Но вскоре Анну перевели в ортопедическую клинику «Риццоли». Первым делом врачи отвели в сторону Збигнева, жениха Анны, и спросили: «У вас есть деньги на лечение? Ей потребуется много времени, чтобы выкарабкаться». Выхода не было, лечение нужно было продолжать. Сначала пользовались теми деньгами, что заработала Анна. Но они таяли на глазах.
Эти несколько месяцев, которые Ирма и Збигнев провели вместе с Анной в Болонии, стали для всех испытанием. Видеть мучения близкого и любимого человека, понимать, что всё зависит от того, хватит ли денег на медицинские препараты… И при этом никакой помощи от итальянских «друзей», от «Компании дискографика итальяна». Пьетро Карриаджи всеми способами старался избежать оплаты страховки. По документам именно он был ответственным за пребывание певицы в Италии. Но участия в судьбе пострадавшей принимать не спешил. Скорее всего, он рассчитывал, что Анна не справится и отправится в мир иной. Тогда бы ему не пришлось выплачивать компенсацию.
Профессор Дзанолли, оперировавший Анну, однажды позвал Ирму и Збигнева в коридор и сказал: «Кризис миновал. Мы сделали, что могли. Дальше многое зависит от её сил. Жить она будет, а вот сможет ли снова петь – этого я не обещаю»…
«На вопрос моей матери, останусь ли я жива, врачи ответили: «Мы делаем все, что в наших силах, но уверенности нет». Они действительно делали все, что в человеческих силах. Применяли новые лекарства, дежурили возле меня днем и ночью. Спасли мне жизнь» (из книги Анны Герман «Вернись в Сорренто?..»)
В больничной палате Анну навестили ее друзья – польские музыканты: Катажина Гертнер, Кшиштоф Кравчик, Славек Ковальский и Януш Тыльман. 1967 год.
Фото из архива автора
Итальянские врачи
И вновь обратимся к мемуарам певицы. Несколько очень тёплых слов Анна написала о своих спасителях – о врачах в клинике «Риццоли», благодаря которым она выжила.
«Итальянские врачи не только спасли мне жизнь, но с величайшей заботливостью, вкладывая всю душу, старались сделать всё, чтобы я могла не только возвратиться к нормальной жизни, но и… на сцену.
После операции я очнулась закованная от шеи до пят в гипсовый панцирь. Когда мне казалось, что больше не выдержу, задохнусь в гипсе, когда я со слезами просила снять его с меня – под мою ответственность, уверяя, что предпочитаю остаться кривобокой, чем терпеть эти муки, они всегда напоминали мне о Сан-Ремо. Убеждали меня, что я ещё не раз выступлю там, а они будут поддерживать меня у телевизоров, но… это может свершиться лишь в том случае, если в будущем я стану абсолютно здоровая и… абсолютно прямая.
Обход бывал торжественным, как в каждой больнице. Всякий день по утрам в палату входила внушительная группа врачей и сестёр. Несколько раз в неделю – во главе с самим руководителем клиники, профессором Рафаэлло Дзаноли. Профессор Дзаноли был действительно сильный и добрый. У него было доброе лицо с густыми бровями, мягкий, внимательный, умный, ласковый взгляд, ласковая улыбка. Он напоминал мне могучее старое доброе дерево. Он склонялся надо мной, шутливо стучал по гипсу, обещая, что скоро я уже встану на ноги и тогда мы с ним померимся ростом.
Итак, мне пришлось неопределенное время лежать в ожидании, когда мой организм окрепнет настолько, чтобы перенести тяжелую операцию. Одна нога моя была на вытяжении; рука неподвижно покоилась поверх одеяла, ибо даже малейшее движение пальцами вызывало острую боль. Вытяжение тут не очень-то бы помогло. Точнее говоря, требовались основательные «сварочные» работы!»
Мама Ирма не отходила от дочери ни на минуту, это облегчало страдания Анны, закованной в гипс.
Октябрь 1967 года. Фото Хенрика Росяка
В Варшаву в гипсе
17 октября 1967 года. Каким долгожданным был этот день! С момента аварии прошло больше пятидесяти дней!
«Мама нарисовала мне на картоне календарь, отмечая дни, оставшиеся до моего отъезда в Польшу. Каждое утро она подавала мне ручку, и я с упоением вычеркивала очередную дату…
Наконец наступил желанный день отъезда в Польшу! Меня переложили с кровати на носилки, потом засунули в ожидавшую у подъезда санитарную карету. Это был салончик на колесах, со всеми удобствами, какие может предложить наш XX век. Кислорода – сколько душе угодно; автоматический, безупречно действующий кондиционер; носилки с подвижным подголовником и, главное, рессоры, уподобляющие эту машину механизмам на воздушной подушке – она не ехала, а скорее плыла.
Подозреваю, что в одной из стенок кареты имелся встроенный бар с бодрящими алкогольными напитками. Ни один попавший в аварию итальянец не откажется от стаканчика вина. Даже если у него переломаны кости». (из книги Анны Герман «Вернись в Сорренто?..»)
