Их первое соитие оказалось совсем не таким, как ожидала Анна. Было немного больно, удовольствие отсутствовало, ощущалось только трение двух потных тел. Прежде она ни разу не видела мужчину голым и в состоянии сексуального возбуждения, хотя представляла, как это выглядит, потому что слышала множество шуток и сопровождавшихся хихиканьем доверительных разговоров о мужской наготе. Однако реальный облик Генриха не вполне совпадал с тем, что она себе воображала. Его член был меньше, чем производимое гульфиком впечатление.
Генрих сам стянул ночную рубашку с плеч Анны и некоторое время удерживал ее, чтобы рассмотреть тело возлюбленной, в первый раз ему открывшееся. Затем потащил Анну на кровать, глаза его потемнели от страсти. И тем не менее – этого она точно не могла себе представить заранее – король нервничал. Он без конца дотрагивался до своего мужского достоинства, теребил его. А потом вошел в нее, болезненно, тяжело дыша и бешено дергаясь взад-вперед. Все закончилось очень быстро.
«И это оно?» – спросила себя Анна, когда они с Генрихом лежали вместе после акта любви; он обхватил ее сильными руками и зарылся лицом в ее волосы.
И это воспевают в своих творениях поэты и сочинители песен? Ради этого Генрих порвал с Римом? Если так, должно быть, мужчины ощущают все как-то иначе! Нет, она не была так уж сильно разочарована, хотя предпочла бы, чтобы это произошло после свадьбы. Значение имели власть, основание династии и продвижение реформ. А секс – лишь средство достигнуть желаемого; и теперь в ее руках могло оказаться все. Она принадлежала Генриху; они даже могли зачать сына, который увенчает их благословенный союз. Внутри у Анны разрасталось ощущение триумфа.
После любовного соития Генрих долго прижимал Анну к себе. Несколько раз повторил, что любит, и благодарил за позволение обладать ею. Встав с постели, чтобы написать письмо, король поцеловал ей руку и промурлыкал нежные прощальные слова. Он все сделал правильно. Тогда почему ее гложет беспокойство? Будто что-то не в порядке… Может, наступила и прошла кульминация долгих лет ожидания, отказов и отсрочек? Или она что-то сделала не так? Ее роль была пассивной, она позволила ему взять инициативу на себя. А разве не этого ожидают от женщины? И тут Анна вспомнила некоторые детали своей жизни при французском дворе: рельеф на дне золотой чаши, стенные росписи, непристойные книги, которые ходили по рукам. Нет, она вела себя неправильно. Женщины должны играть активную роль. Это способ поддерживать в мужчине интерес, когда он уже завоевал вас.
Анна попыталась представить себе, как делает подобные вещи с Генрихом и для него. Это заставило ее понять, насколько мало она его знает. Что сделает для него любовь особенной? Стоит ли ей спросить или лучше удивить его? «Просто сделай это», – сказала она себе, улыбаясь.
Потом, непрошеной, пришла предательская мысль: насколько восхитительнее было бы предаться любви с Норрисом. Если бы он оказался в ее постели, она бы точно что-нибудь почувствовала. Но этого никогда не случится, она не должна даже думать о таком. Тем не менее, когда через час Генрих вернулся, снова заявил права на нее и достиг кульминации в ее объятиях, Анна позволила себе представить на его месте Норриса, и тогда в ней зашевелилось желание.
Анна надеялась, что утром Генрих останется с ней в постели и она сможет порадовать его, как задумала, но, когда проснулась, он был уже на ногах и натягивал на себя ночную рубашку. Потом наклонился и поцеловал ее:
– Доброе утро, дорогая!
– Доброе утро, ваша милость, – улыбнулась она и с наслаждением потянулась.
– Я хотел бы остаться, но должен уйти, – сказал Генрих, поправляя на голове колпак. – Сегодня утром я уезжаю в Хансдон.
– В Хансдон? Зачем?
– Навестить Марию.
Анна села, хорошее настроение улетучилось.
– Удивляюсь, что вы проявляете к ней такую благосклонность, учитывая, какой своевольной она была.
Генрих наклонился обуть тапочки. Он сидел к ней спиной:
– В сердце своем она хорошая, любящая дочь. Мягкими словами и уговорами я верну ее к послушанию.
– Она таких милостей не заслуживает! – возразила Анна. – Ей шестнадцать, и она должна лучше знать свои обязанности. Будь я ее отцом, я бы высекла ее и положила конец этому сумасбродству.
– Дорогая, дайте мне шанс. Я поговорю с ней.
– Вы уже говорили с ней, и без всякого результата! Я надеялась, что именно этот день вы проведете со мной.
Генрих повернулся и сжал ее руку:
– Обещаю, что не останусь там надолго. К вечеру я вернусь, и тогда, моя милая, мы снова сможем побыть вдвоем. – Глаза его засветились.
– Очень хорошо, – уступила Анна, – но смотрите прижмите ее к ногтю. Она может оказаться не менее опасной, чем мать.
– Я ее отец. Она будет повиноваться мне, вот увидите.
После того как Генрих, любовно поцеловав Анну, уехал в Хартфордшир, она вместе с Джорджем отправилась в дворцовый сад смотреть игру в шары.
