Овальный Кабинет был таким же, как и всегда. Тихим, стерильным, холодным. Тишина здесь была иной, чем в его кабинете. Она не давила. Она вскрывала. Лорд Витинари сидел за своим безупречно пустым столом, кончики его пальцев были соединены в привычный шпиль. Он поднял глаза, когда Ваймс вошёл.
— Итак, коммандер, — голос Патриция был ровным и тихим, как шелест страниц в пустой библиотеке. — Ваш рейтинг… претерпел некоторые флуктуации.
Ваймс сглотнул. Слюна показалась густой, как клейстер. Говорить в этом кабинете было всё равно что кричать в склепе.
— Можно и так сказать, — выдавил он. Слова прозвучали глухо и неуместно.
— Любопытно, — продолжил Витинари, слегка наклонив голову. Движение было едва заметным, как у хищной птицы, изучающей добычу. — Атаки на пекарей и волшебников были направлены на подрыв доверия к институтам. К ремеслу. К магии. Но атака на вас… она подрывает саму концепцию Порядка. Вы не находите?
Ваймс чувствовал себя быком на льду. Любое резкое движение, любое неосторожное слово — и он рухнет.
— Я ищу человека, милорд. Не концепцию.
Витинари позволил этой фразе повиснуть в морозном воздухе. Он расцепил пальцы и медленно провёл одним по гладкой, как лёд, поверхности стола.
— А он, похоже, сражается не с человеком. Он ведёт войну. Информационную. — Патриций сделал долгую, выверенную паузу, глядя прямо в глаза Ваймсу. Взгляд у него был как у хирурга перед сложной операцией — холодный, отстранённый, всепроникающий. — И пока, коммандер… вы её проигрываете.
Ваймс молчал. Сказать было нечего. Любой ответ был бы оправданием.
— Скажите, — Витинари снова соединил пальцы, — как долго вы намерены… — ещё одна микроскопическая, но убийственная пауза, — …терпеть это положение?
Это не было вопросом. Это не было приказом. Это была констатация факта. Угроза, не высказанная прямо, была страшнее любого ультиматума. Ваймс вышел из кабинета, не найдя ответа. Он даже не помнил, как попрощался. Холодный воздух коридора не принёс облегчения. Он чувствовал себя так, словно его только что взвесили, измерили и признали негодным. И если он не справится, Витинари найдёт того, кто справится. Без шума, без сантиментов. Просто заменит сломанный инструмент.
Обратный путь был ещё хуже. Если по дороге во Дворец он чувствовал на себе взгляды любопытных, то теперь ему казалось, что город его просто не замечает. Он больше не был ни грозным командором, ни даже посмешищем. Он стал пустым местом. Когда он, наконец, добрался до участка, даже привычный скрип входной двери показался ему исполненным жалости.
Провал расследования. Публичное унижение. Завуалированная «чёрная метка» от единственного человека в городе, которого он по-настоящему боялся.
Машинально он добрёл до столовой. Там всегда пахло чем-то подгоревшим, застарелым жиром и тихим отчаянием. Он налил себе в щербатую кружку чёрную жидкость, которую здесь называли кофе. Она была пережжённой, горькой и обжигающе горячей. Единственное, что казалось сейчас настоящим в этом мире бумажных репутаций и цифровых крыс.
За столом в углу сидели сержант Колон и капрал Ноббс. Колон, с видом признанного эксперта, объяснял Ноббсу тонкости поедания мясного пирога.
— Понимаешь, Нобби, вся соль в том, чтобы начать с самого твёрдого края. Так ты даёшь начинке время… ну… подготовиться. Собраться с духом.
Ноббс слушал с таким видом, будто Колон открывал ему тайны мироздания, и одновременно пытался незаметно выковырять что-то из-под ногтя.
Ваймс с грохотом опустился на стул за их столом. Внезапный приступ отчаяния, острого, как зубная боль, заставил его сделать то, чего он никогда бы не сделал в здравом уме. Он вывалил на липкую поверхность стола распечатки отзывов «Летописца» — и про Стражу, и про несчастного пекаря.
— Объясни мне эту чертовщину, Фред. А? Просто объясни. Ты — простой человек. Ты должен понимать этот бред.
Ноббс тут же оживился, его маленькие глазки забегали.
— А в этом есть деньги, сэр? Можно как-то… ну… монетизировать? Типа, мы им хороший отзыв, а они нам…
— Заткнись, Нобби, — оборвал его Колон, даже не отрываясь от своего пирога. Он взял один из листков жирными пальцами и начал читать, сосредоточенно хмурясь. Он не анализировал улики. Он не искал зацепки. Он читал так, как читает меню в новой таверне — с чувством, с толком, с расстановкой. Он ощущал написанное.
Ваймс смотрел на него без всякой надежды. Просто говорил с кем-то, кто не был ни перепуганным идеалистом, ни холодным манипулятором.
Колон дочитал отзыв про Стражу, хмыкнул, отложил его и взял тот, что касался пекарни. Его брови сошлись на переносице. Он перечитал пару строк, пожевал, проглотил и ткнул в бумагу пальцем, который оставлял на ней полупрозрачный жирный след.
— Ну, тут всё ясно, Сэм.
Ваймс устало потёр переносицу.
— Да неужели, Фред? И что же тут ясного?
