– Мы не смеем рисковать… – начала она.
– Я ни о чем не прошу! – перебил ее Генрих. – Мы теперь так близки к успеху. Я могу подождать. Богу известно, у меня было достаточно практики.
– Сколько времени займет сбор мнений университетов? – поинтересовалась Анна.
– Несколько недель, месяцев, может быть. В это время на следующий год вы, вероятно, будете носить под поясом моего ребенка. Подумайте об этом, Анна!
– А как насчет папы? – спросила она.
– Я намерен быть абсолютным правителем в своем королевстве. Мне опекуны не нужны, и я не потерплю вмешательства со стороны иностранцев.
Анна улыбнулась, радуясь, что он наконец ощутил свою силу и власть во всей полноте. Другого Уолси больше не появится.
На должность лорд-канцлера король назначил сэра Томаса Мора.
Анна много слышала о честности, строгих принципах и выдающейся учености этого законоведа. Несколько раз она встречалась с ним, так как Генрих высоко ценил его и считал другом. Мор был человек прямой, но опасный. Когда он говорил, его слушал весь мир. Мнения сэра Томаса уважали, ведь он придерживался их без страха и не ища выгоды для себя.
Некоторое время Генрих настойчиво просил сэра Томаса согласиться с тем, что его брак ущербен.
– Если он поддержит меня, это придаст веса моей позиции в деле, – говорил король Анне. – Даже папа прислушается.
Однако после встреч с Мором Генрих всегда возвращался подавленным.
– Я все еще не могу убедить его согласиться со мной, – сетовал он, прогуливаясь с Анной по саду в накидке и перчатках для защиты от ноябрьского холода. Тот факт, что Генрих был скорее печален, чем зол, показывал меру его любви к Мору.
– Что вы ему сказали? – спросила Анна более резким тоном, чем намеревалась.
– Я выразил нежелание понуждать его делать или произносить что-либо, идущее вразрез с совестью. Я сказал, что он должен прежде полагаться на Бога, а уже потом на меня.
И это должно стать побуждением!
– По крайней мере, он принял канцлерство, – продолжал Генрих. – Он не хотел соглашаться, но я сказал, что нуждаюсь в таких людях, как он.
Анна не могла одобрить подобного подхода к делу.
– Мудро ли это – назначать лорд-канцлером человека, который противостоит вам в самом важном из всех дел?
– Дорогая, не бойтесь. Мы с Томасом договорились, что я не буду привлекать его к своему Великому делу, а он не станет вмешиваться. И я дал ему понять, что из-за этого его власть в качестве канцлера будет ограниченной. Ваш дядя Норфолк, как глава совета, возьмет на себя общую ответственность, а милорд Саффолк станет его заместителем.
Хоть одна хорошая новость. А над всеми ними… она сама! Ухо короля полностью в ее власти, так что ни Норфолк, ни Саффолк не будут иметь влияния, кроме того, которое она им позволит в свое удовольствие. С такими мыслями в голове Анна нашла возможным натянуть на лицо улыбку, когда Генрих пригласил сэра Томаса Мора пообедать с ними в личных покоях короля, чтобы отпраздновать продвижение своего друга по службе. Мор приветствовал Анну весьма учтиво, принимая во внимание, что он давно был дружен с королевой и, вероятно, не раз сиживал за этим столом с Екатериной и Генрихом. Если он и был обескуражен появлением здесь новой спутницы короля, то виду не подал. За обедом сэр Томас демонстрировал остроумие и так мудро толковал разные события, что Анна не могла не отдать ему должное; ей стало понятно, почему люди тянутся к нему, отчего он повсеместно любим и вызывает всеобщий восторг.
Анне хотелось узнать, каковы взгляды этого великого мужа относительно необходимости религиозных преобразований.
– Сэр Томас, вы читали перевод Библии Уильяма Тиндейла? – спросила она.
– Читал, госпожа Анна, – ответил Мор и, повернувшись к Генриху, добавил: – Ваша милость знает, что епископ Тунстолл дал мне разрешение читать еретические книги.
– Вы единственный человек, кому я дозволил бы это, – улыбнулся Генрих. – Томас горяч, когда речь идет о ересях.
– Библия Тиндейла – это не ересь, сэр, – заявила Анна. – Она открывает истину простым людям, чтобы они могли читать Святое Писание на родном языке.
– Боюсь, дело тут не совсем в этом, – мягко возразил Мор. – Тиндейл не усовестился изменить текст, чтобы скрыть истину. Мне больно говорить это, госпожа Анна, но он и смутьян Роберт Барнс постоянно изрыгают оскорбления на Церковь, святые таинства и мессу. И если им позволят продолжать в том же духе, а их книги станут доступны всем, то, нет сомнения, ересь распространится бесконтрольно, отчего смуты и несчастья охватят это королевство. Мы являемся свидетелями самой мощной атаки на Церковь, какую когда-либо переживала Англия.
Анна не удивилась: от Мора следовало ожидать именно такого ответа. Его консервативные взгляды ни для кого не были секретом.
– Но разве вы не согласны, что каждый должен иметь право читать Писание – разумеется, должным образом переведенное – на английском языке? – не отступалась она.
– Боюсь, что нет. Госпожа Анна, разве вы допустили бы, чтобы слово Божье толковал невежественный народ?
