– Не надо на меня смотреть, – хмуро пробормотал Карик. Этого дядьку он никогда не видел и решил, что к отцу зашел очередной сосед – познакомиться, подсобить в обустройстве на новом месте.
– Ишь ты, – удивился дядька. – Неужели «Тараса Бульбу» не читал? Или его по литературе позже проходят?
Карик с кряхтением присел на еще не разобранный ящик с вещами и принялся расшнуровывать ботинки.
Начинается. Почему так? Каждый взрослый считает своим долгом завести разговор о школе. Да как ты учишься? А что вам задают? Почему в дневнике двойка? Хотя нет, насчет последнего – это вопрос родителей. Который не подразумевает внятного ответа, кроме как повесить голову и шмыгать носом. Нет, а что можно ответить? Будто он сам себе двойку влепил.
– Федор, – позвал дядька, – твой ведь всего на год моей Олеськи старше, правильно?
– Так точно, товарищ майор госбезопасности, – ответил отец, выглядывая из кухни с полотенцем на плече. – Но балбес еще тот. Вот думаю его на лето в наш лагерь «Дзержинец» отправить, сразу на три смены. И от города далеко, и воздух свежий, и солнце, и речка.
– Папа! – взмолился Карик. – Не хочу я ни в какой лагерь!
– Ну, извини, брат, – нахмурился отец, – тобой заниматься я тоже не могу. Сам понимаешь, Николай, – новое место службы, надо налаживать работу, ходить на дежурства, а тут – его кормить, думать постоянно – кому поручить, да чем занять.
– Ты его со мной отправь, – предложил дядя Коля, когда они сели за стол, уставленный сковородой с жареной яичницей, солеными огурцами и помидорами и целой тарелкой яблок, от которых пахло так, что у Карика рот наполнился слюной. Он нехотя ковырялся в давно осточертевшей яичнице и смотрел на краснобокие плоды, которые в Ленинграде пробовал только по большим праздникам, когда отец приносил домой паек.
– Давай, грызи, – дядя Коля хлопнул Карика по плечу и пододвинул к нему тарелку. – Дары Братска. Вот поедешь со мной, каждый день такие с дерева будешь срывать! Это юг, а не ваш Шпицберген.
– Не хочу вешать на тебя такую обузу, – сказал отец. Они чокнулись стаканами и выпили, захрустели огурцами. – Я с одним зашиваюсь, а тут на тебе двое будут висеть.
– Олеська у меня самостоятельная, хозяйственная, – улыбнулся Николай. – Вся в мать-покойницу пошла. И стирает, и готовит, и шьет. Каждое утро подворотничок у меня проверяет, представляешь? Нет, говорит, папа, с таким подворотничком ты на работу не пойдешь, сейчас я тебе его быстренько перешью. А я ей – мы сегодня целый день в тайге будем, там подворотничок через минуту черным станет от гнуса. Но куда там! Отпарывает, перешивает. Хозяйка!
Перспектива провести лето с двоюродной сестрой-чистюлей не обрадовала Карика, но побывать в настоящей тайге, увидеть новый город, и чего уж там – до отвала наесться яблок! Всяко лучше лагеря, где придется ложиться и вставать под звук горна, ходить строем и дергать сорняки на колхозных полях.
Утром у подъезда ждала машина – сверкающая, изрыгающая клубы плотного белого пара. Карик даже пожалел, что приходится выезжать в такую рань, когда все спят и никто не видит, как он забирается по лесенке в просторную кабину, усаживается у окна и прижимается носом к стеклу, чтобы ничего не пропустить в поездке на вокзал.
– Все взяли, товарищ майор? – спросил водитель.
– Голова на плечах, а значит, можно ехать, – сказал дядя Коля и подмигнул Карику.
Автомобиль тронулся с места, пыхтя и взревая, как голодный ящер, докатил до надолбов, окружавших высотку, попетлял до дороги, где пришлось остановиться, пропуская грузовик такого размера, что их машина казалась крошечной по сравнению с десятиколесным великаном.
Затем они помчались по широченному проспекту Горького. Рядом двигались автобусы, катили троллейбусами, касаясь длинными усами проводов. Внутри сидели редкие пассажиры, читали газеты, книги, смотрели в окно, и Карику хотелось крикнуть им:
– Смотрите! Я еду в Братск!
Интересно, что сказали бы ребята, если б увидели его сейчас? Кириллка, оставшийся в далеком Ленинграде, где даже не наступило лето, и сковавший каналы лед только-только начал подтаивать, соседка-отличница Ирка, из-за которой Карик все же получил синяк под глаз, но почти и думать об этом забыл, и даже второгодник Иванов, который, на что очень надеялся Карик, опять провалит переэкзаменовку и превратится в третьегодника Иванова?
– Подъезжаем к Садовому кольцу, – сказал водитель, – гляди, малец, такого ты, наверное, еще не видел.
Карик хотел сказать, что видел всю Москву с высоты, когда летели с отцом на воздухолете, и он прекрасно помнил окружавшее город широкое кольцо с отходящими лучами, но тут машина въехала на эстакаду, которая полого уходила в самое небо, и Карик так и замер с открытым ртом. Смотреть с высоты – одно, а видеть вблизи – другое.
