— Еще рано, — произнесла она вслух. — То, что я нашла, я уже не потеряю.
Потом она позвонила Рикарду. Она, конечно, ожидала, что он обрадуется, но не думала, что будет кричать от счастья.
— Бог видит, как мне тебя не хватает.
— Мы увидимся в субботу, и ты сможешь познакомиться со столяром Руне.
— Я позвоню гётеборгским маклерам и уточню цену. Как работает принтер?
— Теперь нормально.
Положив трубку, Анна в глубокой задумчивости долго просидела у телефона. Постепенно она начала все понимать. В Лондоне не было никакой женщины. «Если бы я не пробыла здесь эти недели, то рисковала бы стать параноиком».
В семь часов следующего утра она сидела за компьютером и удивленно думала, что, несмотря ни на что, счастливый конец все-таки наступил.
Решение о продаже дома заставило Анну заняться тем, что она уже долго откладывала — разобраться в личных вещах. Она посвятила этому вечерние часы и начала с чердака.
Начав работу, она поняла, что в доме есть многое, о чем умалчивал рассказ Юханны. Например, книги, сложенные на чердаке. Все эти потрепанные книжки были спрятаны в старый матросский сундук. Некоторые книги были рваными. Может быть, мама сохранила их, потому что у нее не поднялась рука выбрасывать книги? Может быть, она рассчитывала их отремонтировать? Некоторые корешки были склеены лентами.
Всю свою жизнь Юханна жадно читала книги. Это чтение должно было оставить отпечаток. Юханна назвала явно меньше книг в своем рассказе — только в начале она написала о Лагерлеф, а потом вскользь упомянула, что каждую неделю брала из библиотеки несколько книг.
Здесь был Стриндберг, все его книги, насколько могла судить Анна. Книги были дешевые, в бумажных переплетах. Издания были разрозненные, страницы в пятнах. Многие места в текстах были подчеркнуты, там и здесь виднелись жирные восклицательные знаки. Самое сильное впечатление на Анну произвел «Идиот» Достоевского в твердом переплете. На полях были многочисленные пометки. Анне потребовалось некоторое время, чтобы разобрать, что писала Юханна на полях. Вынеся книгу на яркий свет, Анна поняла, что напротив каждого подчеркивания Юханна писала: «Это правда!»
Здесь были «Бабушка и Господь Бог» Ялмара Бергмана, «Каллокаин» Карин Бойе, стихи Харальда Форсса, Моа Мартинсона. Все книги были старыми и потрепанными.
Странно!
Произведения рабочих писателей — Лу-Юханссона, Гарри Мартинсона, Вильгельма Муберга стояли на полках в гостиной в твердых новеньких переплетах.
«Почему мы никогда не говорили о книгах? Мы могли бы найти в них наши общие интересы.
Ты не осмеливалась, мама?
Нет, это не объяснение.
Я не хотела слушать? Да.
Ты не интересовала меня как личность, я видела в тебе только маму. Только когда ты заболела и ушла от нас, когда стало слишком поздно, у меня возникли первые вопросы».
На следующий день Анна принялась разбирать мамину одежду, украшения, великолепные вышивки. Красивые, как и сама Юханна. Нашлась шкатулка с украшениями — одни только безделушки. Юханна не любила их, она не красилась, не выпячивалась, не соблазняла.
«Ты и без этого была красавицей, мама».
Она нашла неизвестную ей коробку со старыми фотографиями. Юханна и правда была необычайно красива. А это, наверное, Астрид, на каком-то мосту в Осло. У Анны сильно билось сердце, когда, взяв коробку, она села с ней на диван в гостиной. Вот еще фотография — Астрид и Юханна. Наверное, снимал Арне. Как же они похожи.
И обе не похожи на Ханну. Именно здесь, в хрупком промежутке между земной тяжестью и воздушной легкостью, скрывалось нечто таинственное. Что-то… не от мира сего.
Анна долго колебалась, прежде чем оставить это слово.
Но лучшего она не нашла.
«Было что-то такое, что вы знали, вы обе».
Очень давно под коньком крыши стоял громадный сверток, завернутый в старый парус. Анна потянула на себя тяжелую ткань, и в конце концов ей удалось ее снять.
Перед ней стоял вермланский диван Ханны!
Когда в пятницу приехал Рикард, он выглядел на десяток лет моложе. Он буквально летал по дому и восторгался: «Как же хорошо ты все разобрала!»
В ту ночь они почти не спали, и Анна впервые подумала: вот она, страна без мыслей и печалей.
Потом они занялись сугубо практическими делами — сортировали и отвозили на свалку мусор. Свалка оказалась на удивление современной. Все было продумано до мелочей — были отсеки для шкафов, старых ящиков, бумаги и металла.
Как они и договаривались, в полдень пришли Руне и Ингеборг. Разговор получился несколько натянутым, словно Рикард стеснялся и чувствовал себя не вполне уверенно.
— Я не коммерсант, — сказал он. — Но я позвонил маклеру, здесь, в Гётеборге, и он назвал цену, которая кажется мне совершенно умопомрачительной. Несколько миллионов.
— Так оно и есть, — подтвердил Руне.
— Нет! — воскликнула Анна. — Это бессовестно, Рикард.
— Согласен, я об этом и говорю.
