— Шноббс, Колон, вы снаружи. Если кто-то попытается выйти — не стрелять. Просто… задержите. Ангва, новички – за мной. Тихо.
Он шагнул внутрь.
Воздух внутри башни был густым, его можно было резать ножом. Он пах пылью, застарелым машинным маслом и чем-то ещё, острым и мёртвым. Затхлый привкус магии, скисшей в закрытом сосуде. Механический стон здесь, внутри, стал почти физически ощутимым. Он вибрировал в каменных стенах, пробирался под кожу, заставляя зудеть кости.
Они начали подниматься по винтовой лестнице. Каждый шаг отзывался гулким эхом. Пыль скрипела под сапогами. Ваймс шёл впереди, ориентируясь на слабый, неживой свет, пробивающийся через бойницы. Он выхватывал из темноты фрагменты стен, затянутых паутиной толщиной с палец, и ступени, стёртые за столетия до состояния гладких, вогнутых блюдец.
Чем выше они поднимались, тем громче и хаотичнее становился звук. Скрежет, визг, вой. Казалось, будто огромному металлическому существу вырывают внутренности без наркоза. Наконец, лестница закончилась, и они вышли на широкую площадку.
Они оказались в сердце машины.
Помещение было огромным, круглым, теряющимся в темноте под потолком. Всё пространство занимал гигантский механизм башенных часов. Шестерни размером с мельничные жернова, рычаги, похожие на ноги гигантских насекомых, маятник, застывший в тишине, словно гигантский повешенный. Но звук исходил не от него.
В центре, на шатких деревянных лесах, стоял человек. Спиной к ним.
Он был полностью поглощён работой. В его руках были не пистолет или меч, а инструменты — огромный гаечный ключ и что-то вроде отвёртки размером с короткий меч. Он стоял перед одним из центральных узлов механизма и что-то шептал себе под нос, лихорадочно пытаясь затянуть какой-то болт. Он не просто не заметил их. Он находился в другой вселенной. Вселенной, состоящей из шестерёнок, пружин и погрешностей.
Алистер Мамп.
Ваймс поднял руку, приказывая всем замереть. Он смотрел на спину Алистера, на его одержимые, точные, но лихорадочные движения. И в этот момент понял: от этого человека не исходит никакой угрозы. Он был не опасен. Он был сломлен.
А потом его взгляд, взгляд человека, который ценил механику и провёл бесчисленные часы, ковыряясь в своей дурацкой зажигалке, скользнул по самому механизму. И холод, не имеющий ничего общего с сыростью башни, прошёл по его спине.
Колон увидел бы просто кучу ржавого железа. Ангва – воплощение механического безумия. Но Ваймс видел детали. Он видел, что Алистер, в своём одержимом стремлении к идеальной точности, разобрал несколько ключевых предохранителей. Огромный, многотонный противовес, который должен был опускаться неделями, питая часы энергией, теперь держался на одном-единственном стопоре, который жалобно скрипел и изгибался под чудовищным весом. Несколько шестерён, которые Алистер, видимо, пытался отрегулировать, вышли из пазов и теперь вибрировали под напряжением, готовые сорваться в любую секунду.
Алистер не чинил часы. Он их убивал. И когда они умрут, они заберут с собой всю башню. Угроза исходила не от человека. Она исходила от машины, которую он довёл до предела. От идеи абсолютной точности, доведённой до абсурда.
Взять его! Немедленно! — взвыл инстинкт копа. — Стащить оттуда, пока он всех нас не похоронил под обломками!
И что тогда? — прошептало в ответ что-то новое и горькое, что проросло в нём за последние дни. — Скрутишь его, бросишь в яму? Повторишь то же самое, что сделала с ним его Гильдия? Применишь бездушный закон там, где нужно… что-то ещё?
Он вспомнил старого часовщика. Нет. Не в этот раз.
Ваймс сделал шаг назад, к застывшим в оцепенении стражникам.
— Колон, Ангва, — прошептал он так тихо, что его едва было слышно за механическим воем. — Вниз. Живо. И вы тоже, — кивнул он новичкам. — Вызовите гномов-инженеров. Скажите… скажите, что у нас тут механическая проблема. Очень большая. И чтобы никто не подходил к башне. Никто.
Колон открыл рот, чтобы возразить, но, увидев выражение лица Ваймса, просто кивнул. Они начали медленно, на цыпочках, спускаться вниз.
Ваймс остался один. Один на один с человеком и его умирающим богом из латуни и стали.
Он двинулся вперёд, медленно. Скрип его сапог по усыпанному пылью и металлической стружкой полу утонул в общем хаосе. Он подошёл к лесам.
— Мастер Мамп, — голос Ваймса был ровным, почти спокойным. — Пора заканчивать.
Алистер не отреагировал. Он всё так же пытался закрутить какой-то винт, но его рука дрожала, и отвёртка соскальзывала.
— Алистер! — сказал Ваймс чуть громче. — Оставь. Оно сейчас всё к чертям развалится.
Словно в подтверждение его слов, где-то в глубине механизма раздался протяжный, похожий на вопль, скрежет. Противовес дёрнулся, и вся башня содрогнулась. Пыль посыпалась с потолка.
— Не… неточно, — пробормотал Алистер, не оборачиваясь. Его голос был сиплым и далёким. — Погрешность… слишком большая погрешность… Оно должно… ходить… идеально.
Ваймс сделал ещё шаг, оказавшись у самого основания лесов.
— Ничто не ходит идеально, мастер. Я вот… — он сунул руку в карман и вытащил свою старую, поцарапанную зажигалку. — Эту дрянь неделю починить не мог. Она пропускает, заедает, плюётся огнём, когда не просят. Дрянь, а не зажигалка.
