тотчас же позвали тех, кто еще не клялся; те собрались и принесли клятву.
Однако племянник Боэмунда, Танкред[1084],отличавшийся независимостью характера, твердил о том, что он обязан верностьютолько одному Боэмунду и намерен хранить ее до самой смерти. Все окружающие, идаже родственники императора, принялись убеждать его, а он с притворнымравнодушием взглянул на палатку, в которой сидел самодержец (подобной повеличине никто никогда не видел), и сказал: «Если ты дашь ее мне, полнуюзолота, и к тому же все, что ты дал остальным графам, то и я принесу клятву».Палеолог, очень ревностно относившийся к императору, не смог стерпетьпритворных слов Танкреда и с презрением оттолкнул его. Неукротимый Танкредбросился на Палеолога. При виде этого император сошел с трона и встал междуними. Боэмунд тоже удержал племянника и сказал: «Не подобает бесстыдно нападатьна родственников императора». Тогда Танкред, устыдившись, что он точно пьяныйбросился на Палеолога, уступил уговорам Боэмунда и тоже дал клятву[1085].
Когда все латиняне принесли клятвы, император дал им Татикия, в то времявеликого примикирия, с войском, чтобы он во всем помогал латинянам, делил сними опасности и принимал, если бог это пошлет, взятые города. И вот кельтыснова переправились через пролив и на следующий день выступили по дороге наАнтиохию[1086]. Император догадывался, чтоне все в силу необходимости уйдут с графами, и дал знать Вутумиту, чтобы оннанял для охраны Никеи кельтов, отставших от войска.
Татикий с войском и все графы с бесчисленной толпой кельтов за два дня дошлидо Левк[1087]. Боэмунду по его просьбепозволили идти в авангарде, остальные двигались за ним медленным шагом,сохраняя строй[1088]. Когда Боэмунд проходилравнину Дорилея, его увидели турки и, решив, что они наткнулись на всекельтское войско, исполнились презрения и сразу же завязали бой[1089]. Тот самый надменный латинянин, которыйдерзнул сесть на императорский трон[1090],расположился, забыв совет самодержца, на краю строя Боэмунда, потерял выдержкуи выехал вперед. При этом погибли сорок его воинов, а он сам, смертельнораненный, обратил врагам тыл и бросился в середину строя; дело показало,насколько разумен был совет императора, которым пренебрег этот латинянин.{299}
Боэмунд, видя, с каким упорством сражаются турки, послал за помощью ккельтским отрядам. Они быстро подоспели, и началась тяжелая и страшная битва.Победу одержало ромейское и кельтское войско. Построившись отрядами, ониотправились дальше. Возле Гебраики[1091]навстречу им попались султан Данишменд[1092]и Хасан[1093] во главе восьмидесяти тысячгоплитов. Завязался упорный бой[1094], гдеучаствовало много войск с обеих сторон и ни одна их них не хотела уступитьдругой. Турки храбро сражались с врагами; Боэмунд, который командовал правымфлангом, видя это, отделился от остального войска и отважно напал на самогосултана Килич Арслана, — «как лев, могуществом гордый», по словам поэта[1095]. Устрашенные турки обратили кельтам тыл.Помня советы самодержца, кельты не стали далеко преследовать врага, а захватилитраншеи и, отдохнув там немного, снова настигли турок у Августополя[1096], напали на них и обратили в бегство.Варварское войско было разгромлено, те же, кто спасся, рассеялись кто куда,оставив жен и детей. После этого они уже были не в состоянии противостоятьлатинянам и искали спасения в бегстве.
4. Что же было потом? Латиняне вместе с ромейским войском подошли кАнтиохии[1097] по так называемому «Быстромупотоку»[1098], оставив без вниманияокрестные области. Они выкопали ров у городских стен, сложили снаряжение иначали осаду города, продолжавшуюся три месяца[1099]. Турки, напуганные нахлынувшим на них бедствием,обратились к султану Хорасана[1100] спросьбой прислать им большое войско, чтобы помочь антиохийцам и прогнатьлатинян, осаждающих город.
На одной из башен некий армянин охранял часть стены, доставшуюся Боэмунду[1101]. Он часто выглядывал из-за стены;Боэмунд умаслил его и, прельстив множеством обещаний, уговорил предать город[1102]. Армянин сказал: «Когда пожелаешь, даймне знак, и я сразу же передам тебе эту башню. Будь же со своими людьминаготове и имей при себе лестницы. Не только сам будь наготове, а пусть всевойско вооружится, чтобы турки, видя, как вы с боевыми кличами взбираетесь настены, испугались и обратились в бегство».
