Все прочли документы и поставили свои подписи под договором.
Не успела Ингегерда закрыть за собой дверь, как Ханна принялась заламывать руки. Где, ради бога, будут они пасти всю эту прорву скота — всех этих коров и лошадей? Бруман возразил, что лично он рассчитывает продать большую часть скота в Фредриксхалле. Этим займется Рагнар, он опытный и расторопный продавец. Ханна продолжала печалиться, но согласилась с Бруманом. Да и в самом деле, им очень нужны наличные деньги.
Бруман же думал о том, что будет сильно скучать по Ингегерде.
Однажды осенью, когда вся семья сидела в нижнем этаже мельницы, произошло настоящее чудо, которому все они стали свидетелями. Вечером, как обычно, закричала гагара, и Юханна вдруг оживилась:
— Хэ, хэ! Агара, агара.
Отец и братья были в восторге, но Ханна обменялась с Анной тревожными взглядами. Они не никогда не слышали, чтобы восьмимесячный ребенок говорил.
— Я очень боюсь, — сказала Ханна, когда женщины остались вдвоем на кухне. — Не значит ли это, что девочке суждена короткая жизнь?
— Нет, это чистое суеверие, — ответила Анна. Правда, и сама она под осень часто вспоминала старые сказки о том, что Бог любит убивать юных. Эта маленькая девочка была на редкость красива и умна.
Когда Юханна несколько месяцев спустя сделала свои первые шаги по кухне, обе женщины были несказанно рады.
— Никогда не видела я таких развитых детей, — сказала Ханна, раздираемая страхом и гордостью.
Бруман стал сильно уставать и зимой подолгу сидел на скамье в тепле жарко натопленной мельницы. Правда, злой кашель отпустил его и больше не донимал, и душа его просветлела.
— Никогда не видела его таким счастливым, — говорила Ханна.
— А я никогда не думала, что он знает так много сказок и что у него такой приятный голос, — вторила ей Анна.
Юханна много и часто смеялась, и смех ее был так похож на смех Рагнара, а Ханна думала: как странно, что младенцы, родившиеся ценой таких мук, оказались самыми светлыми, самыми солнечными из всех ее детей.
«Жил-был когда-то один нищий безземельный крестьянин, и родился у него сын. Но не нашлось никого, кто захотел бы отнести дитя к пастору, потому что они были такие бедные, что людям было стыдно иметь с ними дело. Тогда нищий завернул дитя в шаль и сам пошел с ним к пастору».
Йон рассказывал сказку о нищем и Смерти бессчетное число раз и на разные лады, но Юханна хотела слушать ее снова и снова. В конце концов она выучила сказку наизусть, и стоило Йону перепутать слова или что-то забыть, как Юханна тотчас его поправляла.
— Она еще мала и не понимает эту странную сказку, — сказала Ханна.
— Ну нет, она ее хорошо понимает, потому что очень старается, — возразил Бруман и рассмеялся, вспомнив, как в первый раз рассказывал сказку о Смерти. Ханну она так захватила, что женщина разлила на кухне таз с водой. Дело в том, что по дороге бедняк встретил Бога, который вызвался отвести его дитя к пастору. Бедняк сказал: «Не думаю, что мне хочется с тобой знаться, потому что ты несправедливый отец. Для кого-то ты делаешь много, для кого-то мало, мне, например, ты не подал милостыню. Нет уж, прощай».
Но тут начался маленький переполох, так как таз опрокинулся на пол, и Ханна принялась ползать на коленях, собирая тряпками воду. Она терла пол, выжимала тряпки и безудержно хохотала.
Смеялся и Йон.
Глаза Юханны засверкали от нетерпения.
— Потом, — сказала она, — потом он повстречал черта.
— Поздоровался черт с позорной шалью и спросил, нельзя ли ему проводить их к пастору. «О нет, — ответил бедняк, — ты так громко стучишь копытами, что я не могу с тобой идти. Так что не обессудь и прощай».
— Потом, — подсказала Юханна, — он повстречал Смерть!
— Да. И Смерть спросила его, может ли она проводить его к пастору. И смотри-ка, бедняк решил, что вполне достойна. «Ты, по крайней мере, ко всем относишься ровно, будь то богач или бедняк», — сказал нищий крестьянин.
Йон продолжил повествование, немного отклонился от темы, завел Смерть и крестьянина в лес, но потом все же привел их к пастору, где дитя благополучно окрестили.
— Теперь начинаются чудеса, — подсказала Юханна.
И правда, чудеса начались, потому что Смерть предложила бедняку пойти к ней домой: «Теперь ты последуешь за мной ко мне домой и увидишь, какой у меня двор».
Когда они подошли к дворцу Смерти, бедняк едва не ослеп. Ибо там горело ровно столько свечей, сколько людей живет на земле. Зажгли и еще одну свечу — свечу новокрещеного младенца.
— Постой, папа, постой, — прошептала Юханна. Ей хотелось еще задержаться в доме Смерти, найти там свою свечу и убедиться, что она большая и горит ровно, мамина свеча тоже была большая и хорошо горела, но она никак не могла найти папину свечку.
Сказка заканчивалась тем, что Смерть взяла бедняка к себе на службу, научила лечить людей. За службу Смерть пообещала вознаградить бедняка долгой жизнью. Бедняк прославился, стал богатым и хорошо жил до тех пор, пока не погасла его свеча.
