(Это было трогательное выступление, и слова о друзьях и добрых знакомых сердечные. Но то, что я знал о молодой активности Фиша, не сходилось с процитированными его дневниковыми признаниями о добровольном уходе в тень перед поэтическими достижениями и высотой образа АА. Я почувствовал, что в ответ на произносимое непроизвольная печальная улыбка сочувствия непонятно к чему поползла у меня по лицу.)
Павел Крючков: Ну, пожалуйста, я сейчас прошу, сегодняшнего жителя этого дома и хранителя, чудесного писателя Валерия Попова сказать несколько слов.
Валерий Попов: Давайте вспомним, что мы все здесь живем в Комарове под крылом Анны Ахматовой, чувствуем ее благодать, чувствуем порыв гениальности, который не всем нам доступен, но мы все ему стараемся следовать. Некоторые даже ревнуют сейчас, кто больше знал Ахматову, кто с ней чаще встречался. Тут даже возникла некоторая борьба, но я считаю, мы должны забыть об этом.
Вот Лидия Дмитриевна Гладкая, поэтесса, вчера мне рассказывала, что на этой террасе они сидели с Ахматовой, в день рождения Анны Андреевны, и на столе была водка, картошка и селедка. И Анна Андреевна сказала: «Я так встречаю все свои дни рождения. Шикарнее не получается». Но при этом такая интересная деталь, картошка была обсыпана. А чем вы думаете? Укропом, думаете? Нет, не укропом. Она была обсыпана лепестками роз. Анна Андреевна осыпа́ла картошку лепестками роз. Вот такое бывает, мой кулинарный рецепт. Поэтому она гениальна. А мы тут тоже живем под ее началом, и вот вы даже не представляете, какой вчера здесь был у нас субботник, посвященный Анне Андреевне. Поэт Виталий Дмитриев, лауреат, кстати, ахматовской премии в Петербурге, вот он здесь, вот то крылечко, где сидят поэты. Здесь была просто руина и доски валялись. Здесь Анна Андреевна построила замечательное крылечко, одно из лучших в Комарове. То есть мы все очень готовимся: носили мусор, ждали вас с радостью и восторгом.
И я хочу сказать, что, конечно, Анна Андреевна главная, но тут много людей, которые поддерживают атмосферу, замечательную комаровскую атмосферу, благодаря которой этот дух не пропадает. Александра Рубашкина знаете, Муза с нами вот сидит, Сергей Михалыч Некрасов – директор Пушкинского дома, Склярский – директор «Бродячей собаки», где дух Ахматовой живет. Идти по кругу, тут много есть. Вот Дмитриев, который замечательный мастер слова и дела. Дальше сидит Илья Штемлер, замечательный прозаик, то есть нас много здесь. Вот сидит Люда Бубнова, вдова писателя гениального Виктора Голявкина, которая сюда приходит, ухаживает за могилой и не дает угаснуть памяти о нашей замечательной литературе. И вообще я смотрю на эти лица все очень знакомые, родные, кого видел в магазине, кого в библиотеке. Комаровская наша компания, слава богу, жива, и мы духом Ахматовой живы. Вот сидит Владимир Аркадьевич Гуменников, благодаря которому здесь все это осуществляется. Много-много замечательных людей. Вот, например, гость из Финляндии Умо Маннин, который каждый год сюда приезжает, пересекает государственную границу, не знаю как, и всегда оказывается с нами. Всех вас… Давайте любить друг друга и поддерживать комаровский дух всеми нашими силами. Вот сидит Владислав Яковенко, молодой и красивый, депутат Комарова, который очень рьяно нам помогает.
Вот – Анатолий Найман, Крючков, вы их знаете. А вот сидят, спрятались за дерево <нрзбр.> и Снеговая – библиотекари нашей замечательной библиотеки, которые колоссально делают для поддержания петербургского духа и русской культуры. Покажитесь всем, пожалуйста. Давайте быть вместе в доме Ахматовой, будем адекватны ей. До свидания. Да, я еще забыл, там русские поэты скромно спрятались: вот замечательная Лена Шварц, вот там сидит и Глеб Горбовский, дуется на нас немножко, там сидят поэт Левитан, Семенова Татьяна, то есть здесь много нас, замечательных поэтов, которых мы должны знать и любить. Таланты здесь не редки, их здесь много. Давайте быть знакомы друг с другом. А сейчас, видимо, время Александра Петровича Жукова, нашего кумира и благодетеля.
(На этот раз, мягко говоря, немножко зарапортовался Попов. Рассказ о пире на веранде по случаю дня рождения – на совести сочинителей. Картошка, посыпанная лепестками роз, – типичные «народные чаянья», как называла такие фантазии Ахматова. Не безобидные: этакая деталь к портрету впавшей в маразм жеманства барыньки. Но мне исключать из отчета не хочется: как и в предыдущих монологах Попова, в этом есть «направление».
Абсурдистское: что ни сыпь, к ответу не призовут, поскольку абсурд же. И небезвыгодное: Ахматова-де, конечно, гений и знамя, но че она тут, в литфондовских хоромах, выдала на-гора? – две-три дюжины коротких стихотворений; а мы, хоть и теснясь, но цельную библиотеку, если скопом считать.)
