— Ты все продумала.
— Я говорила с адвокатом.
— Мария будет в отчаянии.
— Я знаю.
Мария стала центральной фигурой в развернувшихся событиях, которые развивались уже с неизбежностью судьбы. Девочка вызывала у матери чувство страха и вины. Мария наполняла дни Анны мучениями, а ночи — кошмарами. Она виделась Анне в самых разных ситуациях: покинутый ребенок, зарезанный ножом ребенок, заблудившийся в лесу ребенок, тщетно зовущий папу.
Мария любила Рикарда.
Рикард действительно был хорошим отцом, веселым, изобретательным и любопытным, как девчонка. К тому же он был спокойный и надежный.
Да и Мария была чувствительным, нежным ребенком, любившим все и всех, обладала живым умом и была страшно любознательной. Мало того, она еще была и красива. «Как ты», — говаривал Рикард. Но это была неправда. Мария была светловолосой копией Юханны.
С Малин было по-другому, она пока безраздельно принадлежала одной только Анне, была ее ребенком.
Сказал он не то, что она больше всего боялась услышать, — что он будет хлопотать об опеке. Он сказал: «Можно я подарю Марии собаку?»
Это было вечером в пятницу, перед тем, как Рикард ушел. Вернулся он только в воскресенье, с сильного похмелья, язвительный, насмешливый и почти обезумевший от отчаяния.
Анна взяла детей и спустилась по лестнице к Кристине: «Будь добра, присмотри пока за ними».
Когда она вернулась, Рикард плескался в душе, и она сказала как могла спокойно:
— Нам надо поговорить как взрослым людям.
— О чем же?
— О том, как организовать все с меньшим вредом для детей и тебя. Ну и для меня тоже.
— Ты каменная, и у тебя это хорошо получится, я нисколько не сомневаюсь. Что же до меня, то я лучше сопьюсь.
— Рикард!
Но он встал, вышел в спальню и повалился спать.
На следующее утро он был более вменяем и спокоен. Отвел Марию в садик, как обычно, вернувшись, позвонил на работу и сказал, что не придет, сославшись на болезнь.
Разговаривая с Рикардом, Анна кормила Малин.
Он будет видеться с детьми по выходным и брать их каждое лето на один месяц.
— Великолепно.
На содержание детей он будет выплачивать ей тысячу крон в месяц.
— Тогда все выйдет наилучшим образом. — Анна уже решила, что будет снимать меньшую квартиру, пойдет преподавать социологию и, кроме того, станет подрабатывать как независимая журналистка.
— Как же ты пойдешь на работу? Как это скажется на твоей книге?
— Придется ее отложить, — сказала она.
В глазах его стояли слезы, когда он с трудом пытался еще раз достучаться до нее:
— Выходит, я ничего не могу сделать для того, чтобы ты переменила свое решение?
— Нет.
Это было единственное, что она смогла ему сказать.
Но все вышло не так, как рассчитывала Анна. Рикард получил место зарубежного корреспондента в Гонконге.
— Буду заниматься обзором событий на Дальнем Востоке, — сказал он.
«Наш перчик растет», — подумала Анна и от души поздравила бывшего мужа.
Они долго разговаривали втроем — она, он и Мария. Рикард сказал, что ему пора ехать. Анна же сказала, что им с папой трудно жить вместе, и поэтому им надо… расстаться. Мария неожиданно сказала, что это хорошо.
— Может быть, теперь ты перестанешь плакать по ночам, мама.
Рикарду она сказала, что ей теперь не нужна собака.
Анна и Мария проводили его в Арланду. На прощание пятилетняя девочка протянула Рикарду руку:
— До свидания, папа.
Это было все.
Он казался грузным и старым, когда последний раз обернулся в дверях выхода на посадку, и Анна едва не задохнулась от сострадания. И сомнения.
Первые месяцы настоящего одиночества… Господи, как же она скучала по Рикарду. В полусне искала его на ощупь, обнимала руками его подушку, но не могла плакать. Сухими глазами она непроизвольно высматривала его за каждым углом, в каждом магазине и на рынке. Тогда ее начали преследовать сны о пустыне. Ночь за ночью бродила Анна по бескрайним пескам, видя перед собой спину человека, исчезавшего впереди, среди барханов. Ей было тяжело идти, ноги утопали в песке, она страшно уставала, ее мучила нестерпимая жажда — она искала воду, но не могла ее найти. Ей хотелось отдохнуть, но спина удалялась, и Анна принималась ее догонять.
Она попросила у Кристины снотворных таблеток и несколько ночей проспала спокойно. Последний сон оказался самым мучительным. Человек, шедший впереди, вдруг обернулся и оказался не Рикардом, а врачом — тем самым, который сказал: «Вы кастрируете своего мужа».
Она сняла себе двухкомнатную квартиру, прямо напротив детского сада. Появился мужчина, который помог ей с переездом. Это был старый друг — практичный и умелый. Что ею двигало — благодарность, одиночество, похоть? Неизвестно, но она легла с ним в постель и поняла, что совокупление с этим человеком похоже на ночные странствия по пустыне — такое же стерильное и бессмысленное. Она проснулась с ощущением песка во рту, прошептала, что ему надо уйти, потому что Мария не должна его видеть. Он послушно встал, оделся и ушел, а Анна поняла, что совокупления с другими женщинами были и для Рикарда сплошным разочарованием.
