56.
«Принцесса была молода, а граф — красавец» — так прокомментировал эту придворную драму резидент Рондо, внимательно наблюдавший за наследницей русского престола. Понятно, что 33-летний блестящий дипломат-придворный был в глазах шестнадцатилетней девушки куда привлекательнее, чем замухрышка-принц. Ее увлечение было, по-видимому, искренним и сильным — судя по тому, что роман с Линаром имел продолжение после смерти тетки-императрицы. Но при ее жизни подобных приключений больше не было — за принцессой пристально следили. Правда, едва ли вынужденная добродетельность пошла барышне на пользу. «Принудительная жизнь, которую Анна Карловна вела с самых нежных лет, тщательный надзор за всеми поступками ее и позволение видеться только с некоторыми известными особами сделали ее задумчивой и поселили в ней такую наклонность к уединению, что по вступлении в правление государством тягостно было для нее принимать к себе разных [лиц] и являться в больших собраниях двора» — так оценил последствия ее придворного воспитания неизвестный автор примечаний на записки Манштейна57.
Не случайно Бирон прохаживался (хотя на следствии в том и каялся) насчет того, что принцесса «каприжесна или упряма», и уверял, будто бы она заявляла: «Как де мне каприжесной или упрямой не быть, ибо мои родители оба каприжесны», — а то и высказывала желание «министров и генералов в воду побросать». А ведь ей, необъявленной, но очевидной наследнице императрицы, подобало действовать как раз наоборот: вникать в подробности официального дворцового порядка и закулисных интриг, привлекать сторонников, выяснять скрытые мотивы поступков окружающих (и не только вельмож, но и фигур второстепенных), их привычки, связи. Постижение искусства править требовало воли, настойчивости, умения привлекать к себе людей, наконец, расходов.
Юную Анну Леопольдовну такая придворная выучка, кажется, не привлекала. Тем не менее скандал удалось предотвратить и после отъезда красавца-графа дворцовая жизнь потекла по-прежнему: официальные выходы, праздники, балы, охоты, сезонные переезды из Зимнего в Летний дворец, а в июле-августе — в Петергоф. В 1739 году в «зимнем доме» для Анны-младшей был выстроен манеж, на содержание которого было отпущено 1200 рублей58. День рождения принцессы (7 декабря) и ее «тезоименитство» (9 декабря) при дворе праздновали, по словам Рондо, «чрезвычайно торжественно» — с явкой придворных и дипломатического корпуса для поздравления и последующими балом и ужином. Однако чем дальше, тем более очевидно перед императрицей вставала проблема престолонаследия, роковая для российского престола в XVIII веке.
Обе сестры императрицы Анны умерли вскоре после начала ее царствования (Прасковья в 1731 году, а Екатерина в 1733-м), зато здравствовали цесаревна Елизавета и голштинский внук Петра I. Между тем отодвинутый на время Антон Ульрих показал себя достойно. Весной 1737 года он отправился волонтером на Русско-турецкую войну. Его собственный кирасирский полк в кампании не участвовал, и юный принц состоял при штабе командующего Миниха. Из писем Антона Ульриха можно узнать, как нелегко дались его обозу — саням и телегам — русские дороги, так что его светлости даже приходилось временами идти пешком. Его слуги болели, но о себе принц писал, что здоров, и сетовал только на медленное продвижение к цели похода — турецкой крепости Очаков.
В пути он обсудил с фельдмаршалом важный вопрос о том, какие галуны и перчатки должны носить офицеры его Бевернского полка — и получил от запасливого Миниха пару перчаток в виде образца. Степной марш закончился в конце июня у стен Очакова, запиравшего выход из Днепра в Черное море. Осадная артиллерия отстала, и Миних решился на атаку крепости с ходу 1 июля шли упорные бои в предместьях; на следующий день армия пошла на штурм. Двадцатитысячный гарнизон защищался умело и отчаянно. Под турецким огнем солдаты не смогли форсировать окружавший крепость ров и отступили, несмотря на то, что командующий и следовавший за ним со знаменем в руках принц Антон пытались их остановить. Провал операции был неминуем — но на счастье Миниха в крепости начался пожар, огонь вызвал разрушительные взрывы пороховых погребов и турецкий командующий Яхья-паша стал просить о перемирии. Фельдмаршал потребовал капитуляции в течение часа, пообещав в этом случае сохранить пленным жизнь. В безвыходном положении турки приняли эти условия. Потери русской армии были велики — около тысячи человек убитыми и трех тысяч ранеными, но зато им достались богатые трофеи: крепостная артиллерия, 18 галер, запасы продовольствия и имущество побежденных — золото и серебро, дорогое оружие и украшения.
После взятия крепости Миних доложил императрице, что Антон Ульрих находился рядом с ним в центре сражения; пуля пробила его кафтан, одна лошадь под ним ранена в ухо, вторая убита. За мужество в бою фельдмаршал представил принца к чину генерал-майора и отрапортовал, что тот успешно овладевает воинским искусством и со временем «знатный и рассудительный генерал быть может»: «А о храбрости его свидетельствует бывший при Очакове штурм, при чем он так поступал, как старому и заслуженному генералу надлежит».