Этот план Боэмунд до поры до времени хранил в тайне. Пока он его обдумывал,явился вестник с сообщением, что уже приближается из Хорасана огромноемножество агарян под командованием военачальника Кербоги[1103]. Боэмунд не хотел отдавать город Татикию во исполнениеклятвы императору, он сам домогался Антиохии, а узнав об агарянах, задумалдурную {300} думу: волей или неволей принудить Татикияотступить от города. И вот Боэмунд пришел к нему и сказал: «Заботясь о твоейбезопасности, я хочу открыть тебе тайну. До графов дошел слух, который смутилих души. Говорят, что войско из Хорасана султан послал против нас по просьбеимператора. Графы поверили и покушаются на твою жизнь. Я исполнил свой долг иизвестил тебя об опасности. Теперь твое дело позаботиться о спасении своеговойска». Татикий, видя, что начался сильный голод (бычья голова продавалась затри золотых статира)[1104], отчаялся взятьАнтиохию, снялся с лагеря, погрузил войско на ромейские корабли, стоявшие впорту Суди[1105], и переправился на Кипр[1106].
После его ухода Боэмунд, все еще державший в тайне обещание армянина ипитавший сладкие надежды обеспечить себе власть над Антиохией, сказал графам:«Смотрите, сколько уже времени мы здесь бедствуем и не только ничего недостигли, но и вот-вот падем жертвой голода, если чего-нибудь не придумаем длясвоего спасения». На вопрос, что именно он имеет в виду, Боэмунд ответил: «Невсе победы бог дает одержать нам, полководцам, оружием, и не всегда онидобываются в сражении. То, что не дает бон, нередко дарит слово, и лучшиетрофеи воздвигает приветливое и дружеское обхождение. Поэтому не будемпонапрасну терять время, а лучше до прихода Кербоги разумными и мужественнымидействиями обеспечим себе спасение. Пусть каждый на своем участке постараетсяуговорить стража-варвара. А тот, кому первому удастся это, если хотите, станеткомандовать в городе до тех пор, пока не придет человек от самодержца и непримет от нас Антиохию. Но, возможно, мы сумеем добиться успеха как-нибудьиначе»[1107].
Так сказал хитрый Боэмунд, который жаждал власти не ради латинян и общегоблага, а ради собственного честолюбия. Его замыслы, речи и обман не осталисьбезрезультатными, но об этом я скажу ниже. Все графы дали свое согласие иприступили к делу[1108]. На рассвете Боэмундподошел к башне, и армянин согласно уговору открыл ворота. Боэмунд со своимивоинами сразу же, быстрей, чем слово сказывается, взобрался наверх[1109]; стоя на башне на виду у осажденных иосаждающих, он приказал подать трубой сигнал к бою. Это было необычайноезрелище: охваченные страхом турки тотчас бросились бежать через противоположныеворота, и лишь немногие смельчаки остались защищать акрополь; кельты же, следуяпо пятам Боэмунда, взбирались по лестницам и быстро захватили город Антиоха[1110]. Танкред сразу же во главе большогоотряда {301} кельтов стал преследовать бегущих; многие былиубиты, многие ранены.
Между тем Кербога с многотысячным войском прибыл на помощь Антиохии и,обнаружив, что она уже взята, разбил лагерь, выкопал ров и, сложив своеснаряжение, решил осаждать город[1111]. Ноедва он приступил к делу, как на неги напали вышедшие из города кельты изавязалась большая битва. Победу одержали турки; латиняне оказались запертымиза воротами, и им пришлось сражаться на два фронта: с защитниками акрополя (егоудерживали варвары)[1112] и с турками,расположившимися за стеной. Боэмунд, человек ловкий, желая присвоить себевласть в Антиохии, вновь обратился к графам и сказал под видом совета: «Неследует нам одновременно сражаться на два фронта — с теми, кто внутри и ктоснаружи. Разделимся на две неравные части в соответствии с числом врагов и такбудем вести бой с ними. Если вы согласны, я буду сражаться с защитникамиакрополя, остальные схватятся в жестоком бою с врагами, наступающимиизвне».
Все согласились с Боэмундом. Он сразу же приступил к делу и быстро соорудилнапротив акрополя поперечную стену[1113],отделившую его от всей Антиохии, — надежнейший оплот на случай, если бы война