Она рассказала обо всем Кристине, добавив:
— Все же я замужняя женщина.
— Звучит очень стильно, — язвительно заметила подруга. — Грех заключается в том, что Рикард — муж многих женщин.
Они сошлись на том, что Рикард, вероятно, приятно проводит время на Востоке с гейшами, женами дипломатов и рафинированными дамами-репортерами, какие выступают по телевизору.
Но, вернувшись домой, Анна поняла, что это неправда, и Рикард не испытывает ничего, кроме одиночества и отчаяния. Впервые она спросила себя, не является ли целью его охоты за женщинами найти путь к ней, Анне.
Потом она убедила себя в том, что это просто абсурд, а еще позже подумала, что будь это правдой — и того хуже.
Анна так глубоко погрузилась в свои записи, что вздрогнула, когда зазвонил телефон. Это была Мария.
— О, привет, моя крошка, — сказала Анна.
— Ты не спишь, мамочка?
— Нет-нет, я просто сижу, пишу и многое вспоминаю.
— Не знаю, насколько хороши все эти воспоминания, — озабоченно произнесла Мария. Теперь Анна вспомнила, что Мария сейчас находится в Осло, на какой-то конференции. — Поеду отсюда в Гётеборг, навещу бабушку.
— Как это мило с твоей стороны!
Потом Мария сказала, что это невыносимо — разрываться между домом, где живет старик, и домом престарелых, где живет бабушка. Так вообще невозможно жить.
— Я много думала о тебе, думала, какое это мучение — мотаться туда каждый месяц. В следующий раз я поеду с тобой.
— Мария, это было бы просто здорово. Мы поедем на машине, переночуем в какой-нибудь гостинице, и у нас наконец будет время вдоволь наговориться.
Радость Анны была такой великой, что она даже не подумала ее скрыть. Но уже по голосу Марии поняла, что снова сделала то, к чему сама испытывала непреодолимое отвращение, — напомнила о дочернем долге.
Полчаса спустя позвонила Малин и сказала, что она разговаривала с Марией, и они решили, что будут по очереди как можно чаще навещать бабушку в Гётеборге.
— Я думаю, что вы сошли с ума, — сказала Анна.
Малин была совершенно не похожа на сестру, да, впрочем, и на мать. Деловая, откровенная, менее чувственная, рациональная. Ни Рикард, ни Анна до сих пор не понимали, откуда у них взялась дочь, занимающаяся теоретической физикой.
— Очень рада, что мне удалось надавить на совесть Марии.
— И на мою тоже, — обыденным тоном сказала Малин. — Слушай, мамочка, ведь действительно надо быть чудовищем, чтобы считать себя свободным от всех долгов.
— Соль жизни, — сказала Анна. Это было ласковое прозвище, которым в семье называли необычную младшую дочку.
Юханна не приезжала к Анне в первые полгода ее одиночества, она не была с дочерью, когда та переезжала и устраивала детей. Но маме тогда самой была нужна помощь, так как у нее на руках умирала Ханна. Анна же ездила к ней всего один раз.
Как говорила Малин, живя в отдалении, нельзя исполнить свой долг.
Она целый день занималась записями в третьей книге, в красной, на переплете которой была наклеена этикетка с надписью «Анна». Она перелистала книгу назад и написала на титульном листе: «О долге и благодарности и о том, что значит иметь дочерей».
Перед этим предложением она поставила жирный вопросительный знак.
Утром в пятницу у Рикарда был очень утомленный вид.
— Ты плохо спал?
— Да.
Стоя в дверях перед уходом на работу, он сказал:
— Ты процитировала мое письмо из Рима.
— Но это пока всего лишь набросок, Рикард. Потом мы все обсудим… и тогда станет ясно, стоит ли оставлять это письмо в книге.
— Нет, дело не в этом. Меня покоробило другое: ты ведь так и не ответила на поставленный мной вопрос.
— В чем же заключается этот вопрос? — спросила Анна, хотя великолепно знала ответ.
— Почему ты никогда меня не слушала, даже не пыталась слушать?
— Просто так сложилось, — ответила она.
Анна мыла посуду, прибиралась на кухне после завтрака, а в ушах у нее продолжали звенеть ее собственные слова: «Просто так сложилось».
Потом она снова принялась за работу и написала:
«Я попытаюсь рассказать сказку. Почему сказку? Не знаю, может быть, потому, что существуют истины, которые сказки передают вернее, чем реальные отчеты о так называемой действительности.
Но самое главное заключается в том, что сказка не требует от человека понимания.
Итак, жила-была маленькая девочка, которая родилась и воспитывалась во дворце. Там было три комнаты, полные тайн, шкафов с волшебными вещами, книгами с картинками и фотографиями незнакомых людей, которые умерли от того, что посмотрели в глаза этой девочке. Дворец был окружен огромным садом. Там росли розы и земляника. В одном углу сада почти до неба возвышалась гора. Однажды девочка забралась на гору и увидела, что вдалеке, у самого горизонта, небо встречается с морем. С этого дня девочка поселилась на горе, ее домом стали вершины, а миром — камни и отвесные скалы.