— Это же квартира, — сказал Руне. — Большая, с видом на море.
— Самое большее — восемьсот тысяч, — сказала Анна.
Теперь смутился Руне:
— Знаете, я не собираюсь извлекать выгоду из того, что мне приходится иметь дело с финансовыми иди отами!
Все четверо оглушительно расхохотались.
— У нас есть деньги, Анна, — сказала Ингеборг. — Понимаешь, мы сохранили страховку за пропавшую лодку.
Руне и Ингеборг не находили ничего сверхъестественного в цене, но Рикард и Анна все равно чувствовали какую-то неловкость.
— Ну что ж, надо отметить сделку выпивкой, — сказал Рикард, перестав упираться. — Все остальное мы сделаем в банке в понедельник.
— Вот так лучше, — произнес Руне, а когда Рикард принес виски, добавил: — В общем, все получилось очень неплохо.
— Но, Рикард, — сказала Анна, когда гости ушли, — почему ты не сказал мне цену вчера или ночью? Или сегодня днем, пока они не пришли?
— Анна, нам было так хорошо. Я не хотел, чтобы мы поссорились.
— Ты меня боишься?
— Скорее твоей серьезности.
Анна почувствовала, что по щекам ее снова потекли слезы. Господи, какая глупость! Рикард рассердился и повысил голос:
— Почему мы не можем быть как все другие? Почему мы не радуемся свалившемуся на нас богатству? Почему бы нам не сесть и не распланировать покупку дома на острове Ри?
Анна рассмеялась и сказала, что Рикард совершенно прав. Жить с деньгами — это просто чудесно.
— Мне не придется платить налог на наследство, потому что дом уже много лет принадлежит мне. Правда, мы должны около ста тысяч.
— Уж если ты наконец в кои-то веки решила обсудить реальность, то я скажу тебе, что выручил за лодку девяносто тысяч. К тому же на сберегательной книжке твоего отца осталось пятьдесят тысяч.
Анна от удивления раскрыла рот:
— Он всегда жаловался на нехватку денег. Почему ты мне ничего не сказал?
— Анна, маленькая моя, почему ты не спрашивала?
«Он прав, — подумала Анна. — Нормальный человек должен интересоваться такими вещами. Я должна наконец спуститься с небес на землю».
— Меня ждет другой сад, — сказала она.
— Именно так.
Весь вечер они просидели за кухонным столом, обсуждая и планируя свое будущее. Анна на лету схватывала то, о чем Рикард долго думал.
— В северном углу мы построим большую современную кухню. В новом доме, понимаешь? Там останется место для ванной и прачечной, для гардероба и прочих хозяйственных помещений.
— А водопровод и канализация?
— Я поговорил со строителем. Он считает, что технически это возможно.
Анна радостно кивала.
— Там я поставлю бабушкин диван, — сказала она.
Они были так возбуждены своими радужными перспективами, что долго не могли заснуть. И это было неплохо, потому что в полночь зазвонил телефон.
Анна оцепенела от страха. «Нет, нет», — шептала она. Рикард побежал к телефону и снял трубку:
— Привет. У тебя совесть есть? Не видишь, который час?
«Кто это?» — подумала Анна, но страх прошел. Рикард был явно рад звонку.
— Да, хорошо, никаких проблем. Но подожди немного, мне надо переговорить с женой.
С лестницы он крикнул, что это Софи Рислюн, она летит из Лондона и хочет по дороге заехать и показать свои фотографии.
— Добро пожаловать! — крикнула в ответ Анна, которая от изумления едва не лишилась дара речи.
— Я же забыла спросить, как продвигаются твои дела с книгой, — сказала она, когда Рикард вернулся. — Это ужасно, что я стала такой странной.
— Теперь с этим покончено, Анна. Кстати, мне потребуется твоя помощь в компоновке и в… языке. Я хочу сделать нечто, отличающееся от сборника репортажей. Но об этом мы поговорим утром.
«Хорошо, что моя рукопись готова, — подумала Анна, когда Рикард заснул. — Но как я могла забыть, что во время командировки в Лондон Рикард писал книгу об этом городе?»
Вместе с Софи Рислюн.
Засыпая, она поняла, что ревновала его именно к ней, к известному фотографу. Паранойя. «Это самый точный диагноз для тебя, Анна», — подумала она и уснула.
— Она похожа на ворону, — сказал Рикард за утренним кофе.
Анна занималась наведением порядка, как всегда, когда нервничала.
— Я приготовила папину комнату. Постелила там для нее и убрала свои бумаги. Так что вы можете использовать для работы рабочий стол. Съезди в магазин у рыбацкой церкви и купи свежее тюрбо.
— Хорошо.
Софи была совсем не похожа на ворону, скорее на ворона. Маленькие проницательные глазки, изучающие и оценивающие. На лице резкие морщины, седые пряди в иссиня-черных волосах.
— Ты совсем не похожа на себя на фотографиях Рикарда, — сказала она. — Я сделаю новые.
— Берегись, — съязвил он. — Рекорд торопливости Софи, когда она делает портреты, — четыре часа.
— Но я все же соглашусь, — сказала Анна. — Я хочу знать, как я выгляжу на самом деле.
— Ты выглядишь собой, — сказала фотограф. — Вообще этим интересуются только тогда, когда становится грустно.