Самодержец не раз призывал его к себе и наставлял, но Влахернит нисколько неотступал от своего лжеучения; тогда самодержец и его предал церкви; послетщательного расследования Влахернита тоже признали неисправимым и предаливечной анафеме как его самого, так и его учение[928].
2. И вот самодержец, как хороший кормчий, благополучно преодолел непрерывныйнатиск волн, смыл с себя мирскую грязь и привел в порядок церковные дела, азатем погрузился в новую пучину войн и бурь. Все время, как один вал за другим,набегали на императора потоки бед, и Алексей, как говорится, не мог ни свободновздохнуть, ни сомкнуть глаз.
Могут заметить, что я зачерпнула лишь малую каплю из Адриатического моря искорее бегло упомянула, чем рассказала о деяниях императора, который боролсятогда со всеми ветрами и всеми бурями, пока попутный ветер не вывел корабльимперии в спокойную гавань. Но кто бы мог достойно воспеть его дела — сильныйглас Демосфена, или стремительный Полемон[929], или все музы Гомера? Я бы сказала, что ни самПла-{265}тон, ни вся Стоя и Академия вместе не смогли бысоздать что-либо достойное его души. Еще не утихли бури и нескончаемые войны,и еще неистовствовала непогода, как уже разразилась новая буря, ничуть неслабее предыдущих.
Какой-то человек, не принадлежавший к знатному роду, происходивший из низов,в прошлом воин[930], объявил себя сыномДиогена, хотя настоящий сын Диогена был убит еще в то время, когда ИсаакКомнин, брат самодержца, сражался с турками у Антиохии[931] (желающих узнать об этом подробней я отсылаю к сочинениюзнаменитого кесаря). Многие пытались заткнуть рот самозванцу, но он не умолкал.Он явился с Востока в овчине, нищий, подлый и изворотливый; обходил город домза домом, улицу за улицей, рассказывая о себе небылицы: он де сын прежнегоимператора Диогена, тот самый Лев, который, как уже было сказано, был убитстрелой под Антиохией. И вот, «воскресив мертвого», этот наглец присвоил себеего имя и стал открыто домогаться императорской власти, вовлекая в обманлегковерных. И это тоже было тягостным прибавлением ко всем невзгодамимператора: сыграв с ним злую шутку, судьба послала ему этого несчастного.Подобно гурманам, которые, насытившись, лакомятся на закуску медовымипряниками, судьба ромеев, досыта насладившись множеством бед, стала разыгрыватьимператора такими вот лжеимператорами[932].
Между тем самодержец совершенно пренебрегал всеми слухами. Но этот вояка[933] все время болтал на улицах и перекрестках,и слух о нем дошел до сестры императора Алексея, Феодоры, вдовы погибшего сынаДиогена. Она не смогла стерпеть этих выдумок. После смерти мужа она приняламонашество и, предав себя одному богу, вела жизнь строго аскетическую.Поскольку этот обманщик не успокоился ни после второй, ни после третьей попыткиего образумить, самодержец отослал его в Херсон и приказал взять под стражу. Ноон, очутившись в Херсоне, стал по ночам подниматься на городскую стену и,высунувшись, заводил беседы с куманами, которые обычно туда приходили торговатьи покупать нужные им товары. Обменявшись с ними клятвами, однажды ночью онобвязал себя веревкой и спустился по стене вниз.
Куманы вместе с ним отправились в свою страну[934]. Он прожил там довольно долго и достиг того, что куманыуже стали называть его императором. В жажде хлебнуть человечьей крови, вкуситьчеловечьего мяса[935] и унести из нашейстраны богатую добычу, они решили «под предлогом этого Патрокла» вторгнутьсявсем войском в Ромейскую землю, {266} чтобы посадить его натрон, якобы принадлежавший его отцу. Такие у него были намерения, и они неостались неизвестными самодержцу. Поэтому Алексей как можно лучше вооружилвойска и приготовился к войне с варварами. Как мы уже говорили, он еще раньшеукрепил горные долины, которые на языке простонародья называются клисуры.
Спустя некоторое время, узнав, что куманы вместе с самозванцем вторглись вПаристрий, он собрал главных военачальников, а также своих родственников исвойственников и спросил их совета, идти ли ему на врага. Все егоотговаривали. Однако Алексей, который не доверял даже самому себе, не хотелруководствоваться и соображениями своих ближних; он возложил все надежды набога и просил его решения.