Сначала ему показалось, будто они взлетели над городом, оставляя внизу дома, проспекты, парки, но, на самом деле, эстакада поднималась столь круто, что машина взревела, в двигателе зашипело, заклекотала, ее ход замедлился, и она теперь ползла медленно-медленно. Рядом двигался автобус с надписью «Садовое кольцо – Домодедово», и Карик видел, как к стеклу прижался похожий на него мальчишка – такой же светловолосый, бледнокожий, прижался так сильно, аж нос расплющился, превратившись в потешный пятачок. Их взгляды встретились, и незнакомый мальчишка помахал рукой. Карик хотел махнуть в ответ, но машина вновь набрала скорость и оставила далеко позади вереницу рейсовых автобусов, взбиравшихся на верхний ярус кольца.
…Приключения на вокзале не прошли даром[1]. Отец теперь крепко держал его за руку до самого поезда, самолично завел в вагон и указал на полку:
– Ложись и не двигайся.
– Я хочу на верхнюю, – выдавил Карик, чувствуя себя виноватым и не в праве, что-то просить у отца.
– Ты оттуда свалишься и разобьешь нос.
– Не свалюсь, не разобью, – канючил Карик. – Ну, папа, ну, разреши…
– Пускай там пока лежит, – сказал дядя Коля, входя в купе.
– Николай, ты не понимаешь… – начал отец.
В конце концов, дядя Коля сказал, что все прекрасно понимает, у самого такая савраска без узды, и, вообще, надо из Карика растить настоящего мужчину, а не кисейную барышню, и лишняя шишка на лбу только воспитывает характер. А отец сказал, что он уже сомневается во всей этой затее и подумывает немедленно снять Карика с поезда за все его проделки, которые, при попустительстве Николая, тысячекратно усилятся, и он опасается за безопасность строительства ГЭС.
Вагон тем временем наполнялся людьми, и, чтобы не мешать им располагаться, дядя Коля и отец вышли наружу. А Карик принялся разглядывать новых соседей. Ровесников среди них не нашлось, и это слегка расстроило – не с кем поболтать, поиграть, а с другой стороны – еще неизвестно, кто мог занять рядом местечко, может, хулиган какой или, того хуже, отличница. А может быть, ябеда. Или дразнилка. В общем, морока со сверстниками. Гораздо лучше, когда вокруг взрослые. Все к тебе с вниманием, угощают. Хотя и расспрашивают в основном о школе: как учишься? много ли пятерок? Но ведь и разговоры между взрослыми не в пример интереснее. А если они едут в Братск, на великую стройку, то Карик услышит много интересного.
Его внимание привлек высокий дядька с огромным рюкзаком, в пыльной кепке, брезентовых куртке и штанах, и сапогах до колен. С высоты богатырского роста он оглядывал полки, а в зубах сжимал трубку.
– Здр-равствуйте, – раскатисто сказал дядька Карику и скинул рюкзак на пол. Сел на полку и принялся обтряхиваться платком. – Извините за пыль, товар-рищ, только-только с дор-роги, и опять в дор-рогу.
Дядька посмотрел на Карика и дружески подмигнул.
Монтажник-высотник, решил Карик. С одной стройки на другую едет. Почему именно монтажник, да еще высотник? Очень он походил на главного героя из фильма «Высота». Вон какие очки на кепке, чтоб искры от сварки в глаза не летели.
– Иван Антипович, – протянул он руку Карику.
Карик тоже представился и постарался сделать рукопожатие крепче, но у Ивана Антиповича оказалась железная хватка, и Карику очень захотелось подуть на ладонь, когда она освободилась из стальных клещей соседа.
– Не возр-ражаете, если я прилягу, товар-рищ?
– Не возражаю, – сказал Карик, и человек, стащив сапоги, растянулся на полке.
– По каким делам в Бр-ратск едете, Кар-рик? Командир-ровка?
– К дяде, – сказал Карик, – на каникулы.
– Мой дядя самых честных пр-равил, – сказал Иван Антипович и зевнул. – Нет, Кар-рик, это совер-ршенно невозможно – два дня без сна. Если не возражаете, я бы вздр-ремнул до Свердловска. А если и дальше буду спать, вы меня в бок толкните, договор-рились? А то могу и до Тайшета на массу давить.
– Толкну, – кивнул Карик. – Вы правда высотник?
Но Иван Антипович уже похрапывал.
По вагону прошел проводник и попросил всех провожающих выйти. Вернулся дядя. В окно заглянул отец и помахал Карику. Струноход дернулся и покатил, быстро набирая ход. Звук, похожий на вибрацию туго натянутой струны, наполнил купе.
За окном пролетали вокзальные строения, ответвления причалов, на которых стояли вагоны и локомотивы, затем эстакада взмыла над ушедшим вниз Садовым кольцом. Дорога делала плавный поворот, и Карик увидел оставляемую позади Москву – высокие пределы защитных сооружений, от которых в разные стороны разбегались блестящие струны дорог, натянутые между опорами, а в глубине сложной паутины ферм устремлялись ввысь узкие пики жилых комплексов.
– Поехали, – сказал дядя Коля.
…Карик мысленно перебирал подробности разговора с Аркадием и его друзьями-строителями. Он раньше никогда не задумывался чем хотел бы заниматься после школы. Как-то само собой разумелось поступление в институт после обязательной годичной трудовой отработки на каком-нибудь предприятии. Например, водителем троллейбуса. Почему и нет? Сидеть за рулем солидной машины, говорить: «Товарищи пассажиры, приобретайте билеты в течении одной остановки», терпеливо ждать, пока по лесенке поднимется старушка, и сурово напомнить школьникам о необходимости уступать место старшим. Однако работать в тайге, оказывается, еще веселее. На комсомольских стройках, в бригадах коммунистического труда, вместе с настоящими друзьями забираться на стальные фермы погодных установок в мороз и стужу, монтировать климаторе