Манштейн отметил, что арест Бирона мог совершиться без приключений и всякого риска в дневные часы, когда его охранял один человек, но Миних, имевший пристрастие к тому, что в наши дни принято называть показухой, придал происшедшему таинственность и блеск.
Бирона с семьей сначала повезли в Александро-Невский монастырь, но в тот же день, 8 ноября, отправили в Шлиссельбург. Саксонский дипломат Пецольд доносил, что Бирон до отправления своего в Шлиссельбург предлагал офицеру дорогие подарки, если тот предоставит ему случай броситься в ноги к Анне Леопольдовне[324].
Несмотря на ранний час, весть о случившемся быстро разнеслась по столице. На Дворцовую площадь прибыли полки и горожане, бурно выражавшие радость по поводу того, что наступил конец правлению деспота, державшего в страхе страну.
В то время как на площади жгли костры и распивали вино, выставленное толпе по повелению Анны Леопольдовны, во дворце лихорадочно закрепляли успех: вельможи присягали новой правительнице, она объявила себя великой княгиней и возложила орден Андрея Первозванного, Остерман был занят составлением манифеста о происшедшем. В нем от имени Синода, министров и генералитета было объявлено, что герцог оказывал родителям императора «великое непочитание», сопровождавшееся «непристойными угрозами». В XVIII веке перевороты повелось совершать именем народа, отражая в манифестах его волеизъявление. Удаление Бирона не составляло исключения: «И поэтому принуждены себя нашли по усердному желанию и прошению всех наших подданных духовного и мирского чина оного герцога от регентства отрешить». В действительности, как мы видим, «желание и прошение всех наших подданных» сводилось к желанию фельдмаршала Миниха и горстки солдат.
Сделав дело, Миних засел за составление наградного списка. Сам он, как мы уже знаем, претендовал на «скромный» чин генералиссимуса. Остермана намечалось облагодетельствовать чином великого адмирала, князя Алексея Михайловича Черкасского — чином канцлера, а Михаила Гавриловича Головкина, сына покойного канцлера, — вице-канцлера.
Указ о наградах был обнародован 11 ноября, но Миних, к великому удивлению и досаде, единственный виновник совершившегося переворота, не получил вожделенного чина: генералиссимусом был пожалован отец императора Антон Ульрих. Правительница заявила, что этот чин не подобает иметь никому, кроме отца императора. Миниху пришлось согласиться быть первым министром.
Уязвленный неблагодарностью правительницы, Миних в состоянии раздражительности допустил бестактность, грубо оскорбив отца императора: в манифест о пожаловании ему генералиссимуса он внес собственноручное дополнение: «Хотя фельдмаршал граф Миних в силу великих заслуг, оказанных им государству, мог бы рассчитывать на должность генералиссимуса, тем не менее он отказался от нее в пользу принца Антона Ульриха, отца императора, довольствуясь местом первого министра».
Этой оплошностью Миниха тут же воспользовался его злейший враг и великий интриган Остерман, горячо убеждавший правительницу об опасности для нее усиления влияния Миниха, способного с такой же легкостью, с какой он возвел ее в правительницы, лишить ее этой должности. Вскоре Миних дал еще один повод для осуждения своего поведения: он позволил себе третировать новоиспеченного генералиссимуса, информируя его только о своих второстепенных распоряжениях. Правительница пошла навстречу жалобам супруга и велела Миниху совещаться с ним по всем делам и строго соблюдать субординацию. Тем самым самолюбию Миниха был нанесен чувствительный удар.
Усердно подсиживая Миниха, Остерман вполне преуспел. Определив фельдмаршала в подчинение Антону Ульриху, великий адмирал и еще более великий интриган стал исподволь убеждать правительницу и ее супруга, насколько опасен Миних интересам России в должности первого министра. Он, нашептывал Андрей Иванович, не обладал ни опытом, ни знаниями, чтобы разумно действовать как во внутренней, так и во внешней политике, ибо вся предшествующая его служба была связана с армией, военной администрацией и сражениями. Неопытность, неосторожность и, выражаясь современным языком, некомпетентность первого министра могли ввергнуть страну в нежелательный военный конфликт, угрожавший завершиться катастрофой либо нанести урон ее престижу.
Успех Андрея Ивановича был закреплен законодательно — 28 января 1741 года последовал указ, осуществивший его хитроумный план разделения дел в Кабинете министров на три департамента, каждому из которых поручалась определенная сфера управления. Первому департаменту во главе с Минихом доверялось руководство всеми полками регулярной и нерегулярной армии, крепостями, артиллерией, кадетским корпусом и в придачу Ладожским каналом. Второй департамент под началом Остермана должен был ведать иностранными делами. Андрею Ивановичу, плававшему по морю только в качестве пассажира, поручались Адмиралтейство и флот. Наконец, третьему департаменту, руководимому великим канцлером князем Черкасским и вице-канцлером графом Головкиным, поручалось ведать внутренними делами: Сенатом, Синодом, доходами. В указе отсутствовал даже намек на преимущественные права Миниха. Таким образом, Миних не извлек для себя никакой пользы: в его ведении, как и ранее, оставались военные дела, ему довелось довольствоваться всего лишь титулом первого министра. Миних остался обделенным.
