Она вскочила и, задыхаясь, прижав к груди сжатые в кулаки руки, бросилась к мельнице, которую Бруман поставил над порогами и над играющими на дьявольских скрипках водяными.
— Ты пришла, — сказал он, удивленно глядя на бегущую к нему девушку в развевающейся на ветру юбке.
Она остановилась перед ним, с трудом хватая ртом воздух.
— Ты чего-то испугалась?
— Я подумала, что в порогах живет водяной.
Он громко рассмеялся и обнял Ханну:
— Малышка, я не верю, что ты это серьезно. Ты же такая разумница.
Она смутилась и покраснела, услышав в его голосе насмешку.
— Эта музыка играет для гор и порогов, — сказал он. — Для лесов и озера. Понимаешь, она играет и для меня, она нравится мне, и я должен на нее отвечать. Но я не могу уловить мелодию. — Он помолчал и, подумав, добавил: — Верно уловить мелодию так же трудно, как запомнить сон.
«Он сумасшедший, — подумала Ханна. — Он сбежал из сумасшедшего дома в Вермлане. Господи, помоги и спаси. За что мне это?!»
Она опустила глаза и увидела стаканчик водки, приставленный к камню, на котором сидел Йон, и с облегчением убедилась, что стопка полна. Полная чаша к счастью — так всегда учила ее мать. Никогда не надо этому перечить. Бруман проследил за ее взглядом и вызывающе взял в руку кувшин с водкой.
— Тебе надо выпить глоток, чтобы успокоиться, — сказал он.
Он налил полчашки и протянул Ханне, потом взял свой стакан и поднес его ко рту.
— Ну, за наше здоровье, Ханна.
Она никогда прежде не пила водку, первый же глоток попал ей не в то горло. Ханна почувствовала, как горячее тепло разливается по всему телу. Потом она ощутила необыкновенную легкость, глупо захихикала, а потом засмеялась. Девушка хохотала, подняв голову к небу, и никак не могла остановиться. Да она и не хотела останавливаться. В первый раз в жизни Ханна была свободна, теперь у нее не было никаких забот. Как на небесах, подумала она. Не о чем тревожиться. Точно как говорил пастор. Заметив, что высокие деревья стали странно качаться, она спросила:
— Отчего это деревья не могут стоять спокойно?
— Они исполняют для тебя свадебный танец, — ответил Йон, и на этот раз Ханна не сочла его сумасшедшим. Когда он на руках отнес ее в комнату и раздел, она уже ощущала совершенную легкость во всем теле, и ничто не казалось ей ни опасным, ни стыдным. Ей понравилось, когда он стал ласкать ей грудь и гладить рукой между ног. Ничего страшного не случилось и тогда, когда он вошел в нее, ей было так хорошо, что она даже подумала, что все кончилось слишком быстро.
Потом Ханна, должно быть, заснула и проспала довольно долго. Когда же она проснулась, стояла глухая осенняя ночь — в окнах было черно.
— У тебя не болит голова?
Только теперь Ханна почувствовала, что у нее жжет в глазах, а стоило ими подвигать, как появлялась и головная боль. Такой боли она прежде никогда не испытывала. Она кивнула, и от этого движения в голове словно прокатился чугунный шар.
— Я сварю кофе, — сказал Йон, чтобы подбодрить Ханну, но ей в этот момент стало дурно, она выскочила из дома, и ее вырвало. Только после этого она вдруг поняла, что стоит на крыльце совершенно голая. Ее обжег стыд, и она, как смогла, прикрылась длинными волосами и стыдливо прокралась в кухню, где Йон зажег две лучинки.
— Как же ты красива! — воскликнул он ей вслед, когда она опрометью проскочила в комнату, где на полу валялись ее длинная юбка и новенькая блузка. Она испытала огромное облегчение, натянув на себя одежду. В ней девушка чувствовала себя в большей безопасности.
— Во всяком случае, я была права насчет водяного! — крикнула она из комнаты[1]. — Вы ему точно родня.
— Ну, скажем, очень дальняя, — отшутился Йон и с удивлением подумал, что девочка не лишена чувства юмора и отнюдь не так застенчива, как ему показалось. Тогда он еще не знал, что сегодня видел ее голой в первый и последний раз.
Потом он учил ее варить кофе так, как ему нравилось. Надо было взять чистый котелок, наполнить свежей водой, поставить котелок на огонь и снять с огня за мгновение до закипания, а потом засыпать в воду кофе, который медленно опускался на дно.
— Господи, разве можно так расточительно расходовать этот божий дар, — сказала Ханна, но, попробовав напиток, решила, что лучше редко пить густой кофе, чем жидкий — часто.
— Куда ты?
— Боже, — простонала Ханна, — где короб с мукой? Мне же надо поставить тесто для пирога, если люди придут на кофе по случаю венчания.
Она запричитала, что слышит, как дождь стучит по пригорку, где стоит короб. Йон вышел и принес короб. Он был кожаный, и мука не промокла.
Ханна замесила тесто, добавила дрожжи, изюм, сахар, проворно взбила венчиком, накрыла полотенцем и поставила подходить. Йон с удовольствием смотрел, как ловко она работает и как уверенно чувствует себя на кухне.
