С Невидимкой я старалась глазами не встречаться. Поэтому села рядом с Краном. Тот улыбнулся во весь рот:
— Эй, новенькая, ты ж не обиделась?
— Да нет, — улыбнулась я в ответ.
Они взяли меня в какую-то игру, которая уже шла до моего прихода, и я аж жмурилась от счастья — наконец-то мне удалось стать одной из них. «Двойка. Охотница». Это самый счастливый день в моей жизни!
Час летел за часом, и Шелк вдруг отвела меня в сторону. И сказала — с улыбкой:
— Добро пожаловать.
— Спасибо.
Интересно, за что я ее поблагодарила? Впрочем, главное, что я это сказала.
— Я тут командую, понятно?
Шелк широким жестом обвела столпившихся вокруг Невидимки Охотников. Напарника поздравляли.
— Я им сказала, что вы двое заслужили прощение и теперь снова часть команды. Что вы понесли заслуженное наказание и больше не будете бузить.
Тут она примолкла.
— А вы не будете, я правильно понимаю?
Ах вот оно что. Теперь понятно. Это нам так популярно объясняют, что Невидимку приняли как своего только потому, что она так приказала. И я радуюсь хорошей компании только благодаря ей. Что значило: нечего тут разглагольствовать про Нассау и умных Уродов — ну и про несчастных Норных. Если, конечно, мне охота и дальше вкушать простые жизненные удовольствия. Моя работа — не думать и не планы строить. Я Охотница, к тому же из новеньких. Думать за меня будут старейшины. Мне пришло в голову, что чем ближе я узнаю Шелк, тем больше меркнет ореол героини, который окружал ее в моих глазах еще с того времени, когда я была мелкой. Чем дальше, тем меньше она мне нравилась. С другой стороны, она стала такой, потому что иначе порядок поддерживать невозможно.
И я энергично покивала:
— Мы будем четко следовать приказам, сэр.
Жертвоприношение
Несколько недель все шло отлично. На патрулировании ничего такого не происходило, мяса мы сдавали предостаточно, и мне очень нравилось чувствовать себя Охотницей. Иногда в туннелях попадались Уроды — но, опять же, разве это происшествие? Мне все равно думалось, что когда Уроды обожрут все тела в Нассау, они отправятся на поиски ближайшего анклава. То есть к нам. Но я благоразумно помалкивала и ни с кем не делилась своими соображениями. И тут случилось страшное. Приключилась беда. Правда, совсем не такая, как я ожидала.
В тот день мы с Невидимкой вернулись из патруля чуть ли не последними. Мы обошли больше ловушек, чем обычно, — половина силков оказались пустыми, и чтобы наполнить мешки мясом, пришлось попотеть. Неприятно, конечно, но мы же Охотники, а не кто-нибудь, — так что в конце концов справились. По пути завалили парочку Уродов, но это была не драка, а так, ерунда. Твари еле стояли на ногах — худющие, облезлые и слюнявые.
Мы перелезли через баррикаду, и я поняла — что-то не так. Часовые на нас едва обратили внимание. Люди, не Уроды? Проходите. Их взгляды были прикованы к тому, что творилось в общем зале.
Я посмотрела на Невидимку, тот пожал плечами и взвесил в руке полный мяса мешок. Добычу мы свалили в общую кучу — Шнурок разберется — и подкрались поближе. И прислушались к происходящему. Хранитель слов вел судебное заседание, по сторонам от него стояли Белая Стена и Медяшка.
Перед ними, в круге враждебных лиц, мялся здоровенный парень с волосами цвета соломы. Ну конечно, все побросали работу и сбежались посмотреть на суд. Мы протолкались сквозь толпу, и Хранитель улыбнулся мне. Да, улыбнулся. Словно хотел сказать — ну, ты же все понимаешь, правда?
— Ты обвиняешься в воровстве и присвоении ценностей! — строго произнес Белая Стена.
— Признаешь ли ты свою вину? — спросила Медяшка.
— Нет! Я ничего такого не делал!
«О, нет, только не это». Я не могла рассмотреть развернутое ко мне в профиль лицо, но узнала голос Камня. На руках у него сидел мелкий, лицо перекосило от страха.
— Шелк обнаружила это под твоим тюфяком!
И Хранитель слов высоко поднял тоненькую яркую книгу, из тех, которые я принесла.
— А еще видели, как ты шатался вокруг архивов. Ты можешь представить какие-либо объяснения, прежде чем мы огласим приговор?
По лицу моего друга текли слезы. Мелкий у него на руках тоже почувствовал неладное и принялся тихо, жалобно хныкать.
— Это не мое! Я вообще не знаю, как это ко мне попало!
А я стояла, смотрела на все это — и понимала, как оно к нему попало. И мне аж тошно стало от этого понимания. Да и Кегля наверняка тоже ни в чем не был виноват… просто они время от времени выбирали наугад гражданина и подбрасывали ему артефакты в жилище. А потом обвиняли в присвоении ценностей. Просто чтобы люди помнили, как оно бывает, когда нарушаешь закон. И заодно отбивали охоту задавать лишние вопросы. Надо же, а ведь когда-то я считала старейшин добрыми и мудрыми…
Но я с тех пор сильно поумнела.
Камень не выживет на Поверхности. К тому же у него мелкий. Он, наверное, произвел на свет того мальчика, что сидит у него на руках. Ну уж нет, я это так не оставлю. Тот мелкий из туннеля разбередил мою совесть и приходил во сне. Что же случится, если я не вмешаюсь сейчас и моего друга изгонят?