– Ты слышал про Уорхэма? – спросила Анна, когда они уселись на траву в отдалении от других зрителей.
– Слышал! Дела быстро поворачиваются в твою сторону, сестрица.
– Знаю. Но король все так же снисходителен к принцессе. Сегодня он поехал навестить ее и поговорить, но, уверена, ничего не добьется. Эта маленькая мадам слеплена из того же теста, что и мать. Упаси меня Господь, но я готова задушить ее! Когда стану королевой – а этого теперь ждать недолго, – возьму ее в свою свиту и однажды перекормлю за обедом! Или выдам замуж за какого-нибудь проходимца!
– Я мог бы им стать, если бы искал себе жену! – игриво сказал Джордж. – Уж я бы проучил ее!
– Было бы неплохо, – поддержала его Анна, желая, чтобы брат освободился от своего несчастливого брака с вечно кислой Джейн.
Когда Генрих вечером вернулся домой, он довольно рассеянно обнял Анну. Кто бы мог подумать, что они стали любовниками только прошлой ночью? Король был напряжен и мрачен.
– Не говорите ничего. – Анна со вздохом налила ему вина. – Разговор с принцессой оказался нелегким.
Раздался ответный вздох Генриха.
– Она так же упряма и непреклонна, как мать. Я предупредил, чтобы она позаботилась о своем будущем, ведь грядут большие перемены. Но, дорогая, я не хочу обсуждать неестественное поведение Марии. Я решил, что перед нашим визитом во Францию произведу вас в пэры. Вы будете сопровождать меня как миледи маркиза Пемброк. Это королевский титул, его носил мой дядюшка Джаспер. Ни одной женщине в Англии еще не даровали пэрство в собственном праве, так что считайте себя особенной.
– Сир, это большая честь. – Анна обняла его и поцеловала от всего сердца. «И награда, конечно». – Я благодарю вашу милость.
Анна перебирала в уме возможные последствия. Такой титул не только повышал ее статус для предстоящей поездки, но и таким образом будущей королеве присваивалось дворянство.
– Я хочу, чтобы вы увидели, в каких словах составлен патент на присвоение пэрства, – сказал Генрих, передавая Анне бумагу, на которой нацарапал несколько фраз.
Текст начинался так: «Монарху следует окружить свой трон множеством пэров, избранных из лучших людей обоих полов, особенно теми, в ком течет королевская кровь». Анне понравилось это напоминание о ее происхождении от Эдуарда I. Однако она встревожилась, увидев, что кое-что опущено в пассаже, где упоминались ее дети, к которым может перейти титул матери.
– Разве тут не должно говориться «законно рожденным потомкам»? – спросила Анна.
– Я размышлял об этом, но нужно побеспокоиться о будущем всех наших детей на случай, если я умру, не успев жениться на вас, – объяснил Генрих, встав у нее за спиной и потершись носом о ее шею.
Анна расслабилась, у нее отлегло от сердца. На какой-то момент ужаснулась, что, овладев ею, король подумывал о том, чтобы выделить ей содержание и обеспечить статус любому бастарду, которого она родит. Ведь то же самое может прийти в голову и другим, когда патент будет зачитан на церемонии возведения в дворянство. Но скоро они поймут, как глубоко заблуждались.
Это свершилось в Виндзоре в первый день сентября – Анна получила пэрство. Зазвучали фанфары, и она вошла в приемный зал следом за главным герольдмейстером, который держал в руке патент на дворянство, и своей кузиной Марией, дочерью Норфолка, несшей мантию из алого бархата с горностаевой опушкой и золотой венец. По бокам от Анны шли графини Ратленд и Сассекс, а позади тянулся длинный шлейф из придворных дам и кавалеров. Для этой торжественной церемонии Анне выдали традиционный костюм знатной англичанки, выполненный в стиле, который был введен в употребление столетия назад: сюрко из алого бархата с отороченными горностаем короткими рукавами, а под ним – облегающее платье с длинным рукавом; волосы Анна, как королева, оставила распущенными, и они, длинные и блестящие, свободно падали на плечи.
Впереди восседал на троне король, рядом с ним находились Норфолк, Саффолк, французский посол и лорды из Тайного совета. Приблизившись к Генриху, Анна трижды сделала реверанс, потом опустилась на колени, и Стефан Гардинер, который был назначен епископом Винчестера в качестве награды за его старания в Риме, зачитал патент, дающий ей новый титул. Генрих встал, улыбаясь Анне. Накинул ей на плечи церемониальную мантию, возложил на голову венец, после чего передал в руки патент.
– Я смиренно благодарю вашу милость, – тихо произнесла Анна, поднялась на ноги и снова сделала реверанс, после чего под новый взрыв трубного гласа покинула зал.
Потом Генрих вместе с ней слушал мессу в капелле Святого Георгия, где в честь Анны пропели «Te Deum».
И как только она могла думать, что жизнь ее не складывается? Ведь именно такое славное будущее рисовалось ей в воображении.
Генрих был преданным, как всегда, даже больше, ведь они стали любовниками во всех смыслах и были ими каждую ночь. Казалось, король не может оставить ее ни на час.
До визита в Кале оставалось всего несколько недель. Генрих возлагал на него большие надежды.