— Я должна его отыскать… я должна его отыскать, — беспрестанно шептала она. — Теперь никого здесь нет, никто меня не увидит и не поймает. Мой Нарцисс… Пойду, пойду к нему! Скорее!
Она осторожно, согнувшись, вышла из кареты, заперла за собой дверцу и скользнула в ближайший кустарник.
Ни маркиз, и никто из провожавших его не заметили бегства Магдалены, тем более, что мысль о возможности его совершенно не приходила в голову. Только в Париже, когда открыли карету, чтобы выпустить из нее больную, увидели, что там уже никого нет.
Между тем несчастная снова шла по дороге на поиски сына. Ей то казалось, что его у нее украли какие-то странные люди с большими сверкающими глазами, то, что его охватывают языки страшного пламени.
Наконец Магдалена добралась до небольшого городка Сен-Дени, расположенного вблизи Парижа. Вероятно, в ее памяти сохранилось еще смутное воспоминание о том, что произошло, потому что ока отыскивала постоялые дворы, садилась возле них и бессвязно говорила о пламени, которое взвивалось до самого неба, о своем Нарциссе, о людях, преследсвавших ее… Прохожие прислушивались, понимали, что перед ними безумная и с ужасом проходили дальше. Однако некоторые из них проникаясь чувством жалости, останавливались и бросали ей на колени какую-нибудь милостыню. Никто не знал ни ее, ни ее имени, и вскоре все стали называть ее нищенкой из Сен-Дени.
Узнав о побеге Магдалены, маркиз сильно испугался, но быстро сообразил, что ему легко будет вновь напасть на след Магдалены. Пуститься же на розыски тотчас было невозможно, ему следовало прежде всего явиться с сопровождавшим его офицером в Лувр к королю.
Друзья сказали ему, что немедленно поедут обратно и разыщут Магдалену, но он поблагодарил и отказался от помощи. Он хотел сначала побывать в Лувре, а затем самостоятельно заняться розыском. Магдалена стала теперь слишком заметной, чтобы скрыться бесследно.
Маркиз отправился с офицером в Лувр, а Мил он и Каноник поехали по своим квартирам, чтобы опять надеть свои мундиры: со дня их отпуска прошло ровно две недели.
Когда королю доложили о прибытии маркиза де Мон-фора и офицера из лагеря коннетабля, он приказал немедленно просить де Монфора к себе.
— Ну, что скажете? — спросил Людовик, стоя со скрещенными на груди руками у письменного стола и устремив на маркиза мрачный взгляд.
— Я явился доложить вашему величеству о смерти коннетабля Франции герцога де Люиня, — ответил Эжен де Монфор твердым спокойным голосом.
Король заметно смутился: этого он не ожидал! Хотя недоверие к любимцу успело пустить глубокие корни в его беспокойной душе.
— Коннетабль умер?! — повторил он.
— Так точно, он пал в поединке, ваше величество.
— А те обвинения, которые вы на него возводили, оказались верными?
— Все до единого, ваше величество. Та несчастная женщина, которую, как я и подозревал, он насильно увез с собой, действительно оказалась у него. Я и генерал Пе-реинэ нашли ее в карете, похожей на тюрьму. Она там лишилась рассудка.
Король сделал нетерпеливое движение, показывающее, что он желает остаться один. Казалось, неожиданная весть о смерти Люиня произвела на Людовика гораздо более сильное впечатление, чем могли ожидать королева-мать и Ришелье.
Только несколько часов спустя король принял офицера, приехавшего из лагеря вместе с маркиз рм. Он заставил его рассказать все подробности печального происшествия и уже после этого отдал распоряжения о похоронах коннетабля и назначении его приемника. По совету королевы-матери новым коннетаблем Франции был сделан Ла-Вьевилль, занимавшийся государственными делами. Мария Медичи указала сыну на него лишь затем, чтобы очистить его место, на которое хотела возвести тайного своего союзника кардинала Ришелье. Она знала, что король скоро и безболезненно забудет своего убитого любимца, и не ошиблась в этом. Он надоел Людовику, и народ радовался смерти этого недостойного человека и устранению его от дел правления.
Маркиз де Монфор, уничтожив Люиня, в нравственном смысле сделал хорошее дело, и его поступок со стороны закона остался безнаказанным.
X. КРАСНАЯ ЭМИНЕНЦИЯ2
Вечером того дня, когда д'Альби передал королеве тайное письмо Бекингэма, герцог д'Эпернон неожиданно приехал к кардиналу Ришелье.
Старик так быстро поднимался по лестнице и так сильно запыхался, войдя в кабинет кардинала, что нельзя было сомневаться в том, что его привели важные и спешные дела.
Кардинал встал ему навстречу. Д'Эпернон знаком показал ему, что не в состоянии еще говорить. Ришелье, скрывая насмешливую улыбку, усадил престарелого друга королевы-матери в одно из мягких бархатных кресел. Он еще нуждался в этих людях и потому всегда был крайне внимателен и к Марии Медичи, и к д'Эпернону.
— Ай, ай, ай! Герцог, своим усердием вы просто вредите своему здоровью, — говорил Ришелье. — Безсомнения, вы привезли мне важные вести!
— Именно, ваша эминенция, — выговорил наконец герцог, — чрезвычайно важную весть, которая очень удивит вас.
