Сейчас, однако, все изменилось. Дата атаки была на несколько дней приближена. В виде элементарной меры предосторожности решили провести исследование протраленных проходов до начала экспедиции, так как вполне вероятно, что со времени составления карт противник мог сделать новые проходы и заминировать старые. В соответствии с этим полуфлотилия старых эсминцев получила приказание провести 36-часовую разведку перед наступлением.
Немецкие эсминцы в море
Это опасное задание выполнили ночью. Корабли двигались с затемненными огнями. Опустив тралы, они прошли без всяких приключений два прохода, указанных на карте. Мины не обнаружили и, несмотря на то, что корабли проходили вблизи одной из русских батарей, ни одного выстрела с нее не сделали. Это убедило немецкого адмирала в том, что со времени составления карт никаких изменений не произошло. С легким сердцем он приказал начать наступление в указанное время.
В полночь авангард эсминцев вошел в залив. Низкий туман висел над морем, сокращая видимость до нескольких сот ярдов. Это затрудняло движение кораблей, задачей которых было прикрытие десанта артиллерийским огнем, но в то же время способствовало скрытию от противника наступающей флотилии.
Корабли вошли уже достаточно глубоко в залив, прежде чем первая русская батарея открыла огонь. Обнаруженную ракетами и вспышками выстрелов батарею обстреляли тяжелыми орудиями четыре старых линкора, составлявшие основу германской Балтийской эскадры. Тем временем эсминцы скрытно продвигались по протраленным проходам, которые шли зигзагом среди минных полей. На мостике каждого корабля штурман, склонившись над копией секретной русской карты, отдавал необходимые приказания рулевому при каждом повороте.
Половина расстояния была пройдена, как вдруг внезапное несчастье обрушилось на флотилию. Когда лидер эсминцев в соответствии с пометками на карте повернул вправо, раздались два оглушительных взрыва. Гигантские столбы воды поднялись вверх, и, когда они упали, пораженный корабль уже шел ко дну. Шедший в кильватере эсминец увеличил скорость, спеша на помощь, но носом задел за трос, соединяющий две мины. Мины взорвались с обоих бортов, и второй корабль также пошел ко дну.
На флотилии пришли в смятение. С тонущего флагманского корабля поступали приказания: немедленно уходить. Оставшиеся целыми корабли резко повернули, повинуясь приказу, и очутились в минной "паутине". Мины, казалось, были всюду. Третий эсминец исчез в языках пламени, столбах дыма и пены; четвертый беспомощно стоял с оторванной кормой, а два других были серьезно повреждены, хотя еще и двигались. В довершение всех бед русская шестидюймовая береговая батарея, совершенно не указанная на "секретной" карте, открыла сильный огонь по деморализованной флотилии. Несколько эсминцев получили пробоины, а два минных заградителя затонули.
Встревоженный целой серией взрывов, которые, отражаясь, донеслись до него, немецкий адмирал отозвал при помощи радиосигналов и прожекторов эсминцы и моторные лодки, везущие десантные отряды. Приказ пришел во время, так как неожиданно новая русская батарея открыла огонь, и море вспенилось от огневой завесы шрапнели и фугасных снарядов, через которые ни один корабль не мог прорваться без повреждений. Русские снаряды преследовали отступающие эсминцы с беспощадным упорством. Несколько из них легло в весьма неприятной близости от легкого крейсера, который шел вдоль берега, прикрывая отступление.
Ответный огонь германских кораблей оказался не эффективным, так как орудия были заранее установлены для стрельбы по ближайшим береговым батареям, указанным на карте, но не существующим. Густой туман закрывал берег, местонахождение русских батарей невозможно было установить, в то время как, судя по точности стрельбы, немецкие корабли хорошо видели русские, возможно, с какого-либо высокого наблюдательного пункта.
При таких обстоятельствах нечего было и думать о продолжении наступления. Последний уцелевший эсминец поспешно вырвался из ловушки, сопровождаемый в бегстве снарядами, разрывавшимися со всех сторон. Вся эскадра вышла в море, избегая минные поля, сослужившие русским такую хорошую службу. Поражение было полным.
Трудно представить себе ярость немецкого адмирала. Экспедиция, начатая несколько часов тому назад с такими надеждами, окончилась полным провалом, который нельзя было искупить никакими контрударами.
Немцы потеряли 7 эсминцев. Список убитых оказался весьма велик. Еще большую катастрофу едва предотвратили. Произойди первая тревога десятью минутами позже, шлюпки, наполненные войсками, попали бы в ловушку и их бы уничтожили. Они так близко подошли к опасной зоне, что осколками снарядов несколько человек ранило.
