е ожидала, что Генрих сподобится совершить такое, и подозревала, что сделал он это больше из боязни ее реакции на его нерешительность, чем от гнева или ощущения своей правоты. Король не хотел вызывать неудовольствие супруги, носившей его ребенка.
Как и предсказывал Генрих, заключение Мора в тюрьму вызвало ропот недовольства, который, без сомнения, в скором времени эхом разнесется по всей Европе. Еще большее возмущение возникло, когда кентскую монахиню и ее сторонников протащили на волокушах до виселицы в Тайберне, где на глазах у огромной толпы Святая дева была повешена, потом обезглавлена, а мужчины, ее сподвижники, претерпели все ужасы смерти, уготованной изменникам: повешение, потрошение и четвертование. Это была первая кровь, пролитая из-за нее, поняла Анна. Что ж, пусть она послужит людям примером и предупреждением: да не смеют они ослушаться короля, или им будет хуже.
Кромвель, по наблюдениям Анны, набирал силу. В апреле его статус повысился благодаря переводу на должность главного королевского секретаря. Он вознесся над всеми, кроме ее самой, и пользовался бóльшим доверием короля, чем в свои лучшие годы кардинал Уолси.
– Никто теперь ни за что не отвечает – только Кромвель, – сказал Джордж, сидя с Анной в ее покоях на диванчике у окна. – Он становится самым влиятельным из всех приближенных короля. Будь настороже, сестрица.
– Генрих прислушивается ко мне больше, чем к Кромвелю, – уверенно заявила она, однако слова брата огорчили. Что будет, если она снова родит дочь? Станет ли Кромвель еще ближе к королю и потеснит ее? Он мог оказаться грозным противником. – Кромвель на нашей стороне, – добавила Анна. – Он все еще мой человек, и мы ему многим обязаны за введение в жизнь тех изменений, которые задумал Генрих, и за продвижение идеи верховенства короля.
Джордж нахмурился:
– Я лишь прошу тебя проявлять осмотрительность. Этот человек процветает благодаря своей власти. Он держит под контролем доступ к королю. Пользуется услугами целой армии шпионов, а благодарные клиенты так и рвутся оказывать ему услуги. Знание – сила, Анна, а Кромвель позаботился о том, чтобы занять и сохранить за собой пост, который делает его невероятно влиятельным. Он может попытаться ослабить твое положение.
– Генрих ему этого не позволит, – заверила брата Анна. – Он не любит Кромвеля так, как любил Уолси. К тому же у нас с Кромвелем общие цели. Мы оба поддерживаем реформы и главенство короля над Церковью.
– Ну, просто следи, чтобы он не входил в противоречие с тобой, – предупредил Джордж. – А то он уже недоволен Бреретоном.
Бреретон обвинил одного человека в том, что тот убил его уэльского вассала, но суд в Лондоне оправдал этого парня, тогда истец взял дело в свои руки и повесил оправданного.
– Господин секретарь возмущен поступком Бреретона и, очевидно, тобой. Отец слышал, как Кромвель говорил, что это чистое злодейство, а он любил несчастного повешенного и пытался спасти его.
– Бреретон говорит, он был негодяй. Он пожаловался мне, что правосудие обмануло его ожидания, и я разрешила ему снова арестовать и допросить виновного.
– Это объясняет, почему Кромвель упоминал твое имя.
– Ну что ж, придется ему смириться, – сказала Анна. – Теперь правосудие свершилось.
К ним присоединился Норрис. Он принес лютню.
– Слышал, тебя можно поздравить. – Джордж хлопнул сэра Генри по спине. – Хранитель королевского кошелька, смотритель охотничьих собак и соколов! И Черный Жезл в доме парламента![26]
– Все это исключительно благодаря доброте ко мне вашей милости и короля, – скромно ответил Норрис. – Боюсь, я не достоин подобных щедрот.
– Это нелепо! – Анна улыбнулась. – Король любит вас, как никого другого. А я – я доверяю вам во всем.
Норрис опустился на одно колено, взял руку Анны и поцеловал.
– Для меня благословение – служить такой любящей госпоже! – с горячностью произнес он.
Анна отняла у него руку. Она заметила, что Джордж смотрит на них с любопытством.
– Мария больна, – прибыв вечером на ужин, сообщил Генрих. – Шапуи умоляет отпустить ее к матери, но я не доверяю ему или им. Не говорите ничего, Анна, я никогда не соглашусь на это. Кромвель советует послать к Марии моего личного врача.
«Боже, пусть этот мой ребенок окажется сыном», – молилась про себя Анна, садясь за стол и дожидаясь, когда ее плечи накроют салфеткой.
Пока она не родит принца, трон под ней будет шататься, и к тому есть причины. В моменты наибольшего отчаяния тихими ночами Анна тревожилась, что Генрих ее разлюбит, если она произведет на свет еще одну дочь. Самым страшным ночным кошмаром было возвращение Генриха, уступившего решению папы, к Екатерине.
Через несколько дней пришло известие, что Мария поправилась, но Анна не могла уняться, в голове вертелась мысль: «Ах, насколько было бы лучше, если бы она умерла и ее мать тоже. Это решило бы все проблемы».
Генрих обдумывал, не совершить ли ему официальный визит во Францию. Анна с ним не поедет, так как она в положении, но ей это было очень кстати.
– Если во время отъезда короля Мария сляжет, я не стану посылать к ней своего врача, – сказала она Джорджу, когда однажды после обеда они отдыхали в ее покоях. – Лучше избавлюсь от нее. Например, заморю голодом. – Она вся кипела от гнева и досады.
