– Что вы хотите этим сказать, Джейн? – живо спросила Анна.
Джейн, казалось, не хотела выдавать свой секрет, но Анна подозревала, что на самом деле фрейлина наслаждается этой ситуацией.
– Мне не хотелось бы ничего говорить. Возможно, это вообще ничего не значит, но… К тому же ваша милость ждет ребенка…
– И что с того? – потребовала ответа Анна. Другие дамы переглянулись.
– Я видела, как он поцеловал ее, – сказала Джейн.
Анна будто получила оплеуху и взъярилась:
– Поцеловал ее? Так что, это выходило за рамки простой учтивости?
– Мне показалось, это больше, чем просто учтивость, – ответила Джейн.
Анна обвела испытующим взглядом испуганные лица женщин, стоявших вокруг:
– Кто-нибудь из вас видел это?
Нэн Сэвилл с виноватым видом произнесла:
– Да, ваша милость.
– Только один раз?
– Я видела, как он поцеловал ее три раза, – снова подала голос Джейн.
– Ну что же, – попыталась оправдать короля Анна, – вероятно, это был придворный флирт. А теперь займемся делом: какой узор мы должны вышить на этом алтарном покрывале?
Как ей удалось дожить до вечера и вести себя так, будто ничего особенного не произошло, Анна и сама не знала, но к пяти часам она больше не могла выносить эту муку и отпустила всех прислужниц, сказав, что ей нужно отдохнуть. Потом послала за Норрисом – человеком, которому доверяла больше других. Из всех людей именно он должен знать, действительно ли Генрих ей неверен.
– Что я могу сделать для вашей милости? – стоя перед Анной, спросил Норрис.
Для соблюдения приличий в соседней с гостиной спальне, но вне пределов слышимости находилась Мария.
– Сэр Генри, могу я спросить вас кое о чем в строжайшей тайне? – стараясь не заплакать, произнесла Анна.
– Разумеется, мадам. – На лице Норриса отобразились напряженное внимание и тревога.
– Король изменяет мне с леди Кэри?
Норрис смутился. Замялся.
– Ваше лицо дало ответ за вас, – сказала Анна, и из ее глаз полились слезы.
– О моя дорогая леди! – В мгновение ока Норрис опустился на одно колено и взял ее за руки. – Ни за что на свете я не стал бы расстраивать вас.
– Но я должна знать! – всхлипнула Анна. – Если об этом шушукаются мои дамы, то скоро заговорит и весь двор. Он никогда не изменял мне. Восемь лет был верен.
Норрис заглянул в глаза Анне. Он продолжал держать ее за руки, и она все отдала бы за то, чтобы он заключил ее в объятия и успокоил от всего сердца. Ничто другое не могло утешить Анну. Гораздо сильнее, чем сердце, была задета гордость, потому что сердце ее никогда по-настоящему не принадлежало Генриху. Но ведь король обожал свою Анну! Она же особенная – не такая, как Екатерина, которой он изменял много раз.
Непростительным был обман и то, что он сделал ее предметом насмешек для всего двора, особенно для врагов, которые будут смеяться в кулаки или даже более открыто.
Анна не поддалась порыву растаять в кольце сильных рук Норриса и найти в них забвение. Она не опустится до уровня Генриха.
– Они любовники? – спросила она, отнимая у сэра Генри свои руки и доставая платок.
– Вы просите меня нарушить клятву служебной верности. Я обязан хранить секреты короля в любых делах.
– Я должна знать! – настаивала Анна. – Просто намекните, да или нет. Слухи в любом случае поползут и до меня донесутся. Он спал с ней?
Кивок Норриса был едва различимым. Глаза его наполнились сочувствием.
– Благодарю вас. Пожалуйста, пойдите к королю и попросите навестить меня, когда освободится. И прошу вас, Норрис, не делайте ему ни намека.
Не прошло и часа, как появился Генрих в прекрасном расположении духа и с чашей отборных яблок.
Анна сердечно приветствовала его, потом отослала своих дам в соседнюю комнату. Когда дверь за ними закрылась, она, внезапно изменив тон, обратилась к королю:
– Верно ли то, что говорят мои фрейлины о вас и леди Кэри?
Веселость Генриха как рукой сняло. Он прищурился:
– Я танцевал с ней, это все. За кого вы меня принимаете?
– Вас видели целующим ее! И слухи, которые до меня дошли, обвиняют вас в большем. Вы это отрицаете?
– Я это отрицаю! – На лицо Генриха начала наползать устрашающая краснота.
– Значит, вы лжете. Мне известно из достоверных источников, что вы с ней спали. Некоторые дамы не могут не давать воли языкам.
– Вы скорее поверите слухам, чем слову короля? Ради Бога, Анна, вы допрашиваете меня!
– Я имею на то причины – смиритесь с этим! – в ярости выкрикнула она и ощутила, как в утробе подскочило от страха бедное дитя. – Вы хвалитесь своей честью, но чего она стоит, когда вашей королевской волей управляет пенис?
– Не забывайте, кто я! – разъярился Генрих. – Когда я думаю о том, что сделал для вас! Как боролся против всего мира, чтобы получить вас, и оказал вам честь, взяв в жены! Как осыпал вас подарками… Посмотрите, какую я дал вам кровать. Ей-богу, Анна, вы бы не имели всего этого сейчас, если бы говорили мне такие слова. Вы моя жена и должны закрыть глаза и все сносить, как это делали более достойные персоны.
