— У нее была своя жизнь. Она всегда знала, как поступить умно и честно.
Я долго молчала, а потом рассказала маме об Арне. Она покраснела, как всегда, когда волновалась.
— Он сможет обеспечить тебя и детей?
— Да.
Она надолго задумалась, а потом спросила:
— Он тебе нравится?
— Думаю, что да.
— Вначале это не так уж и важно. Хорошего мужа начинаешь ценить не сразу, а только с годами.
Как далеко это было от понятий, усвоенных мною у Сельмы Лагерлеф. Но я не смеялась, я надеялась, что мама окажется права.
Скоро настала суббота, когда Арне должен был прийти к нам в гости. До этого я успела рассказать ему о Дальслане, об отце, о братьях, которые с трудом привыкли к жизни в большом городе, о Рагнаре, заменившем нам отца. «Он необыкновенный, немного сумасшедший, но у него сейчас три грузовика, и он прекрасно себя чувствует, как всегда».
Пока я рассказывала о Рагнаре, у Арне был очень серьезный вид, но, когда я заговорила о маме, о том, что она очень добрая, но иногда бывает несдержанной и говорит что думает, как малое дитя, Арне просто просиял.
— Я люблю честных людей, — сказал он, — и не люблю лжецов.
— Господи! — воскликнула я. Я никогда не задумывалась о том, что мама и Рагнар — честные.
Мы шли в это время по улице. Я остановилась и обняла Арне. Люди, шедшие мимо, засмеялись, а Арне немного смутился.
Дома все было очень красиво. На стол были выставлены самые дорогие чашки, постелены самые красивые салфетки, а к кофе было подано семь сортов печенья. Мама надела черное шерстяное платье, шарфик с люрексом, гофрированный воротничок и белый передник.
— У нас такая же квартира, только зеркальная, чтобы вам было понятно, — сказал Арне.
Тут он увидел вермланский диван:
— Вот это мебель! Какая работа.
Он провел рукой по швам и углам, сказав, что такого уже давно не делают, а такую инкрустацию он вообще никогда не видел.
Ни мама, ни я не знали, что такое инкрустация, я была сильно удивлена, а мама просто зарделась от удовольствия:
— Арне, ты должен знать, что всю жизнь надо мной насмехались из-за этого дивана.
В тот день все прошло как по маслу. Арне рассказал, что работает на «Ётаверкен», где руководит столярной мастерской, в которой изготовляют отделку для корабельных кают. Опять ни я, ни мама не представляли себе такой отделки.
— Ты имеешь в виду мебель?
— Да, но это не совсем обычная мебель. Она почти вся встроенная. Как в моей лодке. Да и материал получше — красное дерево, орех и все такое.
— Наверное, это очень красиво, — сказала мама.
После обеда к нам заглянул Рагнар, и мужчины оценивающе оглядели друг друга, как перед схваткой. Но, обменявшись взглядами, они пожали друг другу руки, как подобает приличным людям, и, пожимая Арне руку, Рагнар оглушительно рассмеялся. Я не говорила этого, но теперь настало время сказать, что ни один человек не мог устоять против смеха Рагнара. От этого смеха звенели чашки, этот смех проникал в сердца, и люди заражались им и принимались смеяться сами. Арне вначале удивленно посмотрел на Рагнара, но потом рассмеялся и сам, и они дружно хохотали так, что с герани стали осыпаться лепестки.
— Я не понимаю, чему они так радуются, — сказала мама. — Но пойду сварю еще кофе.
Тут Арне произнес нечто удивительное:
— У твоего брата прекрасное чувство юмора.
Я увидела в глазах Рагнара одобрение, прежде чем мужчины снова засмеялись. Потом они заговорили о машинах. Рагнар начал было объяснять, что это такое, но вскоре выяснилось, что Арне тоже неплохо разбирается в моторах. Потом разговор перекинулся на лодки, и здесь Рагнар признался:
— В этом я ничегошеньки не понимаю, я сухопутный краб.
— Ну так давайте прокатимся.
Тут же было решено, что на следующий день мы все выйдем в море под парусом, если будет благоприятный ветер и хорошая погода. Но мама взбунтовалась:
— Я боюсь моря.
У меня на следующее утро должны были прийти месячные, поэтому я тоже отказалась. Но по виду мужчин, вернувшихся на следующий день домой в превосходном настроении, я поняла, что они просто счастливы, так же как я была счастлива из-за пришедших месячных.
В тот вечер были сказаны две очень важные вещи. Во-первых, Рагнар сказал, что я всегда была умной девочкой и по заслугам нашла себе достойного мужчину.
Арне просто светился от гордости, прощаясь с Рагнаром.
Но в разговоре мама выяснила, что Арне продолжает жить в родительском доме, хотя он старший из братьев, и, не задумываясь, сказала:
— Значит, ты из тех птенцов, которые боятся покидать родное гнездо.
Сначала Арне покраснел, потом побледнел. Тогда я не знала, что это является у него признаком сильного гнева. Но в той ситуации он не мог ни закричать, ни стукнуть кулаком по столу. Он промолчал.
Много лет спустя он рассказал мне, что именно эти слова моей матери в тот вечер заставили его определиться. И в конце концов он решился. Но сделал это только после того, как я забеременела. Потом я познакомилась с его матерью и только тогда все поняла.
