Хиль отошел от Анны в странных чувствах. Такого он еще ни от кого не слышал. Он не знал, как нужно правильно молиться, но просто в душе попросил Всевышнего помочь ему на конкурсе. И вышел на сцену. В тот вечер Эдуард Хиль получил первую премию фестиваля в Сопоте, это была большая победа. А Анну он с тех пор называл не иначе как «мой ангел-хранитель».
Анна Герман и Эдуард Хиль за кулисами международного фестиваля в Сопоте.
Август 1965 года. Фото Александра Ялосинского
Награда в Бельгии
Весть о певице с уникальным голосом и великолепными песнями разлеталась по миру. 1965-й год оказался для Анны Герман невероятно насыщенным. Она побывала с гастролями не только в СССР, где её уже хорошо знали и где композиторы подарили ей первые песни на русском языке. Анну стали приглашать и в другие страны. С группой польских артистов она побывала в Англии, Франции, в США и Канаде. Выступления проходили в лучших концертных залах с лучшими польскими оркестрами.
Польское телевидение сняло музыкальную программу «20 минут с Анной Герман», которая вышла в эфир в лучшее время. В августе – фестиваль в Сопоте и новые шлягеры – «Бал у Посейдона» и «Спасибо тебе, моё сердце». Очередным фестивалем, куда поехала певицы – был международный фестиваль «Charme de la Chanson» (Обаяние песни) в городе Остенд (Бельгия). Там, в чудесном зале «Kursaal» выступали представители разных стран и Анна завоевала «бронзу».
На вручении наград произошел курьёзный случай. Бургомистр, вручавший трём победительницам их награды, решил показать зрителям чудеса ораторского искусства и, говоря о Монике Лейрак, обладательнице первой премии, вспомнил историю Канады. Приветствуя обладательницу второй премии, гречанку Ники Камбу, воспел хвалу традициям Древней Греции. Но когда он дошёл до объявления бронзовой награды, то почему-то не нашёл ничего лучше, чем подшутить над ростом польской певицы. Анна терпеливо слушала его нелепые шуточки, но, в конце концов, не выдержала и спросила в микрофон: «Можно я для вас кое-что сделаю?». Она сняла свои золотые туфли на шестисантиметровом каблуке и встала рядом с растерянным бургомистром в одних чулках! Эффект был потрясающий – публика ликовала! А Анна запомнила этот «приём», он ей еще пригодился в Италии, где её рост не раз становился предметом шуток со стороны конферансье.
Анна в гримерке во время фестиваля польской песни в Ополе, июнь 1965 года.
Фото из архива автора
Судьбоносный звонок
В октябре 1966 года в гостиничном номере Анны раздался телефонный звонок. У певицы тогда не было квартиры в Варшаве, поэтому во время приездов в столицу она останавливалась в гостиницах и все вопросы могла решать только по гостиничному телефону.
Анна сняла трубку и услышала итальянскую речь. Незнакомец представился директором итальянской звукозаписывающей фирмы «Компания дискографика итальяна». Он сказал, что скоро будет в Варшаве и хочет встретиться, предложить контракт на запись пластинок в Италии. Поначалу певица решила, что это чей-то розыгрыш, но на том конце провода говорили абсолютно серьёзно. Контракт? На три года? Эту информацию нужно было обдумать, посоветоваться с родными.
Через несколько дней в Варшаву прилетел тот самый директор итальянской фирмы. Пьетро Карриаджи в красках описал певице перспективы: запись в Италии сольных пластинок, концерты, участие в фестивалях, большие заработки, словом – популярность на мировом уровне.
Подобные предложения поступили также из Германии и Франции от двух ведущих звукозаписывающих компаний. Условия предлагали даже более выгодные, чем описывал синьор Карриаджи. Но Анна остановила свой выбор на Италии. Ей нравилась эта страна, она дважды там бывала. А уж как она любила итальянские песни! Да и язык знала в совершенстве.
«Я всегда питала слабость к итальянским песням: у них красивые мелодии и их легко петь на итальянском» (из книги Анны Герман «Вернись в Сорренто?..»
Прочитав условия контракта, певица попросила внести дополнение: она не может находиться в Италии постоянно. Ей требовались дни, когда она могла бы вернуться в Польшу. Оставлять надолго своих маму и бабушку она не хотела. И выдержать долго без любимого человека тоже не могла. Пьетро Карриаджи согласился с этим условием и обещал отпускать Анну домой на так называемые «каникулы».
28 ноября 1966 года.
Фото Анджея Зборского
В руках итальянских продюсеров
Итак, Анна Герман подписала контракт с итальянской фирмой «Компания дискографика итальяна». О том, что такое итальянский шоу-бизнес, Анна не имела ни малейшего понятия. Певица официально принадлежала польской концертной государственной организации «Пагарт», которая занималась её гастролями за рубежом, дома она записывалась на государственной студии, выступала на государственных радио и телевидении. Никакой частной деятельности.