– Значит, вы признаетесь, – прошипела она.
Лицо Генриха было мрачнее грозовой тучи, голос леденил.
– Мадам, вам следует запомнить, что в моей власти унизить вас в одночасье, и притом сильнее, чем я вознес вас.
Он вышел, оставив ее ошеломленной. Никогда он так с ней не разговаривал. Да еще сравнил с Екатериной, причем не в ее пользу! Как он мог? Анна разразилась рыданиями, вбежали фрейлины. Они успокаивали ее, опасаясь за ребенка.
«Если бы его отец тоже думал об этом», – горько сетовала про себя Анна.
Все это пустые угрозы, сказала она себе. В душе Генрих испорченный ребенок, который хочет иметь все, чего желает, и чтобы никто ему не противоречил. Он вернется и будет просить у нее прощения, она в этом не сомневалась.
Но он не вернулся. Три бесконечных дня Генрих не навещал Анну, а когда, дыша воздухом со своими дамами, она наткнулась на него, упражнявшегося в стрельбе из лука по мишеням, то приветствовал холодно. Она дождалась, пока король не закончит свое занятие, и пошла с ним обратно во дворец. Слуги держались позади. Анна догадывалась, что Генрих предпочел бы, чтобы ее не было рядом, но не хотел устраивать ссору на публике.
– Год назад вы были моим любящим слугой, – понизив голос, сказала Анна. – Тот человек никогда не говорил бы со мной так, как вы сделали это третьего дня.
– Теперь мы женаты. Муж не слуга. Как моя супруга, вы обязаны повиноваться, и вы не в том положении, чтобы критиковать меня. Я этого не потерплю!
Его слова ужаснули Анну. Неужели рядом с ней тот человек, который восстал против всего христианского мира, чтобы получить ее? Они поженились всего шесть месяцев назад, и он уже ей неверен. И он ждет, что она будет достойно хранить молчание! Ну что ж, она замолчит. У дверей Анна сделал реверанс и удалилась в свои покои. Генрих за ней не последовал.
По прибытии в Гринвич между супругами сохранялось напряженное затишье. Анна затворилась в своих апартаментах, чтобы ждать рождения ребенка.
Генрих немного оттаял. На барке, которая везла их из Хэмптон-Корта, он сказал Анне, что устроит живую картину и турнир, чтобы отпраздновать появление на свет наследника, а утром, перед тем как она скрылась с людских глаз, поцеловал ее в первый раз после их размолвки.
– Я приду навестить вас и буду постоянно молиться Господу, чтобы тот даровал вам счастливое разрешение от бремени, – сказал он.
Анна почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Это должно было происходить не так.
– Все будет хорошо, – подбодрил ее Генрих.
– Что вы будете делать, пока я нахожусь в уединении? – спросила она.
– Буду охотиться в округе. Я не уеду далеко. Хотел сказать вам, что уже подготовил письма к дворянам с сообщением о рождении принца.
Анна предпочла бы, чтобы он с этим повременил. Зачем искушать Судьбу?
– Анна… – Король тронул ее за подбородок. – Я люблю вас. Не забывайте об этом.
На сердце сразу полегчало, и она вместе со всем своим двором пошла на мессу. После этого Анну торжественно проводили в приемный зал, где она сидела под королевским балдахином и ей подали вино со специями и пирожные. Затем камергер Анны попросил, чтобы все молились за благополучный исход родов. Прозвучал трубный глас, и Анна прошла в свою гостиную и дальше – в спальню, Палату Дев, как ее называли, потому что стены здесь были увешаны гобеленами с изображением святой Урсулы и двенадцати тысяч девственниц. Тут, затмевая собой все, стояла огромная французская кровать. Анна с удовольствием опустилась на нее, пока дамы задергивали дверь тяжелой шторой. Большинство из них были назначены исполнять разные придворные должности, так как ни один мужчина, за исключением короля и духовника Анны, не должен входить в покои королевы, пока она пребывает в уединении.
Вместе с изысканной пищей и всем прочим, чего желала фантазия Анны, они приносили ей и последние сплетни. Герцог Саффолк в свои почти пятьдесят собирался жениться на четырнадцатилетней девушке, с которой был помолвлен его сын! Анна хохотала в голос, когда услышала имя невесты – Кейт Уиллоуби, единственная дочь самой верной подруги вдовствующей принцессы, этой драконши леди Уиллоуби! Стоило ожидать, что этот брак станет настоящим фейерверком, ведь Саффолк издавна поддерживал короля…
Рано утром семнадцатого сентября у Анны начались роды. Послали за повитухой. Все идет хорошо, заявила та, даже когда схватки превратились в невыносимую муку с краткими передышками. Казалось, это тянется много часов, но около трех пополудни, когда Анна уже подумала, что больше не вынесет, повитуха сказала, что ребенок выходит.
– Прижмите подбородок к груди, ваша милость, дышите глубоко и тужьтесь!
Анна тужилась, тужилась и тужилась. Родовые муки – верное название!
– Я вижу головку! – воскликнула акушерка. – Теперь уже недолго!
Стоявшие вокруг кровати дамы всячески подбадривали Анну. Она снова напряглась и почувствовала, как между ног проскользнул ребенок. Наступила тишина – потом раздался громкий плач.