Александр Жуков: Споем несколько песен буквально. Мы с большим удовольствием всегда приезжаем в это чудесное место, я бы даже сказал, святое место сейчас для России и российской поэзии, да вообще для русского народа. И я лично счастлив, что имею какое-то прикосновение ко всему этому. Чтобы долго не говорить, споем две песни на стихи Ахматовой и одну песенку, которую, я уже как-то говорил, сочинил Бродский, когда они с Анатолием Генриховичем ехали в электричке на ее день рождения. Анатолий Генрихович был с букетом роз, у Бродского ничего, кроме листочка бумаги с карандашом, и вот он изваял стихотворение, которое мы исполним третьим номером.
Там тень моя осталась и тоскует.
Такое коротенькое стихотворение, но какая-то перекличка с встречей Анны Андреевны и Исайи Берлина как будто чувствуется, мне во всяком случае.
Ну, а это хотя было в Петербурге сочинено, но взгляд из Комарова, с которым много позже навсегда породнилась Ахматова, делает «очертанья столицы во мгле» еще резче.
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Ну и Иосифа Бродского, длинненькое, боюсь сбиться, поэтому подставлю себе буковки, стишок. И давайте им закончу.
Закричат и захлопочут петухи.
Ну, вот. И спасибо вам за то, что мы вместе почтили память Анны Андреевны. Будем надеяться, что традиция эта продолжится. Всего вам хорошего.
2011
В 2010 году мы не приезжали, обстоятельства так сложились.
А в этом приехали и попали в самое пыхтение коммунальной склоки. Дележ собственности. Какие-то серьезные мужики захватили комаровский Дом творчества, где, как сказал взволнованный Попов, «мы прожили всю жизнь, где мы написали все свои книги». То есть сперва Крючков, открывая программу, произнес несколько прокисшее уже заклинание о «сложившейся традиции», которую олицетворяет собой «замечательный и любимый нами прозаик Валерий Попов», «хозяин этого места», после чего предоставил ему слово. Попов назвал тему «немножко трагической»: «нам нужно всем собраться и соединить наши силы для сохранения и защиты Комарова». Ахматова же, связал он эту «немножко трагедию» с сегодняшним днем, «была не только замечательной поэтессой, она была замечательным гражданином, она была «железной леди», она никогда никому не уступала, всегда боролась, в любых, более тяжелых, чем мы, условиях и побеждала. Так что давайте, пускай эта Будка <…> будет центром нашего сопротивления, против наступления всякой пошлости, нуворишей, нахалов, наглецов, безграмотности. <…> Давайте возьмем от Ахматовой не только замечательные стихи, но и ее мужество, ее силу, ее бесстрашие».
Стояние в тюремных очередях времен «Реквиема» и многолетние на всю страну поношения, открытые Постановлением ЦК 46-го, он намеренно и напоказ перепутал с местными уголовными разборками, а нас, собравшихся, подал как своих союзников. И в аккурат после этой незамысловатой, но унизительной подменами и пустозвонством демагоги́а, в которой Ахматовой отводилась роль алого бантика на бескозырках разгневанных матросов, предстояло говорить мне.
Я начал с того, что если выбранная мной для сегодняшнего разговора тема и пересечется с тем, что сказал Попов, то странным образом. «В этом году исполнилось 45 лет со смерти Ахматовой, и когда я думал о том, что здесь говорить, мне пришло в голову, что может быть довольно любопытно сравнить первые 45 лет ее жизни и первые 45 лет ее смерти. Что в таком сопоставлении может открыться неожиданный эффект. Я имею в виду не какую-нибудь нынешнюю модную тему о, скажем, «жизни после смерти» вместе с группирующимися вокруг нее туманами фантазий и догадок. Но вспомнить как о реальной посмертной судьбе Вергилия историю о его знаменитом путешествии с Данте, случившемся через тысячу триста лет после смерти великого римлянина, здесь более чем уместно. Или, по-другому, – как Пушкин наш через двести лет после своего рождения стал ближайшим другом Лужкова и рестораном в Москве – тоже годится. Короче говоря, это не выдуманная вещь – то, что происходит с поэтом после смерти. Тем более что в случае Ахматовой за упомянутое время в стране произошел существенный сдвиг, переменивший, по моим соображениям, тот вариант судьбы, который предназначался поэтессе посмертно. Я очень кратко, просто напомню, что такое были первые сорок пять лет жизни Ахматовой, и потом тоже так же кратко перечислю, что происходило за 45 лет после того, как она умерла.
Ее сорокапятилетний возраст приходится на 1934 год. К этому времени позади у нее было ее знаменитое херсонесское детство, еще более, может быть, знаменитое царскосельское детство и юность, начало творчества, брак с Гумилевым, два визита в Париж и один в Италию, одна из ведущих ролей в петербуржской богеме, влюбленности, ее и в нее, «Цех поэтов», акмеизм (Ахматовой тогда был 21 год), Первая мировая война, революция, обрушение прежней жизни (Ахматовой было тогда 28), голод. Целый ряд эпизодов, примером которых может служит «копка грядок» во дворе Фонтанного дома. Когда мы приходим сейчас в ахматовский музей, в Фонтанный дом, там нас встречает эта ставшая ее музеем квартира, которая на самом деле одно из жутких мест в ее жизни.