Она сидела посередине дивана в муниципальной квартире в Майорне. Одна. Это была маленькая женщина, требовавшая большого пространства.
Она была красива, как китайская статуэтка из слоновой кости. Такие статуэтки продают в дорогих магазинах на Авеню. Прямая спина, длинная шея, красивые черты лица, синие глаза. Она была очень похожа на сына. Но холоднее, намного холоднее. Я сделала книксен и протянула ей руку. Руки она мне не подала.
Я пожалела о книксене.
Была здесь и еще одна женщина — моложе и дружелюбнее.
— Это Лоттен, жена моего брата, — представил ее Арне.
— Густав скоро придет, — сказала Лоттен. — Ему надо закончить одно дело.
Лоттен пожала мне руку. Ее пожатие было долгим и теплым. Она словно желала меня подбодрить. Эта женщина мне понравилась.
Прошло довольно много времени, прежде чем пришел отец Арне, высоченный верзила, которому в комнате вообще не нашлось места. Он сел в углу у двери в кухню и принялся читать газету. Вид у него был какой-то испуганный, когда мы с ним здоровались, он отвел взгляд в сторону. Но руку мне протянул. Я сразу поняла, что он смертельно боится жену.
— Это Юханна, которая хочет выйти замуж за нашего сына. Она уже беременна, — изрекла Снежная королева.
— Это не совсем так, насколько я знаю, — заметила я. — Между прочим, и он хочет на мне жениться.
Лицо из слоновой кости покраснело, а затем побелело — как у сына.
— Мама, — умоляющим тоном произнес Арне.
Она ничего мне не предложила, даже чашку кофе. Все молчали, и вообще обстановка была какая-то призрачная. Я осмотрелась. Квартира эта была более старой и ветхой, чем наша. Темно-коричневые ковры. Стены увешаны фотографиями и блестящими литографиями с изображениями Христа. Как только мы переступили порог этого дома, я сразу ощутила затхлый запах, как будто здесь живут люди, писающие в кухонную раковину. Потом в квартиру ворвался брат Арне и тотчас заключил меня в объятия.
— Боже, какую красивую девушку ты отхватил, — сказал он брату. Потом обратился ко мне: — Не бойся нашей матушки, она не так грозна, как кажется.
Дама из слоновой кости принимает все слишком близко к сердцу, сказала Лоттен, так что мы, пожалуй, смотаемся. Густаву и Арне надо испытать новый парус.
Мы все вчетвером буквально скатились с лестницы. Никто даже не попрощался. Правда, я успела пожать руку старику.
Но пошли мы не на пристань, а домой к Густаву и Лоттен. Они жили в уютной двухкомнатной квартирке на Алльменнавеген. Там нас ждал накрытый кофейный столик. Меня даже собирались угостить тортом.
— Бояться тебе нечего, девочка, — сказал Густав.
— Испугалась я не сильно, больше, пожалуй, удивилась.
— Так Арне ничего тебе не говорил? — В голосе Лоттен прозвучали ледяные нотки.
— Но что, черт возьми, я должен был говорить? Не очень-то мне хотелось описывать, как ведет себя наша матушка.
— Ну конечно, — тем же ледяным тоном продолжила Лоттен, — ты не мог сказать, что она страшно эгоистична и страдает манией величия.
Я во второй раз увидела, как Арне сначала покраснел, а потом побледнел. Затем он ударил кулаком по столу и заорал:
— У нее только один недостаток, и он заключается в том, что она слишком много думает о своих детях!
— Успокойся! — крикнула в ответ Лоттен. — В нашем доме надо вести себя прилично.
Густав попытался сгладить ситуацию:
— Не так все просто, Лоттен. Она была доброй мамой до тех пор, пока у нее не заболело сердце.
— Но почему-то оно заболевает у нее всякий раз, когда ее сыновья решают жениться.
— Мы уходим, Юханна, — решительно произнес Арне.
— Ну нет, — взбунтовалась я. — Не хочу становиться причиной ссоры между вами. Но я не сомневаюсь, что вы сами видели, как она вела себя со мной. Мало того что не подала мне руки, она даже не предложила мне чашку кофе. Такого приема я не встречала ни разу за всю свою жизнь.
Только теперь я поняла, как мне плохо, с трудом проглотила застрявший в горле ком, но не смогла сдержать слез.
Густав и Лоттен бросились меня утешать. Арне был в полном отчаянии.
— Разве вы не можете мне все объяснить, прежде чем начать ссориться?
Этого они не могли, поэтому наступило молчание.
— Мне жаль вашего папу. Мне кажется, что он очень напуган и подавлен, — сказала я. — Почему он ничего не сказал?
— Он уже много лет ничего не говорит, — сказал Густав. — И это очень плохо и страшно.
— Но он мог бы постоять за себя! — выкрикнул Арне. — Почему он настолько малодушен, что пресмыкается перед ней и молчит?
— Он ее боится, — сказала Лоттен. — Как ты и как Густав.
— Ни черта я ее не боюсь.
— Так докажи это и не возвращайся домой до тех пор, пока она не попросит прощения, и женись на Юханне.
— Я уже не уверена, что хочу выходить замуж, — сказала я, встала, поблагодарила за кофе и пошла к двери.