— Доказательства преступления неопровержимые, — громко произнес Белая Стена. — Вот улики.
— Это мое, — вдруг ни с того ни с сего выкрикнула я.
Меня тут же вытолкнули из толпы грубые руки. Я споткнулась, но удержалась на ногах. Сердце бешено колотилось. Что я делаю? Что я делаю? Зачем, почему?! Я не хочу, не хочу расставаться с единственным родным местом на земле! Не хочу уходить из дома!
Хранитель слов прищурился и спросил:
— Ты что же, значит, хочешь сказать, что украла это? После того, как вела себя как образцовый гражданин?
Губы он поджал и смотрел пристально и с недоверием — видно, понимал, что я на себя наговариваю.
— Тогда как это оказалось в жилище Камня? — резко спросила Шелк.
Я не знала, что сказать, но тут вперед протолкался Невидимка. «О нет, только не это. Не делай этого! Оставайся здесь, в безопасности!» Я даже помотала головой — молчи, мол. Но Невидимка и не взглянул в мою сторону.
Он смотрел на старейшин.
— Это я ему подбросил. Я завидовал их дружбе и хотел, чтобы его во всем обвинили.
Толпа потрясенно выдохнула и замерла в полнейшей тишине.
Я прекрасно знала, о чем сейчас думают старейшины: стоит ли дело выгоды? Двое героев разом опозорили себя. Две жертвы — по цене одной. А почему бы и нет? Невидимка признан лучшим Охотником, и его наказание станет примером для всех. И люди будут шушукаться: «Вот, смотрите! Любой может совершить проступок! Вот почему нужно быть бдительными и послушными!» И старейшины завершили свою короткую — очень, очень короткую, не то что после моего имянаречения — беседу. В их глазах читалось: дело серьезное. Такое не должно обойтись без последствий.
Белая Стена огласил приговор:
— Я принимаю ваше признание. С этого момента вы считаетесь изгнанными. Вы лишены всех званий, и вам отказано в помощи и укрытии под страхом изгнания. Отправляйтесь на Поверхность, нарушители закона.
И хотя я не предполагала другого исхода, приговор обрушился на меня неожиданной тяжестью. Я попыталась встретиться глазами с Наперстком, но та старательно отводила взгляд. Да что там — все отводили. Мелкой мне приходилось участвовать в таком — отворачиваться от преступника. Но тогда я не понимала, как чувствует себя тот, к кому повернулись спиной. Я-то считала, что со мной никогда не случится ничего подобного. «А ведь это происходит каждый год, — вдруг подумалось мне. — Каждый год они обрекают кого-то на изгнание и отправляют на Поверхность».
Сердце подсказывало: они выбрали именно Камня, чтобы преподать мне урок. Словно предупреждая — смотри, вот что мы можем сделать. Потому что они знали, что мы с Камнем дружим, причем с тех пор, как были мелкими. Они хотели, чтобы я помнила это и молчала — обо всем, что могла узнать от Флажок и Невидимки. Но они не думали, что я поведу себя так, как повела. Я сама до сих пор не верила, что сделала это.
Камень стоял с бесконечно изумленным выражением лица. Он погладил мелкого по спине и вытер ему слезы. И поглядел на меня с немым укором. Мы ведь были так близки… Но… неужели он и впрямь думает, что я…
— Воровка! — плюнул он в мою сторону — и, как все, развернулся спиной.
Он так и не понял, что я спасла его. Меня никто не поблагодарит за нечаянное избавление от гибели. Никто не оценит мою жертву. Осознав это, я застыла, скованная по рукам и ногам безмерным отчаянием.
— У вас пять минут на сборы, — жестко проговорила Шелк. — Воду и пищу брать запрещено. Личные вещи можете взять с собой, но прежде чем вы навсегда покинете анклав, вас обыщут.
По ее печальным глазам я догадалась, что она знает правду. И хотя мне она не нравилась, я поняла — не она это придумала. Она просто проводит в жизнь решения других. Но ладно Шелк — у нее работа такая. Я вступилась за Камня, потому что он мой друг. Но Невидимка-то чего во все это полез? Как бы то ни было, теперь он обязан последовать за мной в изгнание.
Дрожащими руками я собрала сумку — ту самую, с которой всегда ходила на патрулирование. Положила туда сменную одежду, одеяло, банку с мазью, которую сделала Флажок. Ну и мои блестящие безделушки. По правде говоря, не так уж и много у меня набралось личных вещей. Что ж, дело оставалось только за оружием: во власти тоски и отчаяния я закинула за плечо дубину и повесила на пояс кинжалы.
По дороге меня перехватил Шнурок — дернул за рукав и затащил к себе в жилище. Я там никогда прежде не бывала…
— У нас мало времени!
И он вытащил из ящика что-то, похожее на кожаную перевязь. Набил ее карманы вяленым мясом и фляжками с водой.
— Надень — под рубашку.
— Если они узнают, что ты мне помог, — убьют!
Он скривился:
— Как убили Флажок?
— А ты откуда знаешь?
— А кто, ты считаешь, занимается вывозом трупов?
И Шнурок прикрыл глаза. Однако я успела заглянуть в них и понять — он безмерно опечален. Его и Флажок что-то связывало. Он сжал руку в кулак и со всей силы ударил по другой ладони: