— Коммандер? Вызывали?
— Да, Черри. Садись. — Ваймс махнул рукой на стул напротив. — Мне нужно… ну… опубликовать кое-что.
Черри непонимающе моргнула.
— Сэр, у нас есть стандартные бланки для публичных заявлений. Отдел по связям с общественностью…
— Нет. — Ваймс наклонился вперёд, положив тяжёлые локти на стол. Его голос упал до низкого, интенсивного рокота. — Не так. Мне нужно опубликовать это на «Пере». Анонимно. Так, чтобы никто, слышишь, никто во всём этом грёбаном городе не смог меня отследить. Даже тот хмырь, который это всё придумал. Сможешь?
Черри перевела взгляд с лица Ваймса на свой дезорганизатор и обратно. Её тонкие брови чуть сошлись к переносице — не в сомнении, а в глубоком внутреннем расчёте. Для неё это была не моральная дилемма. Это была техническая задача. Сложная. А значит, интересная.
— Анонимность на «Пере» условна, сэр. Она как чистота воды в Анке. Кажется, что есть, но если копнуть глубже… создатель системы наверняка оставил для себя чёрный ход. Магические маркеры, симпатические чернила, резонансные закладки в базовом коде… да что угодно.
— Поэтому я и позвал тебя, а не Шноббса, — терпеливо, почти не разжимая зубов, сказал Ваймс. — Мне нужно, чтобы ты пробила дыру в их системе и залезла через неё. Никаких следов. Как будто это сказал сам город.
В глазах Черри вспыхнул огонёк чистого, незамутнённого технического азарта.
— Это потребует создания ложного симпатического эха, — начала она, её голос обрёл скорость и уверенность, — перенаправления через несколько неиспользуемых семафорных узлов где-то под Овечьими горами и маскировки под фоновый магический шум Незримого Университета. Возможно, придётся на пару секунд закоротить всю систему в радиусе ста метров. Кто-то в соседнем квартале может икнуть синими искрами.
— Прекрасно. Делай.
Ваймс откинулся на скрипучую спинку стула. В венах вместо крови, казалось, медленно застывал холодный свинец. Ярость была не горячей, не обжигающей. Она была мстительно-ледяной. Он ненавидел себя за это. Ненавидел каждую секунду этого решения. Он, коммандер Сэмюэль Ваймс, собирался опуститься до уровня тех безликих, анонимных писак, которых презирал всем своим существом. Он собирался взять их грязное, подлое оружие и использовать его. И, что было хуже всего, где-то в самой тёмной глубине его души шевельнулся азарт. Азарт охотника, нашедшего новую, неожиданную тропу.
— Готово, сэр. — Шипение и щелчки дезорганизатора прекратились. — Канал чист. Абсолютно стерилен. Какой никнейм будем использовать? «Бдительный_Гражданин_87» уже занят.
Ваймс на секунду прикрыл глаза.
— «Просто_Вопрос». С большой буквы.
— Принято. Что диктовать?
— Первое сообщение, — он сделал глубокий вдох, выдохнув в тусклый свет лампы густое облако сигарного дыма. — Адресовано «Летописцу». «Любопытно, что вы так озабочены стандартами. Расскажите нам о стандартах Гильдии Хронометристов десять лет назад. Особенно в отношении погрешностей».
Черри без тени эмоций настучала текст на маленькой, щёлкающей клавиатуре своего устройства.
— Отправлено.
— Второе. Туда же. — Голос Ваймса стал ещё тише, почти шёпотом. Он целился не в разум. Он целился в шрам. — «Вы говорите о стандартах. А какой стандарт у горя? Какой допуск у дрожащих рук? Расскажите нам об этом, @Летописец».
Пальцы Черри замерли над клавишами. Её взгляд медленно поднялся на него. Впервые за весь вечер в её глазах появилось что-то, кроме технического интереса. Удивление. Может быть, даже намёк на осуждение. Не за нарушение правил. За жестокость.
Ваймс встретил её взгляд, не мигая. Его лицо было похоже на высеченную из камня маску.
— Отправляй.
Она молча кивнула. Клавиша щёлкнула с сухим, окончательным звуком.
Где-то над спящим городом, в невидимом пространстве мнений, лжи и полуправд, прошелестели два маленьких, острых, как осколки стекла, вопроса.
Алистер Мамп сидел в своём идеально чистом убежище и упивался триумфом. Это было даже лучше, чем он себе представлял. Возвышеннее. Он не просто уничтожил репутацию Уильяма де Ворда. Он сделал это его же оружием. Он заставил систему пожирать своего создателя. Он доказал свою правоту. Он показал всему городу тщетность их концепций — и «объективной правды» газетчиков, и «гласа народа». Всё это было лишь инструментом. А он, Алистер, был Мастером этого инструмента.
Он читал комментарии под своим разоблачением. Шок. Гнев. Разочарование в «Правде». Это была музыка. Симфония разрушения, исполненная идеально, без единой фальшивой ноты.
И тут он увидел их. Два комментария, которые не вписывались в общую мелодию. Они были тихими, почти незаметными, но били с точностью хирурга в самую старую, самую глубокую рану.
Сначала он хотел их проигнорировать. Стереть. Но не мог. Это было бы проявлением слабости. Кроме того, они касались самого главного. Его трагедии. Его оправдания. Он не мог позволить, чтобы кто-то говорил об этом без его, Алистера, ведома. Он должен был контролировать и эту часть истории.