— В доме Смерти, — произнесла Юханна, и в голосе ее прозвучало блаженство.
— Думаю, тебе надо ехать, — сказал Йон Ханне. — Никто не знает, когда еще удастся вам встретиться с Астрид.
— Неужели все так плохо?
— Да. Возьми с собой девочку, она уже все понимает.
Ханна кивнула. Она была согласна с Йоном.
Рагнар был пока дома, но скоро собирался в последний раз ехать в Фредриксхалл, попрощаться с тетей и Хенриксеном и собрать вещи. Из Фредриксхалла ему предстояло отправиться в Венерсборг и на двенадцать месяцев поступить на службу в Вестьётадальский пехотный полк.
Он был рад, что уезжает из Норвегии. Шел май 1905 года, норвежское правительство настаивало на полном отделении. Если король в Стокгольме будет и дальше препятствовать отделению, то стортинг объявит упразднение королевской власти в Норвегии и унии. В Швеции это называли революцией. Норвежцы спешно усиливали пограничные укрепления.
В газете Бруман прочитал, что шведский народ полон праведного негодования. Но здесь, в приграничных районах, люди в ужасе притаились в ожидании неясного будущего, хотя иногда слышались и язвительные замечания в адрес этих чванливых норвежцев.
Ханна никогда не воспринимала всерьез разговоры о кризисе унии, для этого она была слишком глубоко погружена в свои мелкие житейские заботы. Но, увидев, что приграничные районы кишат солдатами, что их много и в Фредриксхалле, Ханна не на шутку испугалась. Еще больше она испугалась, встретившись с мечущейся, словно птица в клетке, Астрид, которая так сильно нервничала, что не могла спокойно разговаривать. Черная кошка пробежала между нею и рыботорговцем, который теперь возненавидел все шведское.
— Наверное, мне надо уехать вместе с тобой, — сказала Астрид Ханне.
— Чепуха, — отрезал Хенриксен. — Ты теперь норвежка, и Норвегия — твой дом. Если ты боишься войны, то, поверь мне, здесь ты в куда большей безопасности, чем в Швеции.
С Рагнаром он был сух и неприветлив. Он даже свозил свояченицу с ее маленькой дочкой на укрепления в Фредрикстене, чтобы показать, какие они неприступные.
— Отсюда мы будем стрелять по шведским чертям, — сказал он.
Визит продолжался всего два дня. Когда они пересекли границу, Ханна вздохнула с облегчением и сказала Рагнару:
— Не могу понять, как ты мог здесь жить.
— Это было нелегко.
Ханна с удивлением увидела, что сын густо покраснел.
Рагнар коротко переговорил с Йоном Бруманом, прежде чем ехать на юг, в Венерсборг.
— Вам надо обустроить пещеру, отец.
Но Йон лишь грустно покачал головой.
В августе Рагнар получил свой первый краткосрочный отпуск. В то время в Карлстаде шли переговоры, на которых шведы требовали, чтобы норвежцы срыли не только новые укрепления вдоль границы, но также и старые крепости в Конгсвингерсе и Фредрикстене.
— Все, кажется, сошли с ума, — сказал Рагнар, говоря о том, что заграница заодно с Норвегией, что Англия объявила о признании независимости этой страны, а Россия и Франция выразили «серьезную озабоченность» намерениями Швеции в отношении двух старых крепостей.
Именно в тот раз он уговорил семью скрыться в пещере.
Лишь через несколько недель в Карлстаде удалось достигнуть договоренности. Напряженность на линии противостояния исчезла, люди по обе стороны границы с облегчением вздохнули, а консервативная газета, которую читал Бруман, перепечатала статью Яльмара Брантинга, которую тот написал для «Социал-демократа»:
«27 мая 1905 года личной королевской унии между Норвегией и Швецией исполнилось девяносто лет и полгода. То, что происходит сейчас, — это похороны, опись и раздел имущества. Мы должны разделиться и жить как братья».
— Были бы у власти социал-демократы, то к лету все бы успокоилось, — сказал Бруман Ханне.
— Ума у вас нет. Они бы весь народ сделали социалистами!
— Мне думается, что это было бы не так уж плохо.
Ханна несколько секунд пристально смотрела на мужа, прежде чем нашла подходящие слова:
— Так, значит, ты безбожник и цареубийца?
— Кто сказал тебе такую чушь? — спросил Йон и рассмеялся.
Юханна, сидевшая на полу со своей куклой, не забыла эту короткую перепалку.
Не только Йон Бруман все свое свободное время уделял девочке. Привязалась к ней и старая повитуха Анна — она учила Юханну женскому рукоделию и рассказывала ей занимательные истории.
Ханне просто не досталось места в жизни дочери. На долю Ханны выпало учить дочь послушанию и примерному поведению. Мать делала это основательно и немилосердно. Задушевности к отношениям матери и дочери это не добавило.
Юханне было пять лет, когда она научилась читать и писать. Узнав об этом, Ханна сильно переполошилась и расстроилась. Что скажут люди? Она знала, как люди третируют тех, кто отличается от них поведением и развитием. И что будет учитель делать с девочкой, когда она пойдет в школу?
Бруман посоветовал жене укоротить язык. Но все же он понимал, что доля правды в словах Ханны была. Он с симпатией относился к новой учительнице и поэтому пошел к ней и рассказал о Юханне.