Корф взял в конвой своей «известной экспедиции» 74 солдата — не из гвардейских, а из армейских полков и разобрался со свитой принца и его жены: для путешествия на север были отобраны 23 человека — фрейлина и камер-юнгфера Штурм, помощники тафельдекера и мундшенка, два камердинера, две кормилицы, две прачки, два повара с двумя учениками, копиист, писарь, форейтор, портной, башмачник и четыре «ученика». С принцессой уезжала Якобина Менгден; Юлиане же и адъютанту принца Геймбургу надлежало оставаться в крепости, о чем Корф так и не решился сказать Анне Леопольдовне. Он писал в столицу, что если не взять «Жулию», принцесса впадет в отчаяние, но ответа не последовало. Пришлось схитрить: камергер объявил, что нехватка лошадей не позволяет ехать всем вместе и фрейлина догонит их позже. Анна уже не рыдала, но пришла в «крайнее уныние», и Корф не без оснований опасался за ее здоровье. Когда по дороге Анна поняла, что повозка с Менгден их так и не нагонит, она едва не потеряла сознание, и пришлось пускать ей кровь.
Выехать удалось только в самом конце лета — 29 августа на север повезли Иоанна Антоновича, а 30-го отправили его родителей. Их «поезд» из-за дождей, раскисших дорог и «худых мостов» поначалу двигался крайне медленно — 8 сентября только выбрался из Касимова. Дальше стали двигаться несколько быстрее: 12 сентября проехали Владимир, 20-го прибыли в Данилов, а 25-го проехали Вологду. 5 октября встали в 140 верстах от Шенкурска. Корф рапортовал, что реки замерзают и добраться до Соловецких островов едва ли будет возможно. По получении разрешения «поезд» с заключенными принцем и принцессой 9 ноября остановился в Холмогорах на архиерейском дворе.
План Холмогорского острога:
1 — соборная церковь; 2 — колокольня; 3 — каменная церковь, в которой службы нет; 4 — крестовая церковь; 5 — галерея; 6 — зал у известных персон; 7 — палата, где Менгден; 8 — кормилиц дети живут; 9 — сени темные, из которых ход в огород; 10 — сени темные; 11 — крылец на двор и два часовых; 12 — передняя, где кушанье набирается, только в оной не кушают; 13 — палата выходная, где известные персоны; 14 — палата детинная; 15 — палата, где известная персона живет; 16 — кладовая; 17 — сени глухие; 18 — сени глухие; 19 — сени; 20 — сени; 21 — зал; 22 — задняя светелка; 23 — сени; 24 — крылец на двор; 25 — архиерейская старая спальня; 26 — площадка; 27 — забитые ворота; 28 — забор внутри двора, вышина шесть аршин восемь вершков; 29 — калитка в огород; 30 — баня в огороде; 31 — забор через плотину, вышины семь аршин шесть вершков; 32 — ворота задние, в которые вся команда обыкновенно ходит; у них будка и часовой; 33 — забор от задних ворот, вышина 5¼ аршин; 34 — капитанские покои; 35 — лекарские покои; 36 — подпоручик; 37 — прапорщик; 38 — кухня; 39 — хлебенные; 40 — солдатские покои; 41 — служительские покои; 42 — конюшня; 43 — сарай каретный; 44 — сени; 45 — солдат Козлов; 46 — спальня подполковничья; 47 — передняя его ж; 48 — людская; 49 — сени; 50 — кладовая; 57 — передние ворота под палатами подполковничьими; 52 — крылец на двор; 53 — галерея каменная; 54 — кофишенкская; 55 — покои каменные; 56 — лестница на двор; 57 — часовой и будка; 58 — сени; 59 — караульня, где при известных персонах солдаты живут; 60 — площадка каменная; 61 — выход каменный, заколочен; 62 — каменная стена; 63 — забор вышиною шесть аршин девять вершков; 64 — забор восемь аршин без трех вершков; 65 — ворота, в которые все ходят в соборную церковь; 66 — забор вышиною 8¼ аршин; 67 — амбары архиерейские; 68 — ворота забитые; 69 — школа.
Копия XIX в. ГЛРФ
Тихая кончина
По прибытии в Холмогоры Корф донес, что двигаться далее невозможно — по Северной Двине шел лед. К тому же Холмогоры были безопаснее и удобнее для содержания пленников, чем намеченный ранее для зимовки Николо-Корельский монастырь в устье реки, с ветхими деревянными стенами и недостатком помещений (конвой пришлось бы располагать в избах за монастырем); к тому же туда трудно было бы доставлять съестные припасы и дрова. «В Холмогорах, — писал камергер, — принц Иоанн помещен так, что если б для содержания его и нарочно где дом построить, то лучше сыскать не можно, ибо архиерейский дом построен как маленькая крепость или цитадель, холмогорские палаты на острову, где вода кругом, и никому ни туда, ни оттуда вблизи виду никакого нет». Резиденция архиепископа Архангельского и Холмогорского недавно была перенесена в Архангельск, и дом в Холмогорах пустовал.
По размышлении императрица согласилась оставить ссыльных здесь: «За неспособностью Корельскаго монастыря быть до весны на Холмогорах и в том доме, где обретается», — но в обстановке строгой секретности. Даже на богослужении священник и причетники не должны были не только говорить с «известными персонами», но и видеть их. Те не должны были допускаться и к исповеди — разве что «кто заболит к смерти»; в этом случае священник сам становился арестованным «безвыходно» и должен был отправиться вместе с узниками в Соловецкий монастырь. Посланный туда полковник Чертов отрапортовал о выполнении задания и прислал план монастыря с указанием на нем отремонтированной тюрьмы, готовой принять знатных узников.