Протест против указа 28 января 1741 года Миних выразил подачей в отставку. Предпринимая этот опрометчивый шаг, фельдмаршал полагал, что его заслуги, авторитет и опыт столь велики, что беспомощная Анна Леопольдовна никак не может без него обойтись: в отставке ему будет отказано, правительница с супругом станут умолять его сохранить за собою все посты и полную, а не иллюзорную власть первого министра. Возможно, самонадеянный фельдмаршал втайне надеялся на то, что он сам продиктует условия своего возвращения.
Судьбой фельдмаршала распоряжалась не Анна Леопольдовна, растерявшаяся от неожиданного прошения, а его враг Остерман. Посовещавшись с графом Головкиным и супругом правительницы, он убедил Анну Леопольдовну в необходимости немедленно удовлетворить прошение Миниха.
Можно представить, каково было удивление и возмущение Миниха, когда он узнал о подписанном Анной Леопольдовной 3 марта указе генералиссимусу, в котором просьба фельдмаршала об отрешении «его от военных и статских дел» была удовлетворена. Теперь он понял, что стал жертвой собственной горячности — его недруги только и ждали того момента, когда он совершит неосторожный шаг. Он и подставился сам, причем не подавая письменного прошения об отставке: об этом он обмолвился сгоряча в разговоре с правительницей. Остерман праздновал победу.
Помог Миниху оказаться в немилости и Бирон, во время следствия над ним сообщивший о далеко идущих планах фельдмаршала, о которых он своевременно не сообщил, «понеже его (Миниха. — Н. П.) фамилия в милости обращалась». Миних, согласно показаниям Бирона, опираясь на армейские полки, которые он стягивал к столице, намеревался объявить наследником престола принца Голштинского.
Как воспринял свою отставку Миних? Если верить Финчу, то с чувством глубокой признательности правительнице. «В этом заявлении, — будто бы сказал фельдмаршал, — вижу высшую милость, которой только могла наградить меня правительница, потому что принимаю ее с величайшей благодарностью». Вряд ли эти слова выражали подлинные чувства Миниха. Что в той обстановке оставалось сказать фельдмаршалу? Слова недовольства и тем более осуждения могли вызвать суровые ответные меры правительницы — ссылку или тюрьму. Поэтому Миниху не оставалось ничего иного, как кланяться и благодарить, тем более что ему, слывшему за ненасытного сребролюбца, в утешение назначен был колоссальный пенсион в сумме 15 тысяч рублей в год, а также предоставлено право появляться при дворе. Вместе с громадными имениями его ежегодный доход достигал 70 тысяч рублей.
Вызывает удивление, как не отличавшаяся решительностью Анна Леопольдовна отважилась на подобный шаг. Она считала, и справедливо, что «арест бывшего регента вызван скорее расчетами личного честолюбия графа Миниха, нежели его привязанностью к ее высочеству или его желанием быть ей полезным; она не может уважать изменника, хотя и пользуется плодами измены».
Судьба Миниха отнюдь не уникальна. Логика здесь несложная — человек, предоставивший корону монарху, мог с такой же легкостью отнять ее и у того, кого только что облагодетельствовал. Миних в этом плане классический образец. Анна Леопольдовна и ее окружение, вероятно, полагали, что Миниха следует остерегаться, что чем раньше он будет лишен власти, тем лучше и безопаснее будет себя чувствовать двор. Ожидали лишь благовидного повода, чтобы не выглядеть неблагодарными. Повод дал сам фельдмаршал.
Итак, Остерман достиг цели: Миних отстранен от дел, Бирон давал показания в Шлиссельбургской крепости, а он, великий адмирал, сохранил за собой все должности и фактически, как и при Анне Иоанновне, держал в своих руках всю полноту власти. Остерман торжествовал победу, но это была пиррова победа.
Распад немецкого триумвирата Остерман — Бирон — Миних, уподобление дорвавшихся до власти немцев паукам в банке, изничтожавшим друг друга, лишь создавали видимость укрепления позиций Остермана. Эту видимость принял за действительность маркиз Шетарди, когда извещал французский двор 2 марта 1741 года: «Остерман никогда не был так велик и могущественен, как теперь. Можно, нисколько не преувеличивая, сказать, что он теперь настоящий государь всей России». Две недели спустя Шетарди повторил свою оценку влияния Остермана: «Граф Остерман ныне более властелин и всемогущ, чем когда-либо». Дипломат при этом не учел важнейшего обстоятельства: власти у Остермана действительно прибавилось, но в правительстве, парализованном распрями как между немцами, так и в семье правительницы. Ближе к истине Шетарди был в более поздней депеше: «Кризис жесток для графа Остермана, и он должен быть занят хлопотами, не требующими отлагательства. Поняли, что, завладев принцем Брауншвейгским и управляя им по своей воли, он хотел присвоить се