– Все зависит от твоих намерений. Ты хочешь просто трахнуть ее? Или болезнь более серьезна? – Беатрис была очень прямолинейна.
В другое время он рассмеялся бы над грубостью кузины, но в этот раз не смог даже улыбнуться.
– Боюсь, болезнь серьезна.
Она подтянула рукава меховой куртки и вздрогнула.
– Давай вернемся, выпьем и разберемся с проблемой.
Вронский вздохнул и проследил, как его дыхание уносится в снежную ночь. Вернувшись в зал, Беатрис отпустила подруг. Они смотрели угрюмо, уперев руки в бока и надув губы, пока Би не вручила им пакетики с подарками для вечеринки. Пока официанты убирали за ними, Беа и Вронский уселись на кожаном диване и разговорились.
Беа рассказала кузену, что они с Анной уже много лет дружат, учатся в Академии Гринвича и вдвоем посещают всякие общественные мероприятия, но они никогда не были особенно близки.
– Какая жалость, – пробормотал кузен.
– Она, вероятно, самая красивая девушка в Гринвиче, но она никогда не пользовалась этим. – Беатрис замолчала и пристально посмотрела на Вронского.
– За исключением присутствующих, – добавил он, заплатив лестью за то, чтобы Би продолжала.
В ответ на комплимент Беатрис весело рассмеялась. Вронский был таким лакомым кусочком, что не раз в пьяном, похотливом оцепенении она подумывала, а не протянуть ли руки пощупать его, но держала себя в узде, поскольку знала: пусть живет ради скандальной славы, но, если ее уличат в кровосмесительной связи, от этого она так просто не оправится. Хотя Беа много от кого слышала, что Алексей очень искусен в постельных делах, именно потому она с гордостью пустила слух, будто прозвище Граф он получил как раз из-за числа девушек, с которыми переспал.
– Проблема в его скучнейшем и до нелепости идеальном парне. – Она объяснила, что, перед тем как уехать в Гарвард, он сделал так, чтоб Анна продолжала общаться с его друзьями, которые не принадлежали к тусовке Би. В ее устах Анна казалась очаровательным талисманом нескольких крутых старшеклассников Академии Гринвича. – Эти высокомерные епископалы – не такие злобные, как повернутые на церкви психи со Среднего Запада, но они тоже держатся группой. Элеонора, сводная сестра ее брата, бегает с крысиной сворой так называемых хороших девочек с железными поясами верности и кастрюлями вместо головы. Я думаю, Элеонора тайно влюблена в Гринвичского Старика и хочет набраться мужества стать его Серсеей Ланнистер.
При упоминании персонажа из «Игры престолов» Вронский нахмурился, но промолчал. Никто не понимал запутанной политики гринвичского (да и манхэттенского) подросткового сообщества лучше, чем кузина, но, как и любой тинейджер, временами она была склонна к преувеличениям. Беатрис жила тем, чтобы шокировать окружающих.
– Знаешь, Анна занимается лошадьми, а девушки-наездницы – всегда такие серьезные. Я считаю, это сапоги во всем виноваты… хотя я еще могу смириться со стеком.
Вронский выслушал витиеватую теорию Беатрис о том, что девушки должны любить высокие каблуки, чтобы чувствовать себя комфортно на своем сексуальном месте в мире, а девчонки, которые каждый день носят сапоги – сексуально неразвитые недоросли. Теория звучала совершенно бессмысленно, но после пары рюмок он начал постепенно понимать, к чему она ведет.
Лишь три социальные группы обладали влиянием в Гринвиче: веселое сообщество поклонниц тусовок, возглавляемое Беа, шло под первым номером. Затем следовала группа, которую кузина за их одержимость религией, благотворительностью и учебой называла не иначе как святошами, и это была когорта, к которой принадлежал парень Анны.
– И последнее… – Беа нахмурилась, икнув. – Не помню третью, но их три.
– Третьи – богатые воспитанники интернатов, которые возвращаются домой на лето, – услужливо подсказал Вронский. Он уже знал об этих кругах, поскольку слышал все от Беатрис и раньше. Социальная политика являлась ее коньком, когда она была не слишком трезва, а Вронский часто общался с кузиной на вечеринках.
– Да, конечно, – сказала Беа, находившая нетерпение Вронского все более и более забавным. – Анна – интересный случай, поскольку она всегда свободно плавала меж тремя этими кругами. Я считаю ее загадочной пташкой. Ее любят, но она одинока и досуг проводит с лошадьми и огромными собаками. Во время обеда она постоянно читает. Книги. Даже в телефон не смотрит. – Беа снова икнула.
Вронский подтолкнул к Беатрис стакан воды – весьма непрозрачный намек.
– Вонючая звезда! – огрызнулась она. – Если бы я не обожала тебя, я б послала тебя куда подальше. Почему обязательно было влюбляться в Анну? Ее бойфренд – серьезное препятствие, пусть даже он в отъезде, он до сих пор имеет сильное влияние, а в городе парня считают святым. Мой отец однажды назвал его гордостью Гринвича. Это ведь не потому, что ты фанатеешь по азиатщине, дорогой кузен?
В другое время Вронский посмеялся бы над нелепой шуткой кузины. Но сегодня он был не в настроении терпеть грубости. Беа увидела, как он сжал губы, и положила руку ему на плечо.