— Конечно, — Колон говорил с непоколебимой уверенностью человека, рассуждающего о предмете, в котором он разбирается лучше всех на свете. — Послушай, как он пишет. «Корочка была чрезмерно жёсткой, что свидетельствует о нарушении температурного режима».
Он сделал паузу, чтобы Ваймс оценил глубину мысли.
— Э-э… не так говорят, когда тебе просто пирог не понравился. Когда мне пирог не нравится, я говорю: «Жёсткий, зараза». Или «Начинка какая-то подозрительная». А так… — он снова ткнул пальцем в текст, — …так говорит человек, который хочет, чтобы все думали, будто он разбирается в пирогах лучше самого пекаря. Это ж личное, Сэм. Понимаешь? Это не просто жалоба. Это… унижение. Так жалуется человек, у которого этот пекарь, к примеру, жену увёл. Или… — Колон на секунду задумался, припоминая вселенские обиды, — …или выиграл первый приз за лучший пирог на Ярмарке Толстяков, а он был только вторым!
Ваймс замер. Кружка с кофе застыла на полпути ко рту.
Мысль. Простая, нелепая, идиотская мысль, высказанная человеком, чей мыслительный процесс обычно не заходил дальше выбора между сосиской и пирогом, ударила его по голове с силой дубинки тролля.
Он искал системного врага. Террориста. Анархиста. Философа с бомбой. Он гонялся за призраком, за концепцией, за безликим гением, который вёл войну с городом.
А что, если Колон прав? Что, если всё это время он искал не того? Не того, кто ненавидит систему… а того, кого система сломала? Того, кто проиграл. Не гения. А просто очень, очень, очень обиженного человека с доступом к новому, смертоносному оружию.
Впервые за много проклятых дней в глазах коммандера Сэмюэля Ваймса появилось не отчаяние, не бессильный гнев и не тупая усталость. В них появился холодный, острый, как осколок стекла, блеск охотничьего азарта.
Он нашёл след.
Глава 7
Утро в Овальном кабинете выдалось злое.
Не привычная анк-морпоркская муть, не серая взвесь, обещающая обычный день взяток и мелкого насилия, а резкое, безжалостное утро. Солнце пронзало высокие окна косыми копьями света, и в этих лучах каждая пылинка, танцующая в воздухе, казалась крошечным, персональным обвинением.
Сэм Ваймс стоял в центре этого светового столпа, и что-то в нём изменилось. Впервые за долгие, выматывающие недели он не выглядел как человек, которого только что вытащили из-под обломков рухнувшего здания. Его спина была почти прямой. Глаза, хоть и утопали в привычных фиолетовых впадинах, горели сухим, лихорадочным огнём. Он не просил. Не докладывал. Он выдвигал ультиматум самой реальности, и лорд Витинари был её ближайшим представителем.
— Я искал не там, — голос Ваймса был как скрежет ржавого железа по камню, без всяких предисловий. — Всё это проклятое время. Я гонялся за философами с бомбами. За анархистами. За теми, кто хочет всё сломать. Чушь. Полная чушь собачья.
Он умолк, втягивая воздух.
— Я должен искать того, кого сломали.
Лорд Витинари не поднял глаз от бумаг, изучаемых с таким пристальным вниманием, словно это была единственная интересная вещь во всей вселенной. Его перо продолжало царапать пергамент. Звук был тонким, методичным, раздражающим.
— Любопытная семантическая инверсия, коммандер. Продолжайте.
— Мне нужны архивы, — Ваймс шагнул вперёд, нарушая невидимую границу, очерченную ковром и приличиями. Движение вышло резким, хищным. — Всех Гильдий. За последние… да, лет за десять. Мне нужны не те, кого поймали с поличным. Не воры и не убийцы. Мне нужны те, кого вышвырнули за… за мелочь. За «несоответствие стандарту». За то, что их работа была идеальна на девяносто девять и девять десятых процента, а не на все сто. Я ищу…
Он запнулся, пытаясь облечь кипящую в черепе догадку в слова, которые не звучали бы как бред сумасшедшего.
Витинари перестал писать. Он медленно, с ритуальной точностью, обмакнул кончик пера в чернильницу, а затем прикоснулся им к промокашке. На серой бумаге осталась одна-единственная, идеально круглая клякса. Затем он поднял глаза. Его взгляд был холоднее и чище льда на реке Анк в мёртвую зиму, и в нём не было ничего, кроме чистого, беспримесного интеллекта.
— Вы ищете человека, для которого слово «почти» является синонимом слова «ничто». Я вас правильно понял, коммандер?
Ваймс осёкся. Воздух вышел из его лёгких с тихим свистом. Точность формулировки одновременно сбила его с толку и придала уверенности. Патриций не просто слушал. Он понял. Может быть, понял даже раньше, чем сам Ваймс договорил.
— Да, — выдохнул он, и в голосе прозвучало нечто похожее на благоговение перед этой безжалостной ясностью. — Да. Именно его.
Витинари несколько секунд смотрел на Ваймса, и в уголках его тонких губ промелькнула тень чего-то, что у менее опасного человека сошло бы за усмешку.
— Ваше рвение похвально, коммандер. Нечасто в этом кабинете наблюдаешь такой… энтузиазм. Хорошо. Драмкнотт подготовит для вас соответствующее распоряжение. Вы получите доступ в Центральный Городской Архив.
Он снова взялся за перо. Аудиенция была окончена.