Нола заворочалась, устраиваясь рядом, и Ларри неуверенно прижался лбом к ее волосам. Он чувствовал себя очень странно. В безопасности, несмотря на объективную опасность умереть. Спокойным, хотя не прикладывал никаких усилий, чтобы успокоиться. Если золотые волшебники так себя чувствовали все время, может, не так уж глупо они и жили. Нола успокаивающе погладила пальцем его руку, и Ларри закрыл глаза. Вот так сидеть с кем-то рядом было… чудесно. Да, пожалуй, это верное слово.
– Меня зовут Ларс, – пробормотал он, сам себя едва слыша. – Можно Ларри.
– Даже имя красивое. – Нола фыркнула в полусне. – Кто бы сомневался.
Она слабо улыбнулась и притихла, Ларри тоже медленно уплывал в дрему. Как говорят золотые волшебники: когда все потеряно, нечего и пытаться, нужно просто это принять. Вот так все и закончится – они бесславно заснут в ястребином Селении посреди чащи.
В игровом Селении.
Ларри с трудом распахнул глаза. Ох, ну и болван! Ястребы никогда не сдаются, как он мог позволить этой глупой золотой дреме околдовать его?
Селение – это место, созданное, чтобы выжимать из молодых дикарей страх и ярость, которые можно использовать для создания Тени. Ларри посмотрел на дремлющую Нолу. Он ведь гардиан, его учили использовать для достижения цели любые подручные средства. Ларри кое-как выпрямился и со всей силы пихнул ее локтем в бок.
– Ты сказала, я не такой, как они. Но я такой же! – глотая слова, начал он. Нола вяло мотнула головой. – А вы – низшие существа. И ты, и твой Слава. Твоя мать. И отец – кстати, где он? Он вообще у тебя был?
Ларри вцепился ей в запястье, и Нола уставилась на него почти осмысленно.
– Ты просто средство для исполнения моей миссии, – внятно сказал он. Язык начал работать лучше, будто разморозился. – Мне наплевать на тебя. И кстати, я думаю, ты права: славный братец уже наверняка мертв. Бывает, что игроки иссыхают на арене.
– На какой арене? – пролепетала Нола.
– О, ты даже не знала, чем они тут занимаются? – Ларри хмыкнул. – Бесконечно сражаются друг с другом, производя Тень. Ни дружбы, ни доверия, всех этих штук, которые вы так цените! Только злоба и подозрительность. И знаешь что? Я полностью это одобряю.
Ее глаза сузились. Ну же, еще немного!
– У тебя ужасно пострижены волосы, – с напором продолжил Ларри. – Их как будто звери драли. И кожа у тебя не белая, она пострадала от солнца. Между зубов щель, они несовершенны, а значит, уродливы.
– Ты… Ты мелкий, паскудный козел, – хрипло выдавила Нола.
– А ты одинокая, злая неудачница. И целовать тебя было ужасно.
Нола попыталась вскочить, забыла, что они в крохотной каморке, и треснулась макушкой о потолок. Ларри злорадно ухмыльнулся.
– У тебя у самого зубы кривые, тебе не говорили? – прошипела она. – Вот эти, резцы, наползают на соседние. И ростом ты не особо-то вышел!
– Уверен, твой брат ниже меня. И еще он наверняка был самым слабым игроком, его колотили все кому не лень. Неудачник, прямо как ты. Это у вас семейное?
Нола зарычала и попыталась ударить его по лицу. Ларри легко перехватил ее руку.
– Я даже не взглянул бы на тебя, если бы мне не нужны были твои услуги проводника, – пропел он.
– Подонок! Такого, как ты, никто не полюбит, ясно? – выпалила Нола. – Надеюсь, ты сдохнешь в одиночестве!
Ларри презрительно фыркнул – подумайте, как страшно, – и с удивленным, мучительным облегчением понял, что да, страшно. Это был тот самый удар, который достиг цели. Ларри качнулся вперед и сжал подбородок Нолы.
– Повтори, – люто проговорил он, второй рукой нащупывая между плит осколок обсидиана: как удачно, что их тут полно, спасибо неизвестной катастрофе, едва не разрушившей камеру.
Нола струсила, он видел это по ее вздрогнувшим губам, но все же отчаянно бросила ему в лицо:
– Ты сдохнешь один. Пернатые твари только этого и заслуживают. Никто не придет за тобой, как я за Славой. Всем наплевать.
Ларри выпустил ее и оттолкнул. У него перехватило горло, и что-то сдвинулось внутри, больно надавило на уязвимое место, о существовании которого он и сам забыл.
Его подбросили в приют, как вещь, как мусор. Ему не нужно было учиться не любить родителей, потому что их даже не было, его невзлюбили с самого начала, и обычно эта ужасная несправедливость только придавала ему сил, но за пару дней он потерял привычку управлять своей печалью, и она обрушилась на него, как удар в спину.
И тогда он сделал это: искренне, всей душой потянулся к Тени за защитой. Ему хотелось уползти в нее, как в дом, – туда, где холод защитит его и где любовь не имеет значения. Ларри сжал осколок обсидиана с такой силой, что тот впился в ладонь.
Боль от резко лопнувшей кожи прокатилась по руке, усиливая ту, что охватила его сердце, – и, когда эти две волны встретились, Ларри усилием заставил боль подчиниться, превратил ее в решительность и стремление, в злость и желание отомстить миру, который так его обидел, – и всем своим существом призвал Тень.