– Я бы предпочла, чтобы простой пахарь мог читать его и составлять собственное мнение, чем наблюдать за тем, как Церковь манипулирует Библией в своих целях.
– Моя компаньонка стала теологом, – пошутил Генрих.
Анна едва сдержала гнев. Она не нуждается в покровительстве!
– И очень хорошим, – добродушно заметил Мор. – В Риме необходима такая риторика.
– Я говорю от сердца, – сказала Анна твердым как сталь голосом. – Эти вещи важны для многих людей.
– Разумеется, они важны, – отозвался Мор, – но, может быть, предпочтительнее оставить такие дела тем, кто лучше в них разбирается? Его милость, к примеру, большой знаток теологии. Он никому не позволит впасть в ересь.
– Значит, я еретичка, если хочу, чтобы Библию читали на английском?
– Дорогая, Томас не имел этого в виду, – примирительным тоном произнес Генрих.
«Да нет же, имел, – подумала она. – Не секрет, что он ненавидит еретиков. Он сжег бы их всех, если бы мог».
– Совсем нет. – Мор улыбнулся, но глаза его остались холодными. – И тем не менее вам следует знать, что чтение Писания на английском – это ересь.
– Да, – подтвердил Генрих, – и я намерен подавить ее в своих владениях.
– В этом ваша милость будет иметь мою полную поддержку, – сказал Мор.
Анна сдалась. Мужчины завладели нитью беседы. Какой смысл ей говорить что-нибудь. Но ее час еще настанет. Возможно, сегодня она нажила себе врага в лице Мора – ее не обманешь дружескими манерами, – но в конце концов она одержит победу. А чтобы добиться этого, самое важное – с помощью Генриха сделаться королевой, да поскорее.
Дворец Уайтхолл кишмя кишел рабочими, их была целая армия. Генрих настаивал на том, чтобы переезд состоялся в начале ноября, когда он будет открывать сессию парламента. Некоторые из великолепных апартаментов, предназначенных для Анны, уже были пригодны для житья – король посещал дворец ежедневно и поторапливал строителей, – так что Анна заняла их вместе с матерью, чтобы устранить повод для любых сплетен.
На службу к ней было нанято еще больше дам и прислуги. Анна чувствовала себя обязанной предложить супруге Джорджа присоединиться к ее свите и очень удивилась, когда та согласилась. Для себя Анна решила, что отныне и впредь будет следить за любыми признаками распутного поведения со стороны Джейн, однако ничего подобного не происходило. Невестка, как обычно, держалась замкнуто, особенно когда Джордж являлся во дворец с визитами. Между супругами ощущалась враждебность.
Среди служивших у нее конюших и гонцов Анна выбрала нескольких доверенных людей, которые должны были стать ее глазами и ушами при дворе. Не имея ливрей, они могли незаметно смешаться с толпой придворных и слуг, собирать сплетни, вступать в праздные разговоры и держать ее в курсе тех событий, о которых ей следовало знать.
Гардероб Анны теперь ломился от роскошных нарядов, а ларцы от драгоценностей, какие могла себе позволить только королева. У дверей стаями вились просители. За исключением короны на голове, во всем остальном Анна уже была королевой. Но лучше всего, что здесь не было Екатерины, которая бы затмевала ее. Опальная супруга Генриха осталась в Гринвиче и вскоре, по воле Божьей, покинет двор навечно.
Анне всегда твердили, что королева должна быть образцом добродетели. Много лет она ревностно оберегала свою девственность и при этом являлась мишенью такого чудовищного количества клеветнических сплетен. «Какая горькая несправедливость!» – думала Анна. Но ничего, она еще удивит своих хулителей. Она начнет добиваться проведения реформ в религии, открыто заявит о своих взглядах и станет движущей силой изменений. В те дни Анна много времени проводила за чтением религиозных книг и взяла за правило всегда носить с собой экземпляр Посланий святого апостола Павла, чтобы все могли видеть, какую праведную и благочестивую жизнь она ведет.
Рассказ Генриха о том, как он вступился за священника, которого осудили на смерть за обрезывание монет, рассердил Анну.
– Вы поступили неправильно, подав голос за священника! – упрекнула она его позже. – Их и без того слишком много, и все они поддерживают королеву!
– Успокойтесь, дорогая, – отозвался король, – скоро все это останется позади.
Однако она не могла быть спокойной и время от времени срывалась. Бесконечные отсрочки вызывали нестерпимую досаду, и Анна начинала терять самоконтроль, которого с такими усилиями добивалась и так долго сохраняла. Принимающей удары стороной оказывался Генрих, и он демонстрировал замечательное терпение, несмотря на то что дела продвигались со скоростью улитки. Кранмеру на завершение трактата и то потребовалось довольно продолжительное время. «Нужно все тщательнейшим образом выверить», – беспрестанно твердил он. Анне же просто хотелось, чтобы ее будущее наконец устроилось. Ей не нравились происходившие в собственном характере изменения. Трудно оставаться соблазнительной и легкой в общении, когда внутри у тебя все кипит. Она не хотела быть мстительной по отношению к тем, кто стал причиной ее теперешнего неустойчивого положения, – Екатерине, Уолси, Клименту, – но была. Иногда она даже желала им смерти. Она боялась, что их власть помешает ей и разрушит ее планы.