В Италии дело обстояло иначе. Анна стала «предметом товарооборота». Чтобы стать известной в Италии певицей нужно было не только петь. В первую очередь требовались постоянные фотосессии для газет и журналов, съемки на телевидении, совместные фотографии со звёздами итальянской эстрады и прочие «условия», не имевшие прямого отношения к пению.
Уже на второй день пребывания в Милане (а именно там обосновалась певица на время сотрудничества с итальянской студией) Анне Герман пришлось выдержать натиск целой команды журналистов на знаменитой Terraza Martini, где в её честь был коктейль и нечто вроде пресс-конференции. Итальянский продюсер представлял Анну как новую звезду эстрады. Героине вечера помогало лишь знание итальянского языка и умение вовремя отшутиться. Вопросы журналистов зачастую были просто бестактными, но шутка была безотказным оружием Анны. Вот как певица пишет о той встрече с журналистами в своих мемуарах: «Я чувствовала себя как боксёр на ринге, которому грозит неминуемый нокаут. Требовалось непрерывно отражать удары противника, то есть давать интервью на нескольких языках представителям газет и журналов, отвечать на глупые и провокационные вопросы шуткой. Нет, та девушка в розовом, с улыбкой позирующая для снимков, раздающая автографы, – это была не я».
Одно из рекламных фото, сделанных в Италии в 1966 году.
Фото из архива Мариолы Призван
Жертва итальянской моды
Настоящим испытанием для певицы стали обязательные походы по миланским домам моды. Продюсер был уверен, что Анне необходимо выглядеть ярко, эффектно и слегка вызывающе. Молодая, красивая, длинноногая девушка, с распущенными волосами, славянской внешности, владеющая итальянским – расчёт был именно на внешние данные. К музыкальной части планировалось подойти позднее, нужно было добиться внешней узнаваемости.
Фотографии Анны появились в итальянских газетах и журналах, было проведено несколько рекламных фотосессий для одного из миланских салонов одежды, для телефонной компании, съёмки с карабинерами возле театра «La scala».
Продюсеры всерьёз занялись внешним видом певицы. Дело доходило до конфликтов, когда утомлённая многочасовыми походами по бутикам Анна не выдерживала: «Или вот это платье, или пойду в своём». Это были не капризы звезды. Просто на её рост было практически невозможно найти нужный размер. Она никак не хотела носить платья длиной не ниже чем до половины бедра. При её росте такие наряды привлекали особенное внимание публики, а это было невыносимо.
«А сколько было попыток померяться со мной ростом! Те итальянцы, что были пониже, подскакивали, чтобы дернуть меня за косу. А поскольку таких низкорослых было очень много и даже у святых терпение не бесконечно – мне приходилось по нескольку часов ночью приходить в себя, чтобы успокоиться…» (из книги Анны Герман «Вернись в Сорренто?…»)
Казалось, экспериментам с внешностью не будет конца. На одной из телевизионных съёмок на Анну вообще надели черный парик, украшенный заколками в виде белых ромашек. А однажды Анна прочитала в итальянской газете, что её мать – армянка… Певица потеряла дар речи, она кричала на Рануччо, журналиста, который всё это выдумал, но тот лишь недоумевал: «Кому нужна правда? Все так делают!».
Анна Герман в миланском доме моды, осень 1966 года.
Фото из архива автора
Неаполитанские песни
По условиям контракта с итальянской фирмой Анна Герман должна была записать на студии несколько пластинок. Чёткого плана, какой это будет репертуар, не было. Зачастую к делу привлекались ближайшие родственники кого-то из администраторской команды – они подсказывали любимые песни. Надо отдать должное – в большинстве своём итальянцы очень музыкальны и посему многие из советчиков действительно обладали неплохим вкусом.
Анна питала особую страсть к итальянским песням, поэтому была рада многому из того, что ей предлагали. В её репертуаре еще в студенческие годы было немало итальянских песен, одна из которых «Вернись в Сорренто» была записана на польском языке на её большую долгоиграющую пластинку. А на первой советской пластинке, как мы помним, тоже были две итальянские песни, одна из которых «Non ho l’eta» была лауреатом фестиваля в Сан-Ремо 1964 года. Итальянские песни Анна любила больше, чем, скажем немецкие или французские. Она часто признавалась, что питает слабость к итальянским песням.
В один прекрасный день Пьетро Карриаджи привез Анне целую коробку с пластинками неаполитанских песен. Это были записи Роберто Муроло – восемьдесят неаполитанских песен!
«Взяв в руки превосходный альбом, я в первую минуту очень обрадовалась. Какое роскошное издание! Когда первая радость миновала, я принялась внимательно прослушивать пластинки. Спустя некоторое время пришлось сознаться, что мне нравится слишком много песен. На листочке, где должна была быть выписана пресловутая дюжина, фигурировали почти все песни. «Ну ничего, – подумала я. – Видно, мне они «примелькались». Привлеку-ка я к этой работе своих знакомых». Таким образом, мои гости хитростью оказывались втянутыми в это ответственное дело… В конечном итоге остановилась на двадцати песнях, из числа которых необходимые двенадцать выбрала с помощью музыкального руководителя CDI – Ренато Серио