К этому прибавилось горькое сознание, что адмирал обманут. Русские "секретные" карты оказались не просто подделкой. Их составили с определенным расчетом. Адмирал, ветеран, старый флагманский офицер германского императорского флота, стал жертвой ловушки — это было уже слишком. Когда эскадра достигла более безопасного места для стоянки, флагманский корабль покрылся сигнальными флагами. На борту корабля собрались все офицеры — командиры кораблей, включая и командиров эсминцев, которым удалось избежать засады. С ними был и самый несчастный и сбитый с толку человек в эскадре — кондуктор Курт Бремерман. Атмосфера на этом совещании, конечно, была довольно тяжелой, но что случилось там, в действительности, можно только предполагать. Наши знания ограничиваются лишь тем, что Курта арестовали и направили в Киль, где он должен был предстать перед судом по обвинению в государственной измене. На одном корабле с ним находился немецкий адмирал, освобожденный от командования.
Механизм ловушки, в которую попалась немецкая эскадра, не является сложным. Карты и документы — дело рук русского адмиралтейства. Как только в адмиралтействе узнали о том, что они дошли до немецкого командующего, никакого труда не представляло предпринять дальнейшие шаги. За протраленными проходами, указанными на карте, велось тщательное наблюдение для того, чтобы установить, будут ли немцы проводить разведывание до того, как пустят корабли. Предварительную разведку немецких эсминцев русские заметили, и на следующую ночь сотни новых мин поставили как раз в "безопасных" местах.
Батареи, так тщательно отмеченные на карте, оказались лишь макетами, снабженными ракетами и небольшими зарядами пороха для того, чтобы инсценировать орудийные залпы. Такая пиротехника при соприкосновении с электричеством воспроизводила эффект действующих батарей. Этот военный трюк чрезвычайно древнего происхождения, но он одурачил немцев, потративших много снарядов на то, чтобы заставить умолкнуть несуществующие пушки. Настоящие батареи не были затронуты. Недаром русские утверждали, что они отразили атаку, не потеряв ни одного человека.
Что касается Курта Бремермана, то дело не дошло до военного суда. На допросе он смог уверить своих начальников, что он невинно оказался обманут искусно и тщательно продуманным планом русской разведывательной службы. Он повторил свою версию о том, как документы стали его собственностью, а так как прежние отзывы о нем были очень хорошие, то ему поверили.
В Либаву немедленно послали приказы об аресте таинственной красавицы. Но они прибыли слишком поздно. Анна бесследно исчезла за несколько дней до неудачи, постигшей немецкую эскадру. Имелись данные, что она проникла через немецкий фронт и добралась до неоккупированной русской территории. Были сделаны попытки установить ее личность. Курта снова допросили. У него взяли снимок Анны, который отослали в разведывательный отдел в Берлин. Через некоторое время оттуда сообщили: "Фотография изображает Катрин Изельман, родившуюся в Риге в 1887 г. Катрин получила образование в Москве и в течение нескольких лет работала в адмиралтействе в Петербурге. Есть предположения, что она поступила на разведывательную работу в 1913 году. Действовала в Германии, где некоторые из наших армейских и морских офицеров были с ней в близких отношениях. Приказ об ее аресте в марте 1914 года не выполнили, так как ее не нашли. Говорят, что она хорошая актриса и обладает личным обаянием".
Фотографию Анны конфисковали, но влюбчивый германский моряк, на котором испробовала свое искусство русская разведчица, сохранил письмо, полученное от нее спустя несколько месяцев после рижских событий. Письмо было отправлено из Берлина, но это ничего не означало.
"Мой бедный Курт, — писала она, — не могу не чувствовать сожаления по поводу вашего разочарования, если вы любили меня так сильно, как говорили. Для меня не было удовольствием обманывать вас. Но я служила своей стране так же, как вы служили вашей. Я не испытываю угрызений совести за то, что вручила вам эти фальшивые планы. Я только сожалею о том, что они не доставили германскому флоту неприятностей, в десять раз худших, и о том, что вы должны страдать, обнаружив мой обман. Я все еще вижу ваше страдающее лицо, когда я изливала вам свою жалобную историю. Ничего, дорогой Курт, успокойтесь! Мой лживый русский любовник существовал только в моем воображении так же, как и мое бедное покинутое дитя. Я все еще не влюблена, а вы, по всей вероятности, нашли новый предмет обожания. В конце концов, вы сами были виноваты в том, что вас избрали орудием обмана. Вы так много хвастались товарищам про свои победы, что я решила встретить грозного покорителя дамских сердец. Он мог быть как раз нужным мне человеком. Таким вы и оказались в действительности. Вы были красивы и подходяще, но, боже, так глупы — глина в руках умной женщины. Узнайте на опыте, что красивое лицо не всегда бывает тем, чем кажется.
Охотник за женщинами всегда кончает тем, что попадает в собственные сети. Даже, несмотря на то, что вы не простите мне, желаю всего хорошего. Анна".
Очень любопытно, что в разных публикациях авторы все время перевирают звание и фамилию того моряка-простака, которого так ловко обвела вокруг пальца русская разведчица. В ряде статей его именуют лейтенантом фон Клаусом, в других лейтенантом фон Кемпке, причем с указанием даже конкретной должности — командир артиллерийской башни главного калибра крейсера «Тетис».