Джордж сдвинул брови:
– Я не возьмусь предсказать, как отреагирует король, если ты это сделаешь.
– А мне все равно, даже если бы меня за это сожгли заживо! – крикнула она, чувствуя, что близка к истерике.
– Ш-ш-ш, сестрица, ты не должна такое говорить.
– Но, Джордж, она прямая угроза для меня и для Елизаветы. Я желаю ей смерти! – Анна уже почти плакала.
– Скоро она угомонится. Сегодня король сказал, что леди Марию и вдовствующую принцессу должны привести к присяге. Он отправляет к ним архиепископа Йорка, а тот не потерпит никаких глупостей. Сначала он посетит вдовствующую принцессу.
– Слава Богу! – торжествуя, воскликнула Анна и исполнилась облегчения. – Если они принесут присягу, очень хорошо. Если откажутся, Генрих должен принять против них меры. Как бы они ни поступили, мы в любом случае их одолеем!
Екатерина отказалась присягать, заявив, что, если она не жена королю, как тот утверждает, тогда не является и его подданной, а в таком случае от нее нельзя требовать клятвы.
– Но ведь эта женщина всегда настаивала, что она ваша жена, а значит, ей должно быть ясно: таким поведением она дает повод для наказания, – заметила Анна Генриху, когда они ехали во главе кавалькады по украсившимся весенним цветом аллеям во дворец Элтем, где находилась Елизавета.
– Ее заставят, – пообещал Генрих.
Весь двор принцессы склонился в реверансах при появлении в детской короля и королевы. Дочь родители обнаружили на руках у воспитательницы.
Елизавете было семь месяцев, и она уже вовсю лепетала на своем младенческом языке.
– Иди-ка к своему папочке, – сказал Генрих, взял малышку из рук леди Брайан и стал качать на колене.
– Папа! – радостно крикнула девочка и ухватила Генриха за бороду.
– Ух! У тебя крепкие ручки, милашка. Это самый прекрасный ребенок на свете, вы согласны со мной, Анна?
Анна наклонилась и поцеловала Елизавету в пушистую головку.
– Действительно, – согласилась она и ощутила внутри знакомую пустоту.
Но все исправится, когда у нее будет сын. Тогда Елизавета перестанет быть живым напоминанием о ее неудаче с рождением принца.
Оставив дочь на попечении нянек, отец и мать пошли осматривать детскую, которую готовили для второго ребенка, и, удовлетворенные видом золоченого потолка и роскошной обстановки, проследовали в церковь на вечерню.
Только они вышли после службы, к Анне приблизилась леди Рочфорд.
– Мадам, я должна вам кое-что сказать. Леди Мария находилась в капелле и сделала реверанс вашей милости.
– Жаль, что я этого не видела! – воскликнула Анна, а Генрих засиял. – Я бы ответила ей тем же. Где она?
Она нетерпеливо оглядела заполненную народом галерею и заметила спину Марии, исчезающую за дверями в дальнем конце прохода.
– Пойдите за ней, Джейн, – забыв о своих злых намерениях по отношению к Марии, приказала Анна. – Передайте, что я приветствую ее с большой любовью и прошу извинения, потому как если бы видела, что она сделала мне реверанс, то ответила бы тем же. Скажите ей, я желаю, чтобы это стало началом нашей дружбы, которая найдет с моей стороны самый теплый прием.
Леди Рочфорд торопливо удалилась.
Когда Генрих и Анна явились в главный зал дворца с высоким сводчатым потолком и уселись ужинать за стол для почетных гостей, Анна заметила свою падчерицу за одним из длинных столов, установленных под прямым углом к главному. Совсем недавно место Марии было рядом с королем.
Подали первую смену блюд. Анна чувствовала, что падчерица следит за ней. А потом, когда вся компания приступила к трапезе и наступила пауза в разговорах, то услышала, как Мария обратилась к леди Рочфорд и произнесла очень отчетливо:
– Не может быть, чтобы королева передала мне подобное послание. Ее величество находится так далеко отсюда. Вы, должно быть, имели в виду, что это слова леди Анны Болейн, так как я не признаю никакой другой королевы, кроме своей матери. В часовне я сделала реверанс перед Создателем леди Анны и моим, а тот, кто описал ей эту сцену иначе, ошибся и ввел ее в заблуждение.
Это было унизительно и обидно. Генрих вспыхнул от злости, но не успел он открыть рта, Анна повернулась к нему и таким же высоким и внятным голосом, как Мария, заявила:
– Клянусь, я смирю эту гордячку!
– Я с нею разберусь, – пробурчал король. – А пока оставим это.
Перед отъездом Генрих отвел Марию в кабинет и продержал там несколько минут. Однако, когда он оттуда вышел, по выражению лица и слезам на глазах Анна поняла, что дочь опять взяла над ним верх.
Теперь живот у Анны стал большим, и она быстро уставала. Месяца через три, по воле Божьей, она родит сына, живое воплощение своего отца. Генрих постоянно суетился вокруг супруги. Он предупредил архиепископа Кранмера, чтобы священники не утомляли королеву слишком долгими проповедями в церкви. Подарил ей для развлечения павлина и пеликана, которого привезли из какой-то далекой земли под названием Ньюфаундленд. Но лучшим подарком для нее стало распоряжение перевести Библию на английский язык. Толчком к этому послужило обращение духовенства, руководимого семью епископами-реформистами, которые были назначены на свои посты благодаря стараниям Анны, после того как она стала королевой. За перевод взялся ученый-реформатор Майлс Ковердейл, свою работу он собирался посвятить Генриху и его новой супруге. Анна обняла и расцеловала короля, когда тот сообщил ей о своем решении.