И вот Алексей созвал воинское и священническое сословие и вечером отправилсяв Великую церковь в сопровождении самого патриарха Николая (он взошел напатриарший трон в седьмом индикте 6592 года после отречения Евстратия Гариды)[936].
Император написал на двух дощечках по вопросу, следует ли выступать противкуманов или нет, запечатал их[937]и велелкорифею[938] положить на святой престол. Ночьпрошла в пении молитв. На рассвете в алтарь вошел положивший дощечки, взялодну из них, вынес и на виду у всех вскрыл и прочел. Это решение самодержецпринял как божий глас[939], он с головой ушелв заботы о предстоящем походе и стал письмами собирать отовсюду войско.
И вот, хорошо подготовившись, он двинулся навстречу куманам. Собрав всевойско, он прибыл в Анхиал, вызвал к себе своего зятя кесаря НикифораМелиссина, Георгия Палеолога и его племянника Иоанна Таронита[940], послал их в Боруй и приказал стоять на страже, дабыобеспечить безопасность города и окрестностей. Затем Алексей разделил войско,во главе отрядов поставил своих лучших военачальников — Даватина, ГеоргияЕвфорвина и Константина Умбертопула и послал их охранять клисуры в окрестностяхЗига. Сам же он прибыл в Хортарею[941] (такназывается одна из клисур Зига) и объехал весь Зиг, проверяя, все ли егопрежние приказания исполнены теми, кто взял на себя их выполнение;незаконченное или сделанное кое-как он исправлял, чтобы преградить путькуманам. Уладив все дела, он ушел оттуда и разбил лагерь возле так называемогоСвященного озера[942], неподалеку от Анхиала.Ночью пришел некий Будило[943], из знатныхвлахов, с известием, что куманы перешли Данувий. Тогда император решил нарассвете собрать наиболее достойных своих родствен-{267}никови военачальников и обсудить, что делать. Все сказали, что нужно занять Анхиал,и император немедленно послал с наемниками (Скалиарием Илханом[944] и другими отборными воинами) Кантакузина и Татикияохранять так называемые Фермы[945], а самотправился в Анхиал.
Узнав, что куманы рвутся к Андрианополю, он вызвал всех знатныхадрианопольцев, среди них самыми видными были Тарханиот Катакалон[946] и Никифор, сын Вриенния, домогавшегосянекогда императорской власти[947] (он и сампытался захватить власть, но был ослеплен). Император велел им хорошо охранятькрепость и, когда подойдут куманы, не терять выдержки и не ввязываться с ними всхватку, а быть благоразумными и обстреливать их на расстоянии, почти все времядержа ворота на запоре. Он обещал им многочисленные милости, если они исполнятего приказания[948]. Дав эти наставленияВриеннию и другим, самодержец отослал их преисполненными радостных надежд вАдрианополь. Константину Евфровину Катакалону он письмом приказал взять ссобой Монастру (у этого полуварвара был большой военный опыт) и МихаилаАнемада[949] с их войсками и, как толькокуманы пройдут через клисуры, двинуться вслед и неожиданно на них напасть[950].
3. Между тем куманы узнали от влахов тропы через ущелья и легко перешли Зиг.Когда они приблизились к Голое, жители немедленно заключили в оковы начальникакрепости и передали его куманам, которых они встретили радостнымиприветствиями. Константин Катакалон, который хорошо помнил наставленияимператора, встретившись с куманами, вышедшими за фуражом, отважно на них напали взял в плен около сотни. Император сразу же призвал его к себе и наградилтитулом «новелиссима». Видя, что Голоя во власти куманов, жители соседнихгородов — Диамболя и других — перешли на сторону куманов, радостно встретилиих, передали свои города и славословия Лжедиогену. Он же, получив власть надэтими городами, направился со всем куманским войском к Анхиалу с намерениемштурмовать его стены.
Тем временем император находился в городе. Еще с детских лет приобретябольшой военный опыт, он видел, что сама местность служит препятствием длянападения куманов и является хорошей защитой для городских стен, поэтому онразделил войско, велел открыть ворота крепости и поотрядно выстроил своихвоинов снаружи тесным строем, у края боевого строя куманов... часть ромейскойфаланги, крича...[951] обратили в бегство ипреследовали до самого моря. Самодержец, {268} видя это и неимея сил дать отпор такому множеству врагов, приказал воинам сохранятьсомкнутый строй и не выходить из рядов. Куманы тоже стояли в строю, лицом клицу с ромеями и тоже не нападали на них. Это длилось в течение трех дней сутра до вечера; расположение местности мешало куманам начать сражение, хотя они