— Кажется, мне несказанно повезло, — заметил он, но Ханна не вполне поняла, что он имел в виду. Она растопила плиту, чтобы была горячей утром, когда придет время печь. Тесто было готово, сахара и кофе — в избытке, но из еды был лишь черствый хлеб и кусок сыра. Оба сильно проголодались.
— У вас есть молоко? Я могу сделать молочный суп из хлеба и сыра.
Да, молоко у него было, в погребе.
После еды они уснули, мирно лежа рядом друг с другом. Йон ее больше не трогал, и Ханна подумала, что он, наверное, не очень пылкий и трогать ее будет не слишком часто.
Утром он еще спал, когда Ханна встала и развела в плите сильный огонь. Она не смогла устоять перед искушением и сервировала стол тончайшим фарфором, радуясь, как удивятся все эти проклятые завистливые старухи, чтоб они лопнули. Проснулся Йон — он был не в настроении и встал с большой неохотой. Ханне и прежде часто приходилось видеть мучающихся с похмелья мужчин, и она, не говоря ни слова, сварила кофе, как учил ее Бруман. От приготовленного теста она оторвала кусок и испекла лепешку. Поев и выпив кофе, Йон сказал:
— На неделе я был на рынке и договорился о покупке коровы.
Ханна радостно сложила руки на груди, и Йон продолжил:
— И у меня есть для тебя свадебный подарок.
Это был шелковый головной платок, зеленый с розами.
— Я решил, что он отлично подойдет к твоим волосам.
Ханна подумала, что теперь сможет идти в церковь как все, а не как девка — в куцем платочке.
В глазах Ханны блеснули злые слезы, и Йон удивленно воззрился на невесту. Надо думать, он поспешил поверить в то, что Ханна всегда плачет только от радости, но никогда от горя или злости.
С утра они принялись за уборку — вычистили коровник, сарай и погреб. Ханна заметила, что Йон быстро устал. К полудню она растопила плиту и испекла пшеничный пирог.
Неестественно выпрямив спины, они сидели на церковной скамье, пока пастор произносил оглашение, и никогда — ни до того, ни после — не ощущала Ханна такой гордости, как в тот день. Как она и думала, гостей собралось много. Они во все глаза дивились дому, и Ханна сияла от счастья. Подарки были самыми что ни на есть обычными. Родители пришли с четырьмя мешками картошки, а старая повитуха Анна явилась с тремя несушками и одним петушком.
Приехал даже Иоэль Эрикссон и привез воз сена, а старый Эрик сказал, что сена полно и во Фрамгорне, и Ханна облегченно вздохнула — она уже волновалась, где взять корм для коровы, которую купит Йон.
Были, конечно, медные котлы и кофейники, а тетя Ингегерда подарила настенные часы. Родственники соревновались в щедрости, понимая, что замужество Ханны возвращает роду честь и достоинство.
Ханна угощала всех крепким кофе, а Йон — такой же крепкой водочкой. Веселье, сопровождаемое солеными шутками, продолжалось весь вечер. Ханна и раньше слышала эти шутки, но никогда их не понимала, но теперь от души смеялась вместе со всеми.
Три недели спустя Ханна и Йон венчались в пасторском доме. Сестра Ханны как раз рожала и не могла прий ти. Но она прислала невесте платье, чем очень порадовала Майю-Лизу. Ей было бы неловко видеть дочку в своем старом подвенечном платье.
Из Вермлана приехала сестра Йона с мужем и дочерью. Ханна встревожилась, когда Йон получил письмо о приезде родственников.
— Что вы написали ей о мальчике, о Рагнаре?
— Я написал, как именно он тебе достался.
Этот ответ не утешил Ханну, и она успокоилась, только когда приехала Альма — удивительно честный и добрый человек.
— Он тугодум, мой братец, и всегда был таким.
Ханна округлила глаза. Никогда прежде она не слышала, чтобы так говорили о человеке, который стоит рядом и все слышит. Но Йон только кивнул и сказал, что Ханне очень полезно это знать.
— Так что не принимай на свой счет, если видишь, что у меня неважное настроение, — сказал он.
Но она не очень хорошо его поняла.
Свадебное платье долго провисело в зале как напоминание о торжестве.
Но большой радости Ханна не испытывала. Слишком много забот на нее свалилось. Главная неприятность — картофельное поле, его надо было перепахать до наступления морозов. Она могла сделать это сама, но у Брумана не было времени привести какого-нибудь конягу — муж все время был занят на ремонте мельницы. Можно взять на время быка у отца, думала Ханна, но потребуется несколько дней, чтобы вести через лес туда и обратно медлительное и упрямое животное. Надо было сделать запасы в погреб, надо заготовить сена на зиму.
Однажды вечером Йон наконец заметил ее озабоченность и спросил:
— Что тебя так тревожит?
Ханну словно прорвало: она заговорила о заброшенном поле, о сорняках, о том, сколько времени у нее займет перегон старого быка через лес. Бруман слушал ее и все больше убеждался в том, какое она, в сущности, еще дитя.
— Завтра я поговорю с твоим отцом, чтобы привел сюда своего одра, — сказал он, и Ханна прикрыла рот ладонью: какая же она дура, что сама не подумала об этом. — Вот с коровами дела обстоят хуже, — продолжал он. — Их надо забрать на рынке в Бёттельне в среду, но я не смогу туда пойти. Ты сможешь пойти одна?