Воевода понял, что за убийство ему придется отвечать, и сам отправился в Москву улаживать дело. Тем временем сыновья покойного доставили тело в Москву для освидетельствования. Через месяц последовал именной указ о расследовании дела Петербургской губернской канцелярией «без всякой поманки…». Баскаков был отстранен от должности и в 1738 году подвергся казни[178].
Здесь приведено несколько негативных примеров деятельности как центральной, так и местной администрации. Конечно, не все члены Сената, коллегий, вице-губернаторы и воеводы несли службу так же, как Баскаков. Среди них, подобно белым воронам, встречались чиновники, не причастные к казнокрадству и взяточничеству, но природа появления источников такова, что они регистрировали в большинстве своем из рук вон выходящие факты и явления, оставляя без внимания то, что соответствовало поговорке: «Не пойман — не вор».
Изложенное дает основание для вывода — со времени административных преобразований Петра Великого практически ничто не изменилось ни в порядке, царившем как в высших органах власти, так и в областной администрации, ни в нравах чиновников.
Однако одно существенное новшество заслуживает пристального внимания — речь идет о неведомом ранее сосредоточении власти в руках одного человека, не принадлежавшего к правящей династии, — Андрея Ивановича Остермана. Он практически являлся временщиком, степень влияния которого на жизнь государства не имела прецедентов. В отличие от «полудержавного властелина» Меншикова, не вникавшего в детали повседневного управления страной, Остерман держал в своих руках все нити управления внутренней и внешней политикой государства. Лишь армия была отдана на откуп Миниху. Что касается Бирона, то его статус был ближе к статусу Меншикова, чем Остермана, — фаворит Анны Иоанновны не имел обыкновения вмешиваться в рутинное течение жизни государства и общества.
Глава VIIIМужик и барин
В трех последующих главах пойдет речь о внутренней политике Анны Иоанновны, то есть об обширном перечне правительственных мер, направленных на совершенствование государственного аппарата, внедрение новшеств в социальную, экономическую и духовную жизнь общества, строительство новых городов, укрепление армии и флота, просвещение народа и развитие науки. Все это находит отражение в законодательных актах — нормативных и распорядительных.
Первые имеют принципиальное значение, так как, опираясь на них, вносятся изменения, рассчитанные на многие годы и даже десятилетия. Вторые отражают повседневную деятельность правительства, нацелены на удовлетворение его сиюминутных потребностей, определяют формы претворения их в жизнь.
Исходным пунктом, отталкиваясь от которого можно прояснить социальную политику не только правления Анны Иоанновны, но и последующих за ее кончиной десятилетий, является петровское время. Эти десятилетия протекали под знаком либо продолжения преобразовательных начинаний великого реформатора, либо полного или частичного отступления от них. Это отступление, в зародыше проявившееся после смерти Петра I, приобрело особое значение при Анне Иоанновне. Суть его коротко можно сформулировать так: Петр I надел на дворянство тяжкое ярмо службы государству на поле брани, в казармах и канцеляриях, его преемники постепенно освобождали его от этого ярма, превращая дворянство из служилого сословия в привилегированное и землевладельческое.
Ратная служба дворян издавна считалась обязательной, но не постоянной: в ожидании угрозы, в XVII веке ежегодно исходившей от крымских татар, дворянина извещали о необходимости дать отпор грабителям, назначали пункт сбора, куда он должен был явиться «конным, людным и с оружием». Служилый человек вытаскивал из сундуков дедовские доспехи и к концу зимы отправлялся в назначенное место.
Татар отгоняли, угроза исчезала, ополчение распускалось по домам, предаваться хозяйственным заботам или беспечной жизни до появления нового царского указа. Он мог появиться в следующем году, а мог спустя несколько лет.
При Петре I характер службы существенно изменился — поместное войско, ополченское по своей сути, сменила регулярная армия, служба в которой стала постоянной и пожизненной. Если раньше царь жаловал служилого человека поместьем и крестьянами, то при Петре I вследствие исчерпания земельного фонда вознаграждение землей было заменено денежным жалованьем.
Изменение характера службы дворянина повлекло за собой новую, ранее неведомую обязанность — учиться; для регулярной армии и флота требовались грамотные офицеры, инженеры, кораблестроители, артиллеристы, геодезисты. Надлежало овладевать знаниями либо в созданных при Петре I учебных заведениях, либо за границей, где волонтеры не столько изучали теорию, сколько постигали практику, либо, наконец, в гвардейских полках, где они тянули нелегкую солдатскую лямку и овладевали азами военного дела, чтобы много лет спустя отправиться в полевые полки офицерами. Два гвардейских полка являлись своего рода школой подготовки военных кадров.
Обязанность учиться в те времена считалась обременительной, и родители пытались освободить от нее своих отпрысков с такой же изобретательностью, с какой сами уклонялись от службы в армии и в канцеляриях.