Императрица была довольна избранником и по возвращении героя ко двору одарила его поцелуем в щеку. Бирон пробыл у него с визитом почти два часа, что означало исключительный респект со стороны фаворита. Но на невесту воинские его лавры как будто особого впечатления не произвели. Пристально наблюдавшие за ней брауншвейгцы гадали: «Настроение принцессы всё еще очень переменчиво. Когда принц Антон Ульрих по возвращении нанес первый визит, она была безучастной; напротив, на другой день за игрой казалась гораздо веселее. Такого рода перемены продолжаются всё время, так что ничего понять нельзя»59.
Вот и пойми этих женщин — Анна-младшая то показывала «большую склонность», то демонстрировала столь же явное безразличие. Так или иначе, «главное дело» не сдвигалось с места. Бравый воин стал готовиться к новому походу. Но, по мнению императрицы, принц заслужил поощрение — и был в день рождения государыни пожалован высшим российским орденом и произведен в премьер-майоры лейб-гвардии Семеновского полка. Тогда же, в начале 1738 года, на русскую службу поступил паж новоиспеченного гвардейского штаб-офицера — впоследствии едва ли не более знаменитый, чем он сам, барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен, «по просьбе герцогини Бирон» принятый корнетом в его кирасирский полк, переименованный из Бевернского в Брауншвейгский.
Принц со свитой вновь двинулся покорять южнорусские степи с обозом из четырнадцати саней. Летом 108-тысячная армия Миниха переправилась через Буг и двинулась в направлении турецкой крепости Бендеры. В связи с тем, что в Бессарабии свирепствовала эпидемия, Миних приказал идти через территорию Польши, хотя этим и нарушал ее нейтралитет. В непрерывных боях с наседавшей турецко-татарской конницей русские войска медленно продвигались вперед. «А как пришли к реке Днестру, жары были великие и частое утруждение от неприятеля, от чего немалая слабость в армии стала показываться, а паче скот весьма ослабел», — вспоминал этот поход капитан гвардии Василий Нащокин.
Войска медленно шли по выжженной противником степи днестровского левобережья, то и дело форсировали многочисленные притоки и постоянно подвергались нападениям. Неприятельская кавалерия наносила удары с флангов и тыла, норовя отрезать обозы. В бою близ реки Билочь 23 июля отряд Антона Ульриха, прикрывавший правый фланг русской артиллерии, отразил атаку турецкой конницы, затем в дело вступили пушки и враг был, по словам Миниха, «яко мякина от ветра развеян». Спустя несколько дней три полка под командованием принца прикрывали переправу арьергарда армии через Билочь.
После одной из стычек с татарами бравый вояка написал брауншвейгскому посланнику Кейзерлингу в Петербург: «Противник нами разбит, но чувствую более досаду и усталость, чем радость, и это было бы мне совсем невыносимо, ежели бы я не думал о том и не утешался тем, что все бури выстоял и выстою ради благосклонности совершенной и добродетельной принцессы»60. Однако Антону Ульриху не удалось ни совершить воинских подвигов, о которых он мечтал, ни завоевать сердце принцессы.
Он уже видел на другом берегу Днестра турецкий лагерь, по которому открыла огонь артиллерия. Но генеральное сражение с неприятелем так и не состоялось. Переправляться на крутой берег на виду у всей турецкой армии командующий не решился и приказал отступать. Обратный путь был тяжелым, поскольку «неприятель от нее (русской армии. — И. К.) не отлучался, которым проводникам мы не очень рады были и от непрестанных тревог зело утруждены, а паче фуражирование нужное происходило». Фуражиры немедленно подвергались нападениям, и беспечность обходилась дорого. Однажды налетевшие татары убили и взяли в плен 700 человек, после чего Миних разжаловал командира дивизии генерала Загряжского в драгуны, а командира разгромленной «партии» приказал расстрелять. Гибель тяглового скота заставляла уничтожать «амуничные вещи» и прочее снаряжение, а ядра закапывать в землю. Порой приходилось всей армии стоять в безводных местах, ожидая возвращения отправленных за водой внушительных отрядов в 10–12 тысяч человек. В ослабленной длинными переходами, плохим питанием и жарой армии начались болезни. Отступление к своим границам осуществлялось, как писал один из офицеров, «подобно ретираде побитой армии». В довершение неудач этого года в завоеванном Очакове началась чума. Миних приказал взорвать крепость, а гарнизон отвести к Днепровским порогам. Таким образом, кампания не только не завершилась победой, но и привела к потере опорных пунктов; в руках русских войск остался лишь Азов.
Свершение «главного дела»
Неизвестно, о чем думала и мечтала Анна, пока ее кавалер геройствовал в степи, но и по его возвращении «главное дело» по-прежнему не двигалось с места. Однако теперь препятствием стал фаворит императрицы и владетельный курляндский герцог Бирон — точнее, его честолюбивое стремление породниться с двумя династиями сразу. По-видимому, герцог колебался в выборе: женить своего сына Петра на Анне Леопольдовне, просить для него руки сестры Антона Ульриха или выдать свою дочь Гедвигу Елизавету замуж за кого-то из младших братьев брауншвейгского принца. Позднее сам он в записке императрице Елизавете признавал только то, что австрийская императрица через своих министров просила его похлопотать о бракосочетании принца, предлагая выдать за сына фаворита одну из вольфенбюттельских принцесс с ежегодным доходом в 100 тысяч червонцев из ее собственной кассы: «Хотя я и благодарил императрицу, отклоняясь молодостью моего сына, но все-таки успел в подозрении, что ищу женить его на принцессе Анне, чего никогда не приходило мне в голову».