Щелчок колёсика. С шипением вырвалось ровное, уверенное пламя.
— Но она… она работает. Иногда.
Слово «иногда», казалось, пробило броню концентрации Алистера. Его рука с отвёрткой замерла.
— Здесь нет… «иногда», — его голос дрогнул, и в нём впервые прозвучала не одержимость, а бесконечная, всепоглощающая усталость. — Здесь есть… стандарт. Допуск. А допуска… нет.
Ваймс посмотрел вверх, на лицо, наполовину скрытое в тени.
— Вот в этом-то и вся проблема, — сказал он тихо, почти доверительно. — Не в механизме. В тебе. В них. В тех, кто тебя выгнал. Система без допуска… это просто сломанный механизм. Он жрёт сам себя. Как эта башня. Рано или поздно что-то ломается.
Алистер медленно опустил руку с инструментом. Он очень медленно, словно нехотя, обернулся. Его лицо было бледным, покрытым грязью и потом. Глаза, которые Ваймс ожидал увидеть горящими безумием, были пустыми. Выгоревшими.
— Мои руки… — прошептал он, и его губы едва шевелились. — Они дрожали.
Ваймс кивнул. Он не отвёл взгляд.
— Знаю. Иногда руки дрожат. Это и есть допуск, мастер. Человеческий допуск. Погрешность, с которой приходится жить. Без него мы все просто… шестерёнки. Ждём, пока не сточимся.
И в этот момент Алистер Мамп сломался. Окончательно. Но это был не треск металла или скрежет шестерён. Это была тишина. Он смотрел на Ваймса, и в его пустых глазах что-то дрогнуло. Ненависть? Страх? Нет. Узнавание. Словно утопающий, который уже смирился со своей судьбой, вдруг увидел протянутую руку.
Кто-то. Наконец-то. Понял.
Он медленно, очень медленно, опустился на колени прямо на шатких досках, среди разбросанных инструментов. Его плечи начали содрогаться. Он не издал ни звука, но Ваймс видел, как по его грязным щекам потекли слёзы, оставляя светлые дорожки.
Ваймс не двинулся с места. Он не стал подниматься к нему. Не стал хлопать по плечу. Он просто стоял внизу, под непрекращающийся стон умирающей машины, и ждал. Запах дождя смешивался с острым привкусом прокисшей магии. Арест подождёт.
Он сунул руку в карман и снова достал зажигалку. Повертел её в пальцах. Простая, понятная проблема. С допуском. Он убрал её обратно. Сейчас нужно было просто стоять и ждать, пока одна сломанная деталь огромного городского механизма не перестанет плакать. Это тоже была работа. Возможно, самая важная за всю его карьеру.
Глава 11
Город страдал от похмелья. Не того честного, утреннего похмелья, когда в черепе стучит гномий молот, а желудок пытается сбежать через горло. То было похмелье иного рода. Информационное. Оно не звенело в ушах, а шептало. Бесконечный, липкий шёпот тысяч чужих мнений, въевшийся в самый воздух, в камень мостовых, в душу. Горький привкус был не на языке — он был где-то за грудиной.
Коммандер Сэмюэль Ваймс сидел в своём кабинете, глядя на одинокую папку, лежащую на столе с геометрической точностью. Отчёт. Печать Гильдии Алхимиков была поставлена так идеально по центру, что казалось, её наводили по звёздам. Он только что вернулся оттуда. Из ноздрей всё никак не выветривался странный коктейль запахов: прокалённый камень, сера и что-то приторно-сладкое, отчего во рту до сих пор стоял привкус ржавой монеты. Хотя с Анк-Морпорком никогда нельзя быть уверенным. Возможно, это просто река нашла новый, более креативный способ вонять.
Стоило прикрыть веки, как сцена ударила по глазам назойливой вспышкой.
Гильдия Алхимиков пахла безумием. Она была похожа на брошенную мастерскую нервного бога-изобретателя. Колбы пузырились, реторты шипели, по изогнутым трубкам струилось нечто, не решившее до конца, быть ему жидкостью, светом или чистой катастрофой. Воздух здесь не просто имел запах. Он дрожал.
Томас Трансмут, глава Гильдии, вёл его по коридорам. Левый глаз Трансмута жил своей, отдельной жизнью, а опалённые брови намекали на несколько неудачных, но очень личных экспериментов.
— Вот! Наша новая лаборатория точности! — провозгласил он, толкая тяжёлую, обитую свинцом дверь. Его энтузиазм был сродни энтузиазму торговца, рекламирующего новый, особо эффективный яд. — Мы всегда ценили… э-э… порыв. Но точность! Точность — это божественно, коммандер!
Ваймс шагнул внутрь. Тишина. После остальной Гильдии она давила на уши. Помещение было холодным, стерильным, как операционная. В центре, на столе из чёрного, как застывшая ночь, обсидиана, громоздилась конструкция из стеклянных сосудов. Стекло было странным, оно казалось жидким, словно с трудом сдерживало запертую внутри энергию.
А за столом стоял Алистер Мамп.
Кожаный фартук, защитные очки с десятком линз. Он был глух и слеп ко всему, кроме своей работы. В одной руке — пипетка, похожая на серебряную паучью лапку. Другой он поворачивал вентиль на одной из колб. Медленно. Бесконечно медленно. Ваймс проследил за его взглядом. Алистер смотрел не на приборы. Он смотрел на одну-единственную каплю густой перламутровой жидкости, набухающую на кончике пипетки. Она дрожала, готовая сорваться под собственным весом.