действенный» крем и — впервые в жизни — губную помаду. День я закончила прогулкой в горы.
Моцион омолаживает.
Вернувшийся с работы Арне сказал, что вид у меня просто потрясающе лучезарный, и это здорово, потому что утром он начал всерьез тревожиться за мое здоровье. Он умудрился не заметить, что я закрасила седые пряди и намазалась чудесным кремом.
Воспользоваться помадой я не решилась.
Но все эти ухищрения не помогли мне избавиться от осознания страшной истины.
Ты старуха, Юханна.
Я снова попыталась отвлечь себя радостными мыслями. У меня хороший, надежный муж, который жить без меня не может, у меня прекрасная дочь, у меня милая внучка. У меня есть сад, море, мама, друзья и родственники.
Но сердце подсказывало свои возражения по каждому пункту. Муж с каждым годом становится все больше похож на свою неприятную мамашу, кривляку и капризулю. Дочь несчастлива в браке, мать болеет.
Но крошка Мария?!
Да.
А сад?
Я подумала, что мне становится все тяжелее с ним управляться.
Море?
Да, оно пока сохраняет свою целительную силу.
Мама?
Думать о ней мне было тяжело — она предпочла рано состариться и никогда не была молодой.
Позже, когда приучила себя к мыслям о старости, я долго думала о том потрясении, какое испытала в тот жуткий вечер в трамвае. Тогда меня обуял почти смертельный страх. Но теперь я не думаю, что тот ужас был сродни страху смерти. Я никогда не думала о старости, но часто думала о смерти. Я думала о ней всегда, начиная с раннего детства.
Я не боялась ее давно, во всяком случае, после смерти свекра. Но у меня всегда была потребность понять, что это значит — не существовать. Иногда меня даже тянуло к смерти.
Вероятно, человек не учится стареть, если пытается подружиться со смертью.
В конце недели позвонила Анна. Голос у нее был радостный, она сообщила мне приятную новость. Рикард отправляется в командировку в Америку, и Анна поинтересовалась, не сможет ли она с Марией пожить лето у нас.
Она попала в самую точку!
Я так обрадовалась, что забыла о своей старости.
— Может быть, сначала ты поговоришь с папой?
— Но ты же понимаешь, что он будет счастлив.
— Я была не слишком добра к нему.
— Но, милое мое дитя…
И он действительно был счастлив, мой Арне. Я попросила его позвонить Анне и слышала, как он говорил, что очень по ней скучает и что просто мечтает побыть с крошкой.
— Мы будем ходить под парусом. Сделаем из нее настоящего моряка. Это не рано, — горячо сказал он. — Ты же знаешь, начинать надо в детстве.
Мне стало ясно, что Анна хохочет в трубку.
В субботу он едва не переломился пополам — перекрасил старую детскую на втором этаже. Мы купили Анне новую кровать, Арне сделал для Марии колыбельку и пеленальный столик. Потратились мы и на новые коврики, а я сшила воздушные белые занавески.
— Как хорошо, что мы тогда провели воду и устроили туалет для моего старика, — радовался Арне.
Они прилетели в ночь на первое мая, в Вальпургиеву ночь, самолетом. Арне это не понравилось. Он не доверял самолетам, а когда мы ехали за ними в аэропорт, дул очень сильный ветер, как всегда на Вальпургию.
Страх его оказался заразительным. Я стояла словно каменная, вцепившись в перила в зале прилета, пока стокгольмский самолет, качаясь на ветру, приземлялся, визжа колесами, на взлетную полосу. Рикард по телефону, правда, говорил, что лететь на самолете так же безопасно, как ехать поездом, но для ребенка намного комфортнее.
Я была уверена, что Арне обрадуется девочке, но не ожидала, что он будет просто вне себя от счастья. Он стоял с малышкой на руках, и по его лицу было видно, что он испытывает небесное блаженство. Когда мы получили багаж, нам с Анной пришлось нести его до машины, потому что счастливый дед не желал расставаться с внучкой.
— Ты не хочешь поздороваться со мной? — спросила Анна.
— Ты же видишь, что мне некогда.
Мы рассмеялись, но расхохотались еще громче, когда, дойдя до машины, Арне сел на заднее сиденье и сказал:
— Анна, машину поведешь ты.
Ехали мы дольше, чем рассчитывали, из-за праздничных шествий.
— Останавливаемся, — сказала Анна. — Я хочу посмотреть карнавал, как в детстве. Мама может посидеть в машине с ребенком.
— С ребенком посижу я, — возразил Арне. — Идите вдвоем.
Все вокруг праздновали. Мы с Анной смеялись и радовались, как малые дети, при виде кривляющихся и пляшущих ряженых. Потом мы поехали домой, к накрытому столу, к любимым блюдам Анны в духовке.
Пока я разогревала еду, Анна покормила малышку, девочка активно сосала, потом, как положено, срыгнула и тотчас заснула.
Арне спрашивал о Рикарде, и я заметила, что по лицу Анны пробежала тень, когда она сказала, что он уехал, хотя очень жалел, что первое лето ему придется провести вдали от Марии. Но отказаться от командировки он тоже не мог. Ему поручили сделать большую серию репортажей о расовых столкновениях в США, сказала она и отчего-то улыбнулась. Улыбка получилась вымученной.
