Парижское Черное братство собиралось в известные дни во дворце герцога де Рогана. Когда Каноник вошел в зал ордена, там уже сидело полукругом в креслах человек пятьсот его членов. Граф Фернезе низко поклонился, ему также молча ответили поклоном.
Заседание уже началось. Посреди комнаты за столом, накрытым черным, сидел великий магистр де Роган. Возле него рыцари — принц Лонгевиль и герцог Вандом. Перед ними стоял германский дворянин Йоган фон Губертсберг, только что высказавший жалобу на Элеонору Галигай, супругу маршала Кончини, обвинив ее в обмане колдовством. Он доказал членам общества, что алчная и честолюбивая доверенная королевы-матери морочит ее своим мнимым знанием тайных сил природы для того, чтобы держать королеву в руках. В заключение Губертсберг добавил, что принужден уехать на родину, в Саксонию, и просил руководителей ордена принять меры против этой бессовестной женщины, так как Черное братство обязано преследовать суеверие и обличать шарлатанов.
— Ваша жалоба будет рассмотрена, Йоган фон Губертсберг, — сказал великий магистр, отличавшийся от прочих блестящим черным крестом на черном бархатном камзоле. — Поезжайте с Богом и передайте членам Черного братства в вашем отечестве наш братский поклон. Мы, подобно им, будем продолжать наказывать порок и несправедливость и защищать добродетель! Не на одну Элеонору Галигай поступают к нам жалобы, — есть много тяжелых обвинений и в адрес ее супруга Кончини. Французское Черное братство могущественно и справедливо, оно накажет виновных, когда переполнится мера их проступков. Поезжайте с Богом.
Йоган фон Губертсберг поклонился и сел на место. Встал герцог Вандом.
— Граф Ла Вьевиль желает обратиться с жалобой к ордену Черного братства, — сказал он громким торжественным голосом.
Ла Вьевиль, еще молодой человек, подошел к столу.
— Я обвиняю графа Шарля де Люиня в позорном бесчестном поступке и оскорблении нравственности, — сказал он дрожащим от гнева голосом.
— На чем вы основываете свою жалобу, Ла Вьевиль? — спросил великий магистр.
— Недостойный любимец короля Людовика граф де Люинь опозорил мою сестру! Вот его письменное обещание жениться на ней, — сказал Ла Вьевиль и положил на стол бумагу.
На всех лицах выразилось удивление.
Де Люинь был другом детства молодого короля. Многие члены ордена знали, что король расположен к нему и что наедине они обращаются друг с другом запросто. Следовательно, жалоба заключала в себе много опасного.
— Положение не защитит виновного от наказания по нашим законам, граф Вьевиль, — сказал великий магистр. — Мы рассмотрим вашу жалобу, и если она справедлива, рано или поздно привлечем виновного к ответственности. Имейте только терпение, граф Вьевиль.
Когда граф сел на свое место, Каноник подошел к герцогу Вандому и вполголоса что-то сказал ему. Герцог поблагодарил его жестом и объявил, что принц Лонгевиль желает сделать важное заявление Черному братству. Каноник сел в предназначенное ему кресло. В зале наступила глубокая тишина.
— В стенах Парижа действует изверг, — начал принц Лонгевиль, — который вот уже несколько лет тайно и беспрепятственно обделывает свои дела. Он совершает самые ужасные преступления и вместо наказания получает богатые награды. С каждым разом он действует все смелее, а жалоб его несчастных жертв никто не слышит.
— Назовите его и представьте факты, принц, — сказал великий магистр.
— Этот изверг убил во Флоренции любовницу Кончини, потому что она мешала последнему. Отравил тюремного сторожа Пьера Верно и утопил в Гавре невинного патера Целестина. За каждое преступление его осыпали золотом и почестями.
Между присутствующими пробежал удивленный шепот.
— Его чародейств не перечесть, — продолжал принц. — Откупщик Думарин, подавший на него жалобу в парламент, также убит им!
— Скажите, кто он и где живет?
— Его зовут Антонио, и живет он во дворце маршала Кончини.
— Приближенный… протеже… — раздались негодующие голоса.
— Принц, вы говорите о приближенном министра. Это серьезная жалоба, тяжелое, ужасное обвинение. Есть ли у вас доказательства, подтверждающие злодейства этого Антонио?
— Добыть доказательства и проследить изверга — есть обязанность Черного братства! — вскричал принц. — Мы обличим и накажем негодяя!
— В силу данной мне власти, заявляю членам ордена, что они должны следить за этим доверенным министра и сообщать о его действиях, — сказал герцог де Роган.
Присутствующие поклонились.
— Заявление жалоб окончено, — продолжал герцог. — Объявляю господам членам Черного братства, что граф Фернезе предлагает принять в орден его друга маркиза Эжена де Монфора. Имеется ли что-нибудь препятствующее этому?
Все молчали.
— Заседание окончено, господа члены Черного братства, да будет Господь над вами! — торжественно сказал великий магистр.
Когда собравшиеся покинули зал через боковую дверь, граф Фернезе пригласил войти маркиза де Монфора. В зале оставались только трое рыцарей, сидевших за столом.
