Она разочаровалась в приличиях, они не соответствовали ее чаяниям. Вначале она стала ходить в церковь, сидела там среди других женщин. Она, как правило, садилась на верхних скамьях, где не было молоденьких девочек. Но никакой радости от церкви не получала и растерялась, когда Бруман спросил ее, какого утешения она хочет от Бога. Прошло уже много лет с тех пор, как она в последний раз была на службе.
В конце зимы Рагнар однажды пришел из школы избитый и весь в крови. Да, он подрался, другой мальчик был виноват больше, чем он, говорил Рагнар, вытирая текущую из носа кровь тыльной стороной ладони.
Ханна послала одного из детей за Бруманом.
Он пришел, попросил горячей воды, промыл раны, смыл кровь с лица сына, а потом сказал, что хочет знать подробности происшедшей ссоры.
— Он назвал меня сыном шлюхи, — ответил мальчик.
— О господи! — воскликнула Ханна. — Есть из-за чего поднимать шум, ведь это действительно так.
В следующий момент Бруман повернулся к жене и влепил ей пощечину. Ханна отлетела в противоположный конец кухни, ударившись спиной о длинную скамью под окном.
— Ты спятил! — выкрикнула она.
— Да! — заорал Бруман. — Это ты свела меня с ума.
Он вышел, с треском захлопнув за собой дверь.
Рагнар заплакал, но Ханна заметила, что, несмотря на слезы, взгляд его был холоден как лед.
— Это вы, мама, спятили.
Он сказал это и тоже выбежал из кухни.
Ханна долго не могла унять бившую ее крупную дрожь, но в конце концов ей это удалось. Она посмотрела на себя в зеркало — лицо припухло и начало синеть, но крови не было. Хуже было со спиной — она сильно болела от удара о скамью.
Слава богу, что детей нет дома, подумала она, но тут же вспомнила, что они у хромой Малин, которая кормит их хлебом и поит сиропом.
Ханна приготовила ужин, пришли сыновья, и она послала Эрика за отцом и Рагнаром. Вид у Брумана был грустный, но он молчал.
— Вы заболели, мама? — спросил Эрик.
— Где Рагнар?
— Убежал в лес, — ответил Бруман, и Ханна в панике прошептала:
— Господи милостивый, надо идти его искать.
Вид у нее был ужасный — лицо опухшее, бледное как полотно, на щеке уродливые синие пятна. Бруман смутился, но, когда заговорил, голос его был твердым и уверенным.
— Мальчик вернется сам. Он сказал мне, что ему надо побыть одному и подумать. И это можно понять.
Ханна с трудом поднялась из-за стола и принялась собирать тарелки. Бруман взглянул на нее, и Ханна, словно оправдываясь, сказала, что сильно ударилась спиной о скамью. Бруман смутился еще больше.
Рагнар вернулся, когда семья укладывалась спать. Как и Бруман, он молчал.
Когда они легли, Бруман спросил:
— Я хотел бы знать, почему ты не можешь простить Малин, которая обозвала тебя б…, но не возражаешь, когда Рагнара называют сыном шлюхи.
Ханна долго молчала, потом ответила:
— Я не шлюха, меня изнасиловали. Но Рагнар… родился вне брака, и никто не может этого отрицать.
— То есть ты невинная жертва, а он виноват?
— Этого я не говорила.
Утром спина у Ханны болела так, что она с трудом могла пошевелиться. Однако Бруман, закрыв глаза на недомогание жены, продолжил допрос:
— Ханна, ты же не глупа, ты умеешь думать. Ты должна все объяснить мне и мальчику.
Ханна думала целый день, но так и не смогла найти слова, понятные другим. Для нее все было ясным и само собой разумеющимся. За ужином она сказала Рагнару, что слова сорвались у нее случайно, помимо ее воли.
— Я так испугалась, что сама не понимала, что говорю, — призналась она.
Это была мольба о прощении, но мальчику оказалось мало этого. Взгляд его остался ледяным и колючим. Целую неделю в доме царило тягостное, гнетущее молчание. Они не разговаривали друг с другом — Рагнар, Ханна и Бруман. Шли дни, у Ханны перестала болеть спина, с лица исчезли синяки, ушла припухлость. Но на душе было черно от стыда и бессилия.
Однажды утром, прежде чем идти в школу, Рагнар вдруг сказал:
— У тебя, мамаша, точно не все дома.
Впервые он обратился к ней на «ты» и назвал мамашей. Она долго сидела за столом, погрузившись в тягостные раздумья, и поняла, что потеряла Рагнара и что он был самым дорогим для нее человеком.
Она бы дорого дала за то, чтобы заплакать, но глаза ее, как и всегда, остались сухими.
Бруман отправился во Фредриксхалл продавать муку, и Ханна очень боялась, что он расскажет сестре о случившемся у них дома. Правда, она успокаивала себя тем, что Бруман никогда не был склонен к сплетням.
Но когда Бруман вернулся, Ханна поняла, что ошиблась. Муж коротко сказал Ханне, что они со свояком договорились, и Рагнар поедет во Фредриксхалл работать в рыбной лавке, как только ему сравняется трина дцать лет.
Увидев, что жена пришла в отчаяние, Бруман сказал, что она должна понять: мальчик взрослеет, и ему надо приучаться к самостоятельной жизни. В этот миг Ханна поняла, что ей надо делать.