— Эти месяцы пролетят незаметно, — утешая дочь, сказал Арне. — Пока ты побудешь у нас, а там, глядишь, и помиритесь.
— Не знаю, получится ли…
Впервые я тогда поняла, что Анна подумывает о разводе.
Она одним глотком выпила стакан вина, и я опасливо посмотрела на нее. Анна перехватила мой взгляд и сказала:
— Это последний, мама.
Первого мая Арне спустил свою лодку, вычищенную и заново выкрашенную, на воду. Все работы в саду были уже сделаны — весна в том году выдалась ранняя и теплая. Анна не привезла с собой коляску, так что я порылась в подвале и нашла ее старую коляску. Она, конечно, была потертая, но вполне годилась для дела. Я отмыла коляску. Мы застелили ее, положили туда девочку и поставили под цветущую вишню.
— Когда летишь самолетом, всего с собой не возьмешь, — сказала Анна. — Моя подруга, Кристина Лундберг, приедет на следующей неделе на машине и привезет все, что нам нужно. Она очень приятная женщина, социальный работник. Разведена. — Анна на мгновение умолкла, потом снова заговорила: — Она приедет со своими маленькими сыновьями. Надеюсь, им найдется место для ночлега наверху?
Меня покоробило от ее покорности.
— Ты же знаешь, что мы всегда с радостью примем твоих друзей.
— Я не знаю, что будет дальше, мама. Мне трудно с этим смириться… и все эти заботы, комната, которую вы для нас украсили как картинку… и…
Она заплакала.
— Анна, девочка моя, — сказала я. — Мы обо всем поговорим завтра, когда останемся вдвоем.
— Да, папе совершенно не обязательно это знать, во всяком случае пока.
— Да, да.
Вернулся Арне, и его чуть не хватил удар, когда он взглянул на коляску.
— Юханна, что за чертовщина?! Ты что, не видишь, что шплинты повылетали и колеса вот-вот отвалятся? Ты в своем уме?
Он разобрал коляску, возился с ней битый час, но в конце концов остался доволен работой и только временами беззлобно ворчал: «Ох уж эти бабы».
В кухонное окно светило солнце. Было очень тепло. Мы раздели девочку, и она, голенькая, радостно ползала по войлоку, которым мы застелили кухонный стол. Пришел Арне и долго сидел на диване, взяв на руки внучку и время от времени повторяя:
— Какое чудо.
Чудо пописало на деда и облегченно улыбнулось.
Арне просто растаял от умиления, а потом сказал:
— Она похожа на Юханну и на Ханну. Ты видишь?
— Да, — ответила Анна, — и я очень этому рада.
Хорошая погода держалась целую неделю. В понедельник мы снова сидели под вишней, и я наконец узнала правду. Все оказалось еще хуже, чем я предполагала.
Я не могла найти слов утешения.
После обеда мы, взяв Марию, пошли гулять на гору, и я рассказала Анне о Рагнаре и Лизе.
Анна слушала меня с широко открытыми глазами. Эту историю она не знала.
— Эти два человека очень похожи — теплые, остроумные, но… совершенно легкомысленные.
Синие глаза Анны потемнели, когда она, помолчав, сказала:
— Ты права, но очень печально, что я — не Лиза.
Я и сама об этом подумала.
Положение казалось мне отчаянным.
Но в конце недели мы получили первое письмо из Америки, и я, видя, с какой жадностью Анна его читала, поняла, что она никогда не уйдет от Рикарда.
Тем летом мы с Анной много говорили о мужчинах, об их непостижимой загадочности. Я рассказала Анне о том, как Арне ударил меня вскоре после свадьбы, а когда я ушла к маме, она, услышав мой рассказ, равнодушно пожала плечами.
— Я предполагала, что отец, мой чудесный папочка, не раз поколачивал маму.
— Это было совсем другое время, — возразила Анна. — Но почему ты вдруг заговорила об Арне?
— Просто я о нем подумала.
— Этого больше не повторялось?
— Никогда.
Я рассказала Анне, как меня защитил Рагнар.
— Думаю, что он пригрозил Арне либо сообщить в полицию, либо просто поколотить его. Он намного выше и сильнее моего мужа.
Мы надолго замолчали, думая о том, что сила — это единственный язык, который понимают мужчины.
Потом Анна заговорила:
— Я давно заметила, как он медленно душил тебя своей невероятной властностью. Поняла это, когда мне было двенадцать лет, — помнишь, когда ты устроилась на работу на неполную ставку.
От ребенка ничего не скроешь — мне следовало бы это знать. Сама мысль причинила мне боль.
— Все дело было в деньгах, — призналась я и рассказала Анне, что была в доме служанкой, выпрашивавшей каждую копейку. Я не стала говорить, что теперь постепенно возвращаюсь в это же состояние, — мне не хотелось ее тревожить. Но она, видимо, и сама это поняла. Во всяком случае, уловила смысл моего рассказа, так как заговорила о том, что у нее есть свой твердый доход за изданную книгу и есть заказ на следующую.
— Ну и, кроме того, я пишу статьи в газеты и журналы.
Поговорили мы и о матерях наших мужей. Анна сказала:
— Тебе никогда не казалось, что моя свекровь больна, психически больна? Мне иногда кажется. Но я не хочу так думать. Мне не нравятся современные теории, которые все зло объясняют психическими болезнями.