— В чем же дело? — спросил Ришелье, садясь напротив д'Эпернона.
— Я должен рассказать вам, что бывший дворецкий маркиза д'Анкр, итальянец по имени Антонио…
— Я помню его, герцог.
— Этот Антонио был послан в погоню за мушкетером, отправленным с тайным поручением в Лондон, и должен был так или иначе отнять у него бумаги.
— Да, вы были так добры и говорили мне, что рассчитывали на это.
— И, к сожалению, теперь я должен вам сказать, что этого самого Антонио нашли сегодня на одной из улиц предвестья мертвым.
— Это я знаю.
— Но с ним были еще двое, и ни один из них не возвратился.
— Нет, прошу вас извинить меня, но могу вам сообщить, что один из них въехал в Париж вместе с Антонио.
— Каким образом вы знаете об этом больше, чем я?
— Так должно быть, по крайней мере, — уклончиво отвечал Ришелье, с одной из своих дипломатических улыбок.
— Но все-таки могу я спросить вас, откуда вы получили эти сведения?
— От караула на заставе. Ночью они видели, как бывший дворецкий маршала Кончини въехал в Париж со своим приятелем.
— Так куда же он делся?
— Вероятно, дал тягу, когда сообразил, что мушкетер гонится за ними.
— А другой?
— Другой, несомненно, погиб во время их экспедиции.
— Знаете ли, ваша эминенция, я все более и более начинаю утверждаться в мысли, что те письма дошли по назначению.
— В этом не извольте сомневаться, господин герцог. Интересно только знать, какого содержания были эти бумаги! — сказал Ришелье. — К сожалению, нам не удалось это дело. Мушкетер, который ездил в Лондон, был сегодня утром тайно принят королевой.
Д'Эпернон вскочил от удивления.
— Он здесь и был уже принят?
— Точно так, герцог.
— А Антонио убит и ничего не может рассказать нам!
— Да, и, вероятно, это дело того же мушкетера.
— А что, если бы обвинить его в убийстве?
—— Во-первых, это ни к чему бы не привело. Во-вторых, мы таким образом открыли бы, что имели сношения с Антонио и знали о его погоне за мушкетером, а это для нас невыгодно.
— Ваша правда, кардинал.
В эту минуту в кабинет вошел один из лакеев кардинала и почтительно склонился у дверей.
— В чем дело? — быстро спросил его Ришелье.
— Какой-то человек, с виду невзрачный, просит позволения войти к вашей эминенции.
— Пусть придет после! Ты ведь знаешь, что я занят с герцогом и нам не следует мешать.
— С позволения вашей эминенции доложу вам, что этот человек говорит, будто бы знает о визите герцога к вам и хочет видеть вас обоих.
— Он знает… да как его зовут? — спросил д'Эпернон.
— Мсье Гри, — ответил лакей.
Ришелье и д'Эпернон обменялись недоуменными взглядами.
— Совершенно не знаю, — проворчал герцог, пожимая плечами. — И все-таки… я думаю, мы…
— Как вам угодно, герцог, — тоном любезного хозяина промолвил Ришелье. — Пусть он войдет, — прибавил он, обращаясь к лакею.
Собеседники выжидательно смотрели на дверь, в которой незамедлительно появилась фигура сына Пьера Гри. По его неловким угловатым манерам было видно, что ему не часто приходилось расшаркиваться на паркете знатных домов, а пестрота всего костюма явно выдавала вкус простолюдина.
— Извините, — начал он, — я сейчас был во дворце герцога д'Эпернона, и там мне сказали, что его светлость направились сюда. Вот я и пришел.
— А что вам нужно от герцога д'Эпернона?
— Извините, с час тому назад услыхал я, что Антонио нашли на улице мертвым.
Собеседники насторожились.
— Так вы…
— Я тот самый, что был с мсье Антонио в Лондоне и с ним же приехал обратно. А брат мой смог сделать только половину дела, потому как поплатился в Лондоне жизнью за свою храбрость.
— Так вы в самом деле один из приятелей Антонио? — переспросил д'Эпернон, пристально вглядываясь в лицо незнакомца.
— Где же вы расстались с ним? — обратился к нему Ришелье.
— У самой заставы, ваша эминенция. Как добрались мы до Парижа, мне и подумалось, что уж тут-то конец всем напастям, которые мы претерпели за дорогу. А уж и горя мы приняли… Никакими деньгами все это не оплатить! Я доехал с Антонио до города, даже через заставу проехали мы вместе, и только потом разъехались. Антонио во дворец его светлости герцога д'Эпернона, чтобы отдать ему письма,
— Как!.. Что вы сказали? Вы говорите, что у Антонио были письма! — вскричал д'Эпернон, широко раскрывая глаза от удивления.
— Точно так, ваша светлость, — быстро отвечал сын Пьера Гри. — За эти-то письма и поплатился головой мой брат, бедняга.
— И они действительно были в ваших руках? — удивленно переспросил кардинал.
— Да! Даю вам честное слово! Клянусь! Они и теперь, верно, в камзоле у Антонио.
Д'Эпернон вопросительно взглянул на Ришелье.
— У убитого не найдено никаких бумаг, — ответил тот со своей обычной уверенностью.