В наше время подобное отношение к обучению покажется по меньшей мере странным, но достаточно сравнить времяпровождение дворянского недоросля в XVII веке с времяпровождением при Петре I, чтобы убедиться в том, что забота чадолюбивых родителей о своих детях и страх расстаться с ними на время обучения имели основания. Отрок в допетровское время коротал дни в забавах, ему вольготно жилось под крылышками родителей, что обрекало его на безделье, не способствовало развитию интеллекта, порождало леность мысли, отсутствие предприимчивости. Знатным недорослям с «младых ногтей» вдалбливали в голову барскую спесь, презрение к труду — как физическому, так и умственному.
Помыслы многих дворян были направлены на то, чтобы уклониться от пожизненной службы, избавить себя от необходимости тянуть лямку рядового в гвардейском полку, освободить своих отпрысков от отправки за границу, где они вдосталь насыщались и материальными трудностями, и трудностями, обусловленными незнанием языка. Нелегко протекала учеба и в Морской академии, где за нарушение порядка и дисциплины секли розгами представителя княжеской фамилии с таким же усердием и беспощадностью, как и сына безвестного дворянина из какой-либо деревни Починки.
На первых порах Петр I намеревался добиться успеха, угрожая лицам, уклонявшимся от службы и обучения, штрафной дубинкой, наказанием розгами, конфискацией имущества, а также используя услуги доносителей, готовых получить в награду деревню либо денежное вознаграждение за каждого выявленного «нетчика», как тогда называли дворян, уклонявшихся от службы. Все это не давало должного эффекта, и тогда царь решил воспользоваться более радикальными средствами борьбы с «нетчиками»: в 1714 году было опубликовано два указа.
Главный из них, указ о единонаследии, разрешал передавать по наследству недвижимое имущество только одному сыну, по выбору родителя, а остальные сыновья должны были добывать хлеб насущный военной и гражданской службой, а также торговлей. Вторым указом Петр I запрещал дворянским сыновьям, не овладевшим грамотой и геометрией, жениться.
Оба указа вызвали ропот дворян, но они подчинились властной воле царя и терпели их до его кончины.
Шляхетские проекты 1730 года, напомним, потребовали отмены указа 1714 года о единонаследии, облегчения условий подготовки офицеров путем освобождения их от службы рядовыми и создания «особливых рот шляхетских, а для морских — гардемарин». Проект, собравший 361 подпись, требовал ограничения дворянской службы 20 годами. Шляхетские проекты являлись своего рода наказом правительству Анны Иоанновны, который оно претворяло в жизнь в десятилетнее царствование императрицы. Этими наказами руководствовались и преемники Анны Иоанновны.
Отмена указа 1714 года о единонаследии мотивирована сенатским указом 9 декабря 1730 года вполне убедительно: «Те пункты (объяснявшие необходимость введения единонаследия, чтобы знатные дома дроблением вотчин не упадали и чтоб дети, не получившие деревень, „принуждены были хлеб искать службою“. — Н. П.) по состоянию здешнего государства не к пользе происходят». Вредные последствия указа о единонаследии состояли в том, что родители, руководствуясь законом Божеским, повелевающим всех детей «равно награждать», вынуждены были продавать деревни, чтобы обеспечить сыновей деньгами, или увеличить оброк с крестьян. Таким образом, указ о единонаследии противоречил цели, которую преследовал законодатель, — он не предотвращал упадка «знатных домов». Но самый большой ущерб помещичьему хозяйству наносил принцип раздела собственности, когда «недвижимые имения», то есть земля и постройки, оказывались в одних руках, а движимому имуществу (крестьяне, скот, хлеб) предписано находиться в других[179].
Другой указ, от 29 июля 1731 года, об учреждении корпуса кадетов облегчал службу дворянских детей — отменялось ее обязательное прохождение рядовыми в гвардейских полках: отныне «весьма нужно, дабы шляхетство от младых лет к тому в теории обучены и потом и в практику годны были». Кадетский шляхетский корпус первоначально был рассчитан на обучение в нем 200 детей от 13 до 18 лет арифметике, геометрии, рисованию, фортификации, артиллерии, шпажному действу, верховой езде и иностранным языкам[180].
Родители дворянских недорослей, видимо, поначалу отнеслись настороженно к новой затее и неохотно отдавали своих детей в кадетский корпус, что признал и именной указ, обнародованный три с половиной месяца спустя: желающих явилось «еще малое число». Сомнения рассеялись после опубликования в декабре 1731 года указа, разъяснявшего условия обучения и жизни кадетов: обучавшиеся и их учителя находились на полном содержании казны — «трапеза будет довольная», учебники и инструменты приобретались на средства казны. Результат сказался быстро: к маю 1732 года в кадеты записалось 308 человек, так что шеф корпуса Миних предложил довести численность принимаемых до 360 человек, а на содержание ассигновать свыше 63 тысяч рублей в год