В салоне первого класса в самолете были сняты несколько кресел, куда поместили специальную раскладушку, а на нее – неподвижную Анну. Экипаж лично поприветствовал любимую певицу на борту, а командир вручил букетик гвоздик. Анна улыбнулась – полёт до Варшавы обещал быть спокойным.
В варшавском аэропорту ждала карета «Скорой помощи». Проехав в ней до больницы, Анна ощутила, сколь велика разница между машинами итальянской и польской «Скорой». Польский вариант не был оборудован хорошей системой амортизации и всю дорогу до больницы трясло так, что Анна испугалась за своё состояние, не разойдутся ли швы, не разлетится ли гипс… Успокаивало то, что самое страшное позади, что она теперь дома.
В Варшаве, куда Анну Герман доставили в гипсе на специальных носилках, у самолета ее встречали польские журналисты, которые даже в такой трагической ситуации надеялись взять у певицы интервью.
Октябрь 1967 года. Фото Хенрика Росяка
Начало реабилитации
«На родине я встретила необычайно сердечный прием со стороны многих расположенных ко мне людей, предлагавших свою помощь. Навсегда сохраню письмо одного из них, очень подбодрившее меня, буду помнить его слова, вселявшие в меня веру, предложение приехать на дальнейшее лечение в Силезию. Я бы охотно воспользовалась этим предложением, но перспектива еще раз путешествовать в карете «скорой помощи» и самолетом представлялась мне чересчур тяжкой» (из книги Анны Герман «Вернись в Сорренто?..»)
Психологически для Анны было очень важно находиться именно в Польше. К Италии в момент реабилитации она питала не самые добрые чувства. Это не было ненавистью, не было обидой на всех итальянцев, это было нежелание вспоминать о стране, где она едва не погибла. «Компания дискографика итальяна» до сих пор не оплачивала страховку (они сделали это позже, под давлением польской стороны), при этом из Италии шли письма поддержки и сочувствия от простых людей.
Врачи говорили, что курс реабилитации будет долгим, Анне придется заново учиться сгибать суставы, стоять и делать первые шаги. Что вернуться к жизни ей помогут только упорство, мужество и вера в Бога.
Нужно было восстанавливать нервную систему, память. Анна не могла вспомнить тексты своих песен. Врачи посоветовали принести в палату проигрыватель и несколько пластинок с её записями. Так, потихоньку, слушая свои записи, Анна вспоминала свои песни. Збышек и мама восстанавливали ей картину «жизни до катастрофы».
Врачи обещали снять гипс в конце января 1968 года, но какова же была радость Анны, когда профессор разрешил сделать это на десять дней раньше срока! Снятие гипса, конечно, не означало возможности двигаться, но зато теперь освободили от оков грудную клетку, Анна перестала задыхаться от гипсового панциря.
Анна дома во время реабилитации. Съемка сделана по заказу польского журнала «Панорама», как ответ на тысячи писем польских читателей о состоянии здоровья певицы.
8 марта 1968 года. Фото Ярослава Тараня
Реабилитация
Почти два с половиной года потребовалось Анне Герман, чтобы преодолеть последствия итальянской аварии. B Польше предстояло пройти сложный процесс реабилитации. Нужно было заново учиться сидеть, ходить, сгибать пальцы… Ежедневные мучения приносил процесс «вертикализации». Бывшее несколько месяцев неподвижным, тело болело при малейшей попытке движения. Анну клали на специальный стол, привязывали ремнями, потом стол медленно перемещался из горизонтального положения в вертикальное. Поднимать можно было под определенным градусом, каждый раз немного увеличивая угол наклона.
«Теперь моим самым большим желанием было вырваться из состояния беспомощности, включиться в деятельную жизнь. Меня не надо было к этому побуждать, я сама с охотой упорно тренировалась. Мне не грозил парализующий волю психический надлом – особенно теперь, когда сняли гипс. Я была уверена, что, упражняясь, через несколько лет обрету полную физическую форму, буду здоровым человеком. Но я нуждалась в помощи» (из книги Анны Герман «Вернись в Сорренто?..»)
Первым успехом в реабилитации было то, что Анна, наконец, смогла самостоятельно поднять над одеялом руку. Збышек смастерил для неё в квартире вытяжное приспособление, чтобы она могла лёжа разрабатывать травмированную руку.
Потом были долгие тренировки в парке на берегу Вислы. Збышек под покровом ночи выводил любимую на улицу. Опираясь на палочку, она заново осваивала «искусство хождения». Днём это было невозможно – искалеченная певица с палочкой привлекала внимание прохожих. Шаг за шагом, день за днём Анна Герман возвращалась к нормальной жизни. А ещё Збышек отвозил Анну на специальную станцию, где тренировались спортсмены-гребцы. Там в искусственных условиях в подвешенной в воздухе лодке, Анна разрабатывала руки, поврежденный плечевой сустав.
Фото Ильи Колтуна
Письма поддержки
Анне крайне важна была поддержка родных. Мама Ирма практически не отходила от постели больной дочери. Только в присутствии матери, когда та держала её за руку и что-то с любовью шептала, Анна могла ненадолго уснуть. Как только мама выходила за дверь, Анне снова становилось плохо.