— Он должен решить это сам, — возразила она.
— Да, он будет решать сам.
— Он нужен на мельнице.
— Нет, людей у нас хватает — мне помогают Адольф и наши мальчики.
— Мы спросим его за обедом, — сказала Ханна, и Бруман согласно кивнул.
Как только на следующее утро мальчики ушли в школу, Ханна затеяла печь сладкий пирог. Она не стала экономить ни на масле, ни на сахаре и, попробовав на вкус жирное, густое тесто, осталась довольна. Взяв с собой испеченный пирог, она пошла в дом кузнеца и постучалась в дверь. Хромоногая Малин едва не онемела от удивления.
— Я подумала, — сказала Ханна, — что нам, соседям, надо держаться вместе.
Малин была поражена так, что даже не поставила на плиту кофейник. За это Ханна была ей очень благодарна. Ей было тяжело находиться в доме кузнеца — там было очень грязно, да и дышать было нечем. Ханна поговорила с Малин о ее мальчиках, похвалила их за ум и развитость. Потом они немного посетовали на зиму, которая никак не хочет кончаться.
Вернувшись домой, Ханна обратилась к Богу на небесах, сказав, что помирилась с соседкой. «Теперь ты должен явить мне свою милость».
Но когда Бруман за обедом рассказал Рагнару о возможности отъезда во Фредриксхалл, парень был вне себя от радости.
— Я очень хочу уехать туда! — воскликнул Рагнар. — Как вы здорово придумали, отец. Я очень хочу…
Бруман сказал, что у Хенриксена есть постоянные покупатели, живущие в разных частях города, и ему нужен мальчик, который бы на велосипеде развозил заказанный товар. По средам некоторым покупателям надо развозить свежую селедку, другим по четвергам макрель, а по субботам развозить почти всеми любимую треску.
Йон проявил небывалое красноречие, описывая торговлю и коммерцию, но Рагнар его и не слушал.
— Я буду развозить рыбу на велосипеде? Это значит, у меня будет велосипед?
В тот момент Ханна поняла, что Бог не услышал ее и на этот раз.
После отъезда Рагнара в доме стало пусто и тоскливо, и Бруман понял, что до сих пор именно Рагнар наполнял дом своим веселым смехом. Тревожился он и за Ханну, которая, утратив всякую живость, выглядела изможденной и усталой. Она была не похожа сама на себя. Он попытался поговорить с ней:
— Ты правильно сделала, что заключила мир с кузнечихой.
— Это оказалось лишним.
Как всегда, Бруман не понял жену.
Пришла весна, снег таял, вернулись скворцы. Начала оживать и Ханна, она стала проявлять интерес к остальным своим детям. Да и Бруман наконец заметил маленького Йона, своего рыжеволосого невысокого старшего сына. Йон-старший с удивлением обнаружил, что его Йон-младший заполнил пустоту, возникшую после отъезда Рагнара. Мальчишка был неутомимый выдумщик, так же любил смеяться, как его единоутробный брат, любое дело в его руках становилось легким и веселым.
Йон рос нежным, чувствительным мальчиком. Если мать была чем-то расстроена, Йон всегда это замечал и делал все, чтобы ее утешить. Отношения его с отцом были более прохладными, но Бруман ясно видел, что Йон — единственный из сыновей, кто лучше всех работает на мельнице.
— Ты намного выносливее, чем твой брат, — сказал Бруман однажды Йону почти против воли. Когда мальчик покраснел от удовольствия, услышав похвалу, Бруману стало стыдно. Он понял, что упускает сыновей, и не только Йона, но и Эрика и Августа. Младший вообще постоянно раздражал Брумана своими вечными болезнями и плаксивостью.
Эрик прилежно учился в школе. Ханна уже давно сказала, что Эрик настоящий книгочей. Прошло совсем немного времени, прежде чем приходский учитель преподал Эрику почти все, что знал сам.
Бруман принялся рыться в своих старых книгах, которые привез с собой из Вермлана. Он нашел «Робинзона Крузо» и печально улыбнулся, вспомнив, как эта книга воспламеняла его детские сны.
— Никакое слово не бывает лишним, — сказал он Ханне, спустившись с чердака с книгой. Когда они покончили с ужином, Бруман сказал Эрику: — Сейчас ты получишь подарок.
Эрик зарделся от радости, как и его брат. После ужина он исчез на чердаке, где стоял жуткий холод. Он вообще убегал туда каждую свободную минуту. Ханна очень беспокоилась за Эрика и постоянно носила ему одеяла и теплые свитера, укоряла его, говоря, что он может простудиться и умереть.
В конце концов она сдалась и стала топить на чердаке печку.
Несколько дней спустя Ханна сказала, что от такого холода у Эрика, пожалуй, испортится кровь, и пусть он устраивается на кухне и спокойно читает свои книжки. Но Эрик в ответ только посмеялся. Ханна снова научилась чувствовать смех. У Эрика он был такой же снисходительный, как и у Рагнара.
Скоро Эрик принялся сам копаться в сундуке со старыми книгами Брумана.
Той весной Август заболел коклюшем. Ханна ночи напролет носила малыша на руках, поила его горячим молоком и медом. Но это не помогало. От еды мальчика часто тошнило и рвало. Йон тщетно пытался отдохнуть в зале, в него снова вселился старый кашель. Теперь отец и сын кашляли на пару.