И Тень заметила его. Далеко на острове, там, где была ее колыбель, она услышала, потянулась к нему в ответ – будто протянутые друг к другу руки соприкоснулись пальцами.
Ларри яростно вскрикнул, раскрыл порезанную ладонь, из которой тяжело капала кровь, и почувствовал, как в этот порез, в средоточие боли, входит Тень, темное холодное начало, которое примет тебя всегда, когда любовь и радость покинут. Холод прокатился по всему телу, а потом вспыхнул внутри так, словно кровь в сосудах на секунду превратилась в лед, а потом растаяла снова. Ларри открыл глаза.
С непривычки Тень ощущалась внутри тяжелым, чуждым грузом, она шептала: «Ты никто, тебя выбросили, ты никому не нужен», и Ларри невольно дернул головой. Если бы желания все еще имели значение, он сказал бы, что не хочет слышать этот голос, но все чувства поблекли и отодвинулись. Тень снова защищала его.
Нола забилась в угол – видимо, тоже почувствовала, что холод в этой комнатенке теперь исходит не только от обсидиана. Ларри равнодушно скользнул по ней взглядом и, прикрыв глаза, попытался запустить руку в теневое хранилище. На этот раз все работало: полки с оружием сразу появились перед глазами, и Ларри, который точно знал расположение всех предметов, какие могут понадобиться, несколько секунд придирчиво выбирал.
Потом взял то, чем управлять труднее всего: чистую Тень, клубившуюся в каменной чаше посреди оружейной. В бою легче пользоваться тем, что имеет конкретную форму и назначение, но теперь он хотел проверить, не растерял ли мастерство. Ларри зачерпнул Тень, открыл глаза и вдавил ладонь в обсидиановую стену, в мельчайших подробностях представив себе, что должно произойти: стена пойдет трещинами и аккуратно осыплется, не затронув потолочную плиту.
Так и произошло. Куски обсидиана посыпались вниз, но расползающиеся трещины остановились ровно там, где начинался потолок, и Ларри, схватив Нолу за локоть, выполз наружу, отпихивая с дороги обломки. Нола упиралась, но он тянул ее, пока они не оказались в полутемном коридоре, освещенном только тусклым квадратом окна. За окном была унылая серая ночь.
Ларри поднялся на ноги, перестал удерживать в памяти образ трещин, остановившихся на границе потолка, и в ту же секунду обсидиановая камера у них за спиной с грохотом обрушилась. По краю сознания Ларри проплыла мысль, что в этот раз ее уж точно не починить. Нола гневно выдернула руку из его хватки, и он не стал ее удерживать.
Перед каморкой клубились монструмы – здоровенный осьминог снова распался на пять разных тварей. На пользу им эти приключения не пошли: вид у всех был потрепанный и хилый, тьма, из которой они состояли, была не угольно-черной, а жидкой, как туман, – это Ларри различал даже при таком скупом освещении. Ларри топнул ногой в их сторону, и монструмы рванулись к дальней стене, а он отряхнулся от каменных крошек и зашагал по коридору.
– Иди за мной, – холодно проговорил он, не услышав за спиной шагов. – Ну, или побудь с ними здесь.
Нола торопливо пошла следом.
– Это… Это все еще ты? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Конечно. – Ларри свернул в коридор, увешанный кусками ткани с номерами победителей разных лет. – Твой гнев был очень полезен, благодарю.
– Ты меня использовал!
– Это взаимно, – сухо ответил он. Воспоминания о коварном поцелуе превратились в сухие факты, он ничего больше по этому поводу не чувствовал. – А теперь помолчи.
И он распахнул дверь, за которой услышал слабое движение. Пятеро Ястребов сидели за столом, пристально уставившись друг на друга при свете подсвечника, – видимо, мысленно беседовали, так что даже не услышали, что камера рухнула. У них было налажено сообщение между собой, так что подслушать их Ларри не мог, но ясно было, что настроение у них так себе: один нервно барабанил пальцами по столу, у второго подергивался глаз.
При виде его все повернули головы, и Ларри даже удивился, насколько всего за пару дней отвык видеть лица, наполовину закрытые масками.
– Начнем еще раз, – сказал Ларри на собственном языке и мягким движением вытащил из Тени самый впечатляющий кинжал, какой нащупал на полке. Нож был наполнен Тенью так, что его собственная структура почти потерялась, он едва удерживал форму. – Меня зовут Сержант Ноль Ноль Один, Имперская Гарда. Я прислан Магусом в этот край с важным заданием. Объясните, почему вы задержали меня.
Монструмы тихо скользнули в комнату и расселись около хозяев. Те даже не заметили, смотрели только на Ларри.
– Мы не чувствовали в вас Тени, – холодно проговорил старик.
Ларри оперся обеими руками на стол, и все слегка подались назад.
– Теперь, надеюсь, чувствуете. Вы угробили мое прикрытие. Я изображал перед этой дикаркой лишенного магии Ястреба-бунтовщика, и вот, смотрите, что вы натворили.
Он красноречиво махнул рукой в сторону Нолы. Та в полуобмороке жалась к стене, глядя на них так, будто все они, во главе с Ларри, – это собрание ужасных насекомых, издающих мерзкое стрекотание. Ларри много раз слышал, что со стороны ястребиный язык звучит устрашающе вне зависимости от того, отдаешь ли ты приказы или перечисляешь ингредиенты для приготовления зерновых шаров.