– Да, действительно, – нахмурившись, согласился Генрих и кивнул церемониймейстеру.
Когда Уолси, войдя в зал, низко поклонился и приблизился к помосту, Анна встала сбоку от Генриха. Отец, Норфолк и Саффолк смотрели на эту сцену с видом триумфаторов; они были ею довольны. Анна заметила на лице кардинала смятение и вспышку ярости – как она смеет! Ну ничего, теперь он не назовет ее глупой девчонкой!
По манерам Уолси, по тому, как были опущены плечи кардинала, Анна поняла: его миссия не увенчалась успехом. Почувствовала, как Генрих замер в напряжении рядом с ней, задышал нетерпеливо. Он тоже все уяснил.
Отражать атаки Генриха становилось труднее и труднее. Ожиданию не видно было конца: папа продолжал находиться в рабстве у императора, Уолси, очевидно, оказался беспомощен, и король все сильнее досадовал.
– Это промедление убивает меня! – жаловался он. – Сжальтесь надо мной, Анна! Мужчина имеет потребности, вы знаете.
– Удовлетворения каких потребностей вы от меня ожидаете? – дразнила она его. – Вы обещали уважать мою добродетель.
Красивые слова, но они мало помогали: король продолжал вызывать Анну поздно вечером в свои покои, когда его джентльмены укладывались спать. Норрис всегда забирал ее и провожал до потайной лестницы, которая вела в комнату короля. Для Анны это было мукой: ну почему к Генриху ее отводил именно Норрис! И для него, как она подозревала, тоже.
Не одна только симпатия к сэру Генри, но и расчетливость заставила Анну принять решение положить конец этим визитам. Она не должна позволять Генриху давить на нее своими ухаживаниями. Кто знает, долго ли ей удастся сохранять самоконтроль?
– Это неосмотрительно, – сказала она ему однажды ночью, когда король проявлял особую настойчивость: кусал ее шею, лаская руками грудь.
– Почему? – выдохнул Генрих, лицо его раскраснелось, волосы спутались. – Вы нужны мне! Я люблю вас, Анна.
Она отстранилась:
– Быть наедине с вами – это неправильно.
– Норрис никому не скажет.
– Но я чувствую, что это неправильно. Генрих, – так она теперь называла короля в уединении его покоев, – пока аннулирование вашего брака не станет более реальным, я считаю для себя невозможным находиться при дворе. Я хочу поехать домой в Хивер.
– Нет! – воскликнул он. – Не покидайте меня!
– Подумайте, каково мне, – взмолилась она. – Я мишень для постоянных сплетен. Некоторые считают меня вашей шлюхой! Мое положение здесь ненормально, и пока будущее не прояснится, мне лучше держаться отсюда подальше.
«И если я уеду в Хивер, то не буду ежедневно видеться с человеком, которого люблю. А вы подстегнете Уолси, чтобы он добыл вам желаемое…»
Генрих застонал и прижал ее к себе:
– Не думаю, что я смогу вынести жизнь без вас. – Он едва не всхлипнул.
– Вы сможете навещать меня, как делали это прежде, – заметила Анна.
– Этого недостаточно!
– Пожалуйста, разрешите мне уехать. Мне грустно покидать вас, но так будет лучше. Слухи утихнут, и моя репутация будет спасена.
– Очень хорошо. – Генрих вздохнул. – Но на этот раз вы должны писать мне часто. Никаких промедлений, как раньше.
– Я буду писать, обещаю, – сказал Анна и поцеловала его.
Он ответил яростно, каждая жилка его тела источала желание, и пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать этот напор.
Разлука действительно обостряет мужскую любовь, если такое вообще было возможно. Письма Генриха выдавали бездонную глубину страсти. Когда Анна поняла, какое сильное чувство пылает в нем, она пришла к убеждению, что, оставив двор, поступила совершенно правильно.
Король отчаянно тосковал по ней. Часто писал, как она ему необходима. В своих ответах Анна никогда не касалась интимных вопросов из страха еще сильнее воспламенить его чувственность. Вместо этого она пыталась выразить преданность, которой не чувствовала, и изображала великое желание дождаться конца их разлуки.
Генрих сообщал, что поинтересовался мнением своего близкого друга сэра Томаса Мора по поводу Великого дела. Анна знала Мора как человека чести и выдающегося ученого, его мнение имело большой вес в христианском мире, но Мор сказал, что считает брак короля с Екатериной законным и правильным.
«Я не стану давить на него ради нашей дружбы, – писал Генрих, – но мне хотелось бы, чтобы он ощутил в себе желание поддержать меня в моем справедливом деле».
Анна задумалась, насколько сильна на самом деле оппозиция Великому делу? Когда придет время, ощутят ли люди, подобные Мору, потребность высказаться? И какой ущерб это может нанести интересам короля?
Атмосфера в Хивере создалась враждебная, и это было хуже всего. Мария приехала с детьми домой провести праздники. Она все еще не могла простить Анне, что та залучила в ловушку короля, который бросил ее саму. Имя Генриха висело в воздухе между сестрами, о короле нельзя было упомянуть, не вызвав вспышки злобы. Не имело значения, что его отношения с Марией окончились задолго до того, как он начал искать близости с Анной: старшая сестра заставляла младшую чувствовать, что та увела ее любовника.