Он быстро, с холодным раздражением, напечатал ответ.
@Просто_Вопрос, мои личные обстоятельства не имеют отношения к дискурсу о коррупции в прессе. Не меняйте тему.
Ответ пришёл с пугающей скоростью.
@Летописец, они имеют прямое отношение к понятию «допуск». Система не дала вам допуска. Почему вы отказываете в нём другим?
К горлу подступила волна горячего, удушливого гнева. Допуск! Какое они имеют право говорить о допуске! Они ничего не знают!
Его пальцы замелькали над клавиатурой. Маска безликого, беспристрастного судьи треснула.
@Просто_Вопрос, это была не погрешность! Это была ТЫСЯЧНАЯ ДОЛЯ СЕКУНДЫ В ГОД! Меньше, чем биение сердца колибри! Это было совершенство, которое они, эти мясники в мантиях, назвали браком!
Ответ Ваймса был холодным, как лезвие гильотины.
@Летописец, но это было несоответствие. Вы же цените точность?
И тут плотину прорвало. Алистер больше не был «Летописцем». Он был Алистером Мампом, человеком, у которого отняли всё. И он должен был заставить их понять. Весь город. Этого анонима. Всех.
Он начал печатать, выплёскивая на «Шепчущую доску» всю свою боль, всю свою ярость, всё своё тщательно выстроенное оправдание.
@Просто_Вопрос, точность?! Вы говорите мне о точности?! Они не учли ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР! Они не учли горе! Три ночи без сна у постели умирающей жены! Они не учли дрожащие руки, которые пытались собрать воедино не только шестерёнки, но и собственную, разваливающуюся на части жизнь! Их система не признаёт скорби! Их стандарты не оставляют места для любви! Они изгнали меня не за ошибку в механизме, а за то, что я посмел быть человеком!
Он тяжело дышал, глядя на экран. Он выложил всё. Раскрыл себя. Но это было необходимо. Теперь они поймут. Теперь они увидят, что он был прав. Он был жертвой.
В этот самый момент, в кабинете коммандера, Ваймс откинулся на спинку стула.
— Попался, сукин сын, — прошептал он в тишину. Он не чувствовал триумфа. Только горечь и всепоглощающую усталость.
Именно в эту секунду дверь кабинета бесшумно, как мысль, открылась. Вошёл Драмкнотт, безупречный, как свежевыпавший снег, клерк Патриция. Его лицо, как всегда, не выражало абсолютно ничего. Он подошёл к столу, молча положил на него один-единственный, идеально сложенный лист бумаги и так же молча, как тень, удалился, закрыв за собой дверь.
Руки Ваймса слегка дрожали, когда он разворачивал записку.
На листе каллиграфическим, лишённым всякого нажима почерком Витинари было выведено всего несколько слов.
«Любопытная тактика, коммандер. Не останавливайтесь. – Х.В.»
Холод, охвативший Ваймса, был глубже и страшнее любого зимнего ветра. Он понял две вещи. Первая: Витинари всё знал с самого начала. Вероятно, он наблюдал за их перепиской с таким же холодным, отстранённым интересом, как и за всем остальным.
Вторая, и самая ужасная: Патрицию это нравилось.
Это была не лазейка в приказе. Это был ещё один, более тонкий, невысказанный приказ. Ваймс больше не был повстанцем, действующим на свой страх и риск. Он был инструментом. Идеальным инструментом в руках Витинари, который только что нашёл для него новое, неожиданное применение.
И это было гораздо страшнее любого запрета.
Анк-Морпорк, как и любой большой город, обладал коллективным сознанием. Оно было не очень умным, довольно злобным, страдало хроническими провалами в памяти и имело чувство юмора, как у пьяного тролля. И в данный момент это сознание с огромным, почти неприличным интересом наблюдало за публичной поркой, которую один аноним устраивал другому.
Но атака на «Правду» и Стражу со стороны этого «Летописца» вызвала в городе странную, иррациональную реакцию. Это было глубоко личное. Жители Анк-Морпорка могли сколько угодно жаловаться на продажных стражников, на лживых газетчиков и на качество пива в «Залатанном Барабане». Но это было их священное право. Это были их стражники, их газетчики и их отвратительное, но родное пиво. Когда какой-то заезжий умник с манией величия начинал методично и, что хуже всего, справедливо критиковать их недостатки, это воспринималось как личное оскорбление.
Всё началось с одной таверны в Тенях. Глубокой ночью какой-то пьянчуга, прочитав очередной уничижительный отзыв о Страже, громко фыркнул, подошёл к «Шепчущей доске» и нацарапал кривыми буквами:
«Стража? Вчера арестовали за пьянство. В камере сидел с троллем по имени Кремень. Он пытался съесть мою обувь, но констебль вежливо попросил его этого не делать. Очень клиентоориентированный подход. 5/5 крыс».
Это был не сигнал. Это был просто один из тех случайных актов бессмысленного неповиновения, которые случаются в Анк-Морпорке каждую ночь. Ночью эти отзывы были лишь отдельными, не связанными искрами в темноте. Но Анк-Морпорк, как плесень, растет по ночам. К утру, когда город начал просыпаться, эти ироничные комментарии, пересказанные молочниками, перешептанные торговцами и пересланные по семафору самыми скучающими клерками, стали городской легендой. Это стало игрой. Новым видом спорта.