– Я сказала лишь потому, что у тебя уже было нечто подобное. Твой первый сексуальный опыт – подглядывание за Кириллом и той тайской девицей. И у тебя было достаточно азиатских красоток.
– Проклятие, Беа, я здесь не для того, чтоб обсуждать психологию и мою сексуальную жизнь! Я тут потому, что я, я… – Он запнулся, сообразив, что почти ничего не ел, а теперь сильно пьян. Граф осушил стакан воды и вытер губы. – Послушай, мне кажется, что я люблю ее, и я не знаю, что делать, – сказал он, опустив голову, но не от стыда, а от облегчения. Признаться было сложно, но тяжело оказалось и сформулировать то, что крутилось в голове, пока он ехал сюда на такси. Вронский без сомнения понимал, что не любил никого, пока несколькими часами ранее не увидел выходящую из поезда Анну К.
Беатрис потянулась через стол и взяла руки брата в свои.
– Все будет в порядке, Ви. Я тебя поддержку. Я помогу тебе, обещаю. – Она опрокинула остатки скотча и посмотрела Вронскому прямо в глаза. – А теперь, не найдется ли у тебя немного чего-нибудь позабористее, мне нужно взбодриться, если мы хотим пить дальше.
Проснувшись на следующее утро, Анна на мгновение растерялась. Она села на постели, взяла телефон с тумбочки и посмотрела на экран. Будучи собаковладелицей, она никогда не просыпалась позже десяти. Она не могла вспомнить, когда в последний раз вставала так поздно.
Она вошла в кухню и увидела, что Марта, экономка, печет булочки с корицей. Они обменялись любезностями, Анна сделала себе двойную порцию «Неспрессо» и решила посмотреть, не проснулся ли брат.
Дверь Стивена была закрыта, и ей стоило бы постучать, но эта мысль даже не посетила ее. Она вошла в комнату и тут же остановилась, когда поняла, что брат в постели не один. Полуобнаженная Лолли оседлала Стивена, ее светлые волосы были рассыпаны по спине, и они целовались так, будто настали последние дни мира.
Анна отвела взгляд и в шоке попятилась, выскочив из комнаты и быстро закрыв за собой дверь. Ошеломленная, она застыла на месте, пытаясь понять, что происходит. Сморгнула, чтобы выкинуть из головы образ оседлавшей брата Лолли. Она не была уверена, что чувствует по поводу увиденного, но у нее не было времени на размышления: Марта махала ей рукой, стоя в начале коридора. Только что позвонил швейцар. Младшая сестра Лолли, Кимми, уже была в лифте. Анна, затаив дыхание, направилась к двери, радуясь, что ее отвлекли.
Кимми вышла из лифта, глядя в телефон, и столкнулась с Анной, которая поджидала ее на лестничной площадке.
– О боже! Мне так жаль! – воскликнула Кимми, мгновенно разозлившись, что стала похожа на тех, кого презирала (тех, кто бродил по улицам, уставившись, словно зомби, в телефоны). – Ты ждала меня или лифт? – с искренним удивлением спросила Кимми.
Анна тепло улыбнулась очаровательной юной блондинке.
– Ты, должно быть, Кимми. Я – Анна, сестра Стивена. – Анна быстро обняла Кимми и поскорее провела ее в квартиру.
Конечно же, Кимми знала, кто такая Анна, хотя они встречались мельком лишь один или два раза.
– Я ужасно рада наконец-то познакомиться с тобой, – сказала Кимми, пытаясь снять зимние ботинки «Монклер» и чувствуя невыносимую неловкость: ведь она не потрудилась надеть ничего приличнее спортивного костюма «СоулСайкл». Кимми пожалела, что не подошла к выбору наряда более мудро, понимая, что может столкнуться с сестрой Стивена: по словам Дастина, Анна как раз приехала в город накануне. Девушка знала, что она тоже красива, но в присутствии Анны чувствовала себя совершенно обыкновенной.
Вскоре они расположились в столовой. Анна пила второй «Неспрессо», тогда как Кимми, ожидая, когда экономка принесет ей горячий шоколад, взяла круассан, разумеется, с шоколадом. Как только Кимми села, Анна склонилась вперед и шепотом рассказала ей, что она видела всего за несколько секунд до прихода Кимми. Не зная, насколько близки сестры, она подбирала слова весьма осторожно.
– Они были так заняты, целуясь, – говорила она. – Слава богу! – добавила она с тихим смешком.
– Они помирились? – спросила Кимми.
– Похоже на то, – ответила Анна.
– Благодаря тебе. – Кимми хотела сделать комплимент, но подумала, что ее реплика звучит скорее обвинением.
– Не совсем, – возразила Анна. – Она любит его, действительно любит. Она призналась мне сегодня ночью. И я сказала Лолли, что она – единственная, кто вправе решать судьбу Стивена.
– Как же так? – спросила Кимми, удивленная, что Анна, которая несколько старше ее, так легко посвящает ее в столь интимные подробности. – Значит, ты считаешь, что она должна остаться с ним? Да, он твой брат, но… – она смолкла, вспомнив, что написала ей сестра в эсэмэске, и содрогнулась от воспоминаний.
– Думаю, поведение Стивена отвратительно и достойно порицания. Я не буду настолько бесцеремонной, чтобы твердить всякую чушь, дескать, «парни остаются парнями», но я сказала твоей сестре следующее… они могут быть вместе лишь в том случае, если она действительно простит его. Иначе ничего хорошего не получится.