Маркиз поклонился, после чего Каноник также покинул зал. При совершении таинственного обряда вступления в орден мог присутствовать только великий магистр и сидевшие рядом с ним рыцари.
Эжен де Монфор, не теряя присущего ему достоинства, приблизился.
— Вы желаете вступить в Черное братство, маркиз? Согласны ли вы дать обеты, установленные законами ордена?
— Согласен. Скажите, в чем они состоят?
— Их три. Кроме того, вас подвергнут трем испытаниям. Вы должны отказаться от всех земных радостей, преодолевать в себе все страсти и не бояться смерти. Вот первая наша заповедь.
— Согласен исполнять ее, — отвечал маркиз.
— Вторая заповедь Черного братства запрещает жениться. Только испытав глубокое горе, человек способен исполнить этот обет.
— Я и на это готов. Пять лет тому назад я женился, а на днях получил развод, и никогда больше не женюсь.
— По третьей заповеди Черного братства вы обязаны строго исполнять приказания великого магистра ордена, быть скромным, мужественным и бесстрашным.
— И с этим требованием я согласен.
— По законам ордена через десять дней вы должны подвергнуться трем испытаниям. Таким образом вы будете иметь время для того, чтобы хорошо обдумать свое намерение, а мы — чтобы решить, можно ли принять вас. По истечении этого срока, маркиз Эжен де Монфор, мы дадим вам знать, и вы опять явитесь в этот зал. Подумайте, загляните в свою душу, чтобы спокойно и твердо встретить испытания, которым вас подвергнут. Когда вы будете посвящены в тайны Черного братства, возврат уже не возможен, вы до конца жизни будете принадлежать к нашей общине и только смерть освободит вас от принятых обетов.
— Десять дней я буду ждать вашего решения, — ответил маркиз, кланяясь.
Трое рыцарей также отдали поклон.
Эжен де Монфор вернулся в приемную, где его ожидал Каноник, и молча вышел с ним из дворца герцога де Рогана.
IX. ПОХИЩЕНИЕ РЕБЕНКА
Был день Святого Эстоми, воскресенье.
Под лучами февральского солнца таял снег на крышах и улицах, а к вечеру подул восточный ветер и все опять заледенело. Прохожие плотнее кутались в плащи и прибавляли шагу, торопясь домой. В восьмом часу какая-то женщина, закутанная в старый коричневый платок, торопливо свернула в узенькую мрачную улицу Лаферронери. Она старалась держаться более темной стороны и скользнула за угол как раз напротив домика, где жила придворная судомойка, говорунья Ренарда. В маленьком окошке наверху еще горел огонь, значит, хозяйка была дома.
Судя по тоненькой хрупкой фигурке, прятавшаяся за углом дома была молодой девушкой. Коричневый платок совершенно скрывал ее бледное лицо и лишь блестящие глаза внимательно следили за двигавшимся в освещенном окне силуэтом и за дверью, ведущей в дом.
— Там мое сокровище, — шептала она, — я не напрасно подслушивала и подсматривала столько времени. Вчера он был у судомойки. Мое дитя у нее. Я должна взять его у них. Я до тех пор не обрету покоя, пока моя дорогая крошка не будет у меня в объятиях. У меня все отнято, я все отдала. Но даже кающаяся грешница не может отказаться от всего на свете, каждое сердце требует привязанности. Последний бедняк имеет что-нибудь собственное! Ведь даже несчастный узник бережет паутину, которую паук свил в его келье! А я осталась только со своим раскаянием, горем и разбитой любовью. Будь справедлив, не сердись, Эжен! Я ведь тебя предупреждала в самую тяжелую минуту моей жизни, что не вынесу разлуки с ребенком. Теперь наступило время, о котором я тебе говорила, и я возьму свое дитя, унесу его, как воровка. Меня влечет сюда материнская любовь, и я готова голодать, мерзнуть на улице, быть нищей — только бы прижать его к своей груди! Проклинай меня, Эжен! Ты имеешь на это право, я была безумна, слепа и не заслужила твоей преданной любви, но ты не можешь запретить мне взять к себе свое родное дитя. Когда ты услышишь, что мать украла своего ребенка, тогда узнаешь, что Магдалена еще жива!
Магдалена плотно прижалась к настывшей каменной стене. Прохожие не замечали ее в темноте. Бедняжка, в одном платье, не чувствовала холода. Мать способна перенести больше, нежели кто-нибудь другой; для матери, которая стремится к своему ребенку, не существует ни препятствий, ни страха.
Любовь матери — святая любовь, самое высокое из всех чувств, чуждое всякого эгоизма, не требующее благодарности! Материнская любовь отдает все и ничего не просит для себя, она всем жертвует и великодушно прощает, когда дитя забывает о ней и скупится на взаимность. Мать, богата ли она, одевает ли свое дитя в шелка и бархат, или заворачивает его в лохмотья, — всегда Божья посланница. Она забывает все на свете и считает себя вполне вознагражденной, когда, склоняясь к своему малютке, глядит в его милые глазки, когда крошечные ручки тянутся к ней. Она отдает своему младенцу свой сон, свой хлеб, окружает его заботой, и, улыбаясь, раскрывает ему объятия, с упоением любуясь им.