Именно Мария как-то раз своим замечанием задела самую болезненную струну.
– Король говорит, его тревожит совесть, потому что он взял в жены вдову брата, – неожиданно произнесла она однажды вечером, когда мать ушла и они с Анной остались в гостиной одни, сидели и шили, храня ледяное молчание.
– Да, в этом-то все и дело, – сдерживая раздражение, отозвалась Анна.
Разве Мария сама не знает? Это всему свету известно!
Мария приняла задумчивый вид, и Анне показалось, что сестра с удовольствием прокручивает в голове какую-то мысль.
– К чему ты клонишь? – с вызовом спросила она.
– Я подумала, испытывает ли он такие же угрызения совести по поводу женитьбы на сестре своей любовницы? – Мария посмотрела на сестру с гаденькой улыбкой.
Анна собиралась уже дать язвительную отповедь, как вдруг ее осенило: а ведь верно, Мария права. Действительно, на пути ее брака с Генрихом вставал точно такой же барьер, какой препятствовал женитьбе Генриха на Екатерине. Оба союза были в равной степени кровосмесительными.
Хорошо, что она ни разу не уступила желаниям Генриха!
Это было ужасно, подобное препятствие могло оказаться непреодолимым. А если о связи Генриха с Марией и о рожденном ею ребенке станет известно, король перед всем миром предстанет лицемером и никто не поверит, что его Великое дело имело отправной точкой муки совести. Все станут говорить о похоти как главном мотиве.
– Что, язык проглотила? – задирала сестру Мария.
Анна жаждала во что бы то ни стало опровергнуть ее доводы, невзирая на суть дела.
– Уверена, что препятствие возникает, только если пары женаты, – сказала она. – Ты не была замужем за королем.
Мария пожала плечами:
– Не беспокойся. Я ничего никому не скажу. Мне дорого обойдется, если Уилл узнает о моей связи с королем.
Анна была близка к слезам.
– Неужели не достаточно разных проблем, а тут еще ты усложняешь мне жизнь.
– Лучше подумать обо всем сейчас, чем потом расхлебывать. Может быть, король получит разрешение более весомое, чем прежнее.
Анна сглотнула. Просить у папы еще одно разрешение, кроме всех прочих трудностей, было бы равносильно признанию обоснованности первого.
О Боже, будет ли конец препонам, которые встают на ее пути?
– Ты ведь не любишь его, верно? – требовательно спросила Мария. – Просто хочешь быть королевой.
– Если я стану королевой, это принесет пользу всем нам! – вспылила Анна.
– Да, но тебе хочется славы, – парировала Мария. – Хочется увидеть, как все мы кланяемся тебе.
– Что касается тебя, я буду ждать этого с нетерпением! – огрызнулась Анна.
Она тут же написала Генриху и получила незамедлительный ответ. Да, соглашался он, тут есть причины для беспокойства, но разрешение папы на их союз поставит все на свои места. Генрих отправил своего секретаря, доктора Найта, с тайной миссией в Рим – просить дозволения жениться на сестре женщины, с которой он делил ложе. Доктор Найт также попросит у папы наделить Уолси, как папского легата, полномочиями выносить решения по Великому делу. «Я решительно намерен удовлетворить свою совесть», – писал Генрих.
Слава Богу, это новое разрешение будет держаться в секрете. Генрих сразу оценил все возможные последствия. Он даже пообещал: если папа Климент аннулирует его брак, то объявит войну императору, чтобы освободить Святого Отца. Дабы ускорить дело, кардинал услужливо составил два разрешения: одно – аннулирующее первый брак, другое – подтверждающее правомочность второго. Папе оставалось только скрепить оба документа подписью и печатью. Все это звучало обнадеживающе.
Глава 14. 1528 год
В середине снежного января пришло письмо от короля. Анна читала его, выйдя на засыпанный снегом луг, закутанная в меха. Он приехал бы сам, писал Генрих, но помешала плохая погода. За все время он пять раз навещал свою возлюбленную, последний – перед Рождеством. И было ясно, что время и расстояние только подстегивали его страсть. Анна следила за тем, чтобы мать всегда находилась рядом, чем сильно досаждала Генриху.
На этот раз король прислал добрые вести. Англия и Франция вместе объявили войну императору. Папа сбежал из Рима в Орвието и издал конфиденциальное разрешение, дающее право Генриху жениться, на ком тот пожелает, хоть на собственной матери, дочери или сестре, при условии, что его первый брак будет признан незаконным. Климент также наделил Уолси полномочиями разбирать дело короля, но не выносить решение.
Его Святейшество боится императора. Он тайно побуждает меня взять дело в свои руки, заставить Уолси объявить о разводе и жениться снова. Он заверяет меня, что утвердит второй брак и вынесенное решение удовлетворит всех, так как никто не догадается, что идея исходила от него. Но передо мной еще стоит проблема стабильности передачи власти. Наш брак должен быть неоспоримо законным.