Анне уже никогда больше не довелось увидеть верную «Жулию». Фрейлина Менгден осталась в Ораниенбурге вместе с карлицей, кормилицей и несколькими дворцовыми служителями и коротала время за рукоделием и игрой в карты с полковником Геймбургом. Эта «безызвестная экспедиция» состояла под охраной «трезвого и постоянного человека», капитана Степана Ракусовского, и тринадцати солдат его команды. Столь малый гарнизон даже не мог толком нести караулы, и капитан просил о прибавке солдат, но его просьбы оставались без ответа. Впрочем, и особых оснований для беспокойства не было: заключенные жили мирно, ими никто не интересовался, так что начальнику охраны приходилось заниматься преимущественно хозяйственными делами и коротко рапортовать: «Арестанты обстоят во всяком благополучии». Как только им разрешили иметь бумагу и чернила, Адольф Геймбург сочинил прошение об «отпуске».
Чувствовала ли Елизавета за собой вину по отношению к свергнутой и заточенной сопернице? «Работа» монарха не подразумевает подобных сантиментов. Скорее ее могла интересовать реакция зарубежных родственников брауншвейгской четы — особенно в том случае, если бы с ней что-то произошло. Тем не менее государыня иногда вспоминала о заточенном семействе и посылала ему подарки. Под Новый год к ним прибыли «три антала[51] венгерскаго вина и две дюжины разных гданских водок». «Я не в состоянии вашему превосходительству донесть, — писал Корф руководителю Кабинета ее императорского величества И. А. Черкасову 5 января 1745 года, — какое обрадование при моем объявлении у известных персон было, когда я им объявил ея и[мператор]ского в[еличест]ва высочайшую милость о позволении службы Божией и о присылке вин; они с радости сами не знали, что на то мне ответствовать, но сказали: "Обрадуй и заплати Господь Бог ее и[мператор]ское в[еличест]во всемилостивейшую государыню, так как мы, бедные, ныне чрез вас высочайшею ее и[мператор]ского в[еличест]ва матернею милостью порадованы, и удержи Бог впредь ея и[мператор]ского в[е личест]ва милость к нам бедным!"». Были ли эти похвалы искренними или их посоветовал выразить искушенный в придворной науке Николай Андреевич, судить не нам.
Камергер Корф беспокоился и о здоровье принцессы — вовремя, хотя и с трудом нашел в Архангельске повивальную бабку Анну Ренард и кормилицу-немку Христину Крон. 19 марта 1745 года Анна Леопольдовна родила слабенького мальчика, которого «по худости его здоровья» поспешили окрестить и в присутствии Корфа и Гурьева нарекли Петром. Обряд совершал иеромонах Иларион Попов, давший подписку в том, что был приглашен «к незнаемой персоне для отправления родительских молитв, которое как ныне, так и впредь иметь мне скрытно, и ни с кем об оном, куда призывай был и зачем, не говорить под опасением отнятия чести и лишения живота». Анна Ренард также обязалась: «…не открывать и не сообщать о том, что я там видела и делала, и в бытность мою при вышеупомянутой неизвестной особе я ничего важнаго не слыхала и не узнала, в чем свидетельствуюсь Господом Богом и святым его Евангелием».
Обходительный Корф сумел уговорить императрицу не отправлять его подопечных в Соловки, куда трудно доставлять всё необходимое по причине отдаленности и отсутствия более полугода надежной связи с материком. Зная богомольность Елизаветы, он использовал и другие аргументы. «При сем не могу преминуть вашему и[мператор]скому в[еличест]ву всеподданнейше донести, — писал камергер 5 января 1745 года, — что я здесь между разговорами о узаконениях Соловецкаго монастыря от здешняго архиерея слышал, который там лет за 20 чернцом и архимандритом был, что почивающие в том монастыре св[ятые] отцы Зосима и Савватий, между прочим, узаконили, дабы во оной лавре не токмо в монастыре женского полу, но и мущин без бород, тако ж де и из скотов женскаго полу на тамошнем острову содержать запрещено, которое и поныне по их узаконению тако ж содержится; и приезжающих по обещанию женскаго полу богомольцев, как скоро на остров приедут, то оных того ж часу от мужскаго полу на построенном при берегу гостином дворе в особливые покои отлучают, понеже на том острову, кроме монастыря, жила никакого не имеется. Откуда их за приставом в монастырь для службы Божией в церковь впускают, а по окончании службы таким же образом отводят, и более одной ночи на том острову жить не допущают. Как и в прошедших годах при князе Василье Долгоруком был приставлен гвардии поручик Салтыков, который имел при себе жену, и как скоро оный поручик с своею женою туда прибыл, то ее в монастырь не пустили, и жила в гостином дворе; а от онаго монастыря в Синод представлено было, что по узаконению упоминаемых святых противно на оном острову женскаго полу содержать, а из Синода о том в высочайший Кабинет донесено, откуда резолюция воспоследовала, оную жену с того острова сослать, которая по силе указа выслана и вывезена, а я, как раб вашего и[мператор]ского в[еличест]ва, ведая усердное вашего и[мператор]ского в[еличест]ва снисхождение ко всем святым, угодившим к Богу, об оном не посмел не донести, чтоб я, слыша о вышеписанном, за недоношение не мог после на себе понести вашего и[мператор]скаго в[еличест]ва гнева»