Пьетро огляделся:
– Доделали в итоге.
– Как красиво! – восхитилась Анна.
– Это нужно для праздника Крошки.
Внизу, вокруг крана, лежали груды костей. Дальше, рядом с длинным сараем из листового металла, стояла автоцистерна, горы шин и стопки дров.
Анна и Пьетро на четвереньках проползли по песчаному краю пропасти и спустились в карьер. Кукла смотрела на них своими чёрными глазницами, сделанными из тракторных колёс.
Ветер пробегал сквозь кучи песка, пыхтел по двору, поднимая вихри пыли и хлопая дверью сарая. Автоцистерна была в хорошем состоянии, виднелись следы шин, которые она оставила после себя.
Груды костей поменьше делились в зависимости от вида: голени, рёбра, плечи и так далее. Более крупные ещё не разобрали.
Анна разочарованно упёрлась руками в бока:
– Тут никого нет, вернёмся наверх.
– Подожди… – Пьетро опустился на землю.
– Что это? – перебила его Анна.
В глубине долины в ясном небе клубилась пыль.
Водитель автоцистерны, должно быть, был верующим. Приборная панель была обклеена фотографиями отца Пия и папы Ионна Павла II. По всей длине цистерны красовалась золотистая надпись печатными буквами: "МЕРА ЛЮБВИ – ЭТО ЛЮБОВЬ БЕЗ МЕРЫ".
Пьетро и Анна, присев на водительское кресло, наблюдали через окно за облаком пыли, которое, увеличившись, превратилось в три телеги, запряжённые парами лошадей, похожими на ту, на которой ездил Катио. Но в этих телегах вместо костей ехали дети. Караван остановился под куклой, и все с криком выскочили.
Анна вспомнила, как жёлтый школьный автобус довозил её до ворот начальной школы и вместе с кучей измождённых товарищей она бежала на школьный двор. Разница была в том, что эти дети были голые и худые, как ящерицы.
Глаза девочки метались от одного ребёнка к другому в поисках Астора, но дети все казались одинаковыми. Она думала, что детей держат связанными, как рабов в Древнем Египте, но они были свободны и, казалось, даже довольны. Шестеро старших следовали за ними, как учителя, изо всех сил удерживая в строю. Они ловили одного, а другой убегал. В конце концов их подвели к ряду бочек.
Пьетро ударил себя кулаком по лбу и указал на высокую, полуголую, выкрашенную в белый цвет девочку:
– Вон Анжелика.
Рядом с ней толстый парень с покатыми плечами и бесформенными бёдрами вынимал из бидона горсти синего порошка и бросал в детей, которые исчезали в облаке кобальтового цвета.
– А это Медведь, Розарио.
Анна сжала его за руку:
– Я их уже их видела, они убили Микелини.
Как только операция по окраске была закончена, растрёпанная девочка принесла картонную коробку и раздала всем по бутылочке кока-колы.
После перекуса Анжелика дунула в свисток, и синие разделились на группы. Кто-то брал голенные кости и засовывал их в пакет, висящий на боку, кто-то рылся в кучах. Всё происходило быстро и, видимо, уже не первый раз. Те, у кого пакеты наполнялись, цеплялись за крючья, свисающие с крана, и их поднимали в воздух другие, кто держал верёвки. Как обезьяны, они карабкались по скелету и, раскачиваясь, метались из стороны в сторону, прибивая кости железными гвоздями. Большие снизу руководили ими криком.
Анна прильнула к проёму:
– Вон он! Это он!
– Который?
– Вон тот, – она указала пальцем на мальчика, стоящего на груде костей. – Я пойду за ним.
– Подожди... подожди... – Пьетро попробовал остановить её, но она выскочила из автоцистерны и побежала.
Астор стоял к ней спиной. В руках он держал тазовую кость, словно руль. Анна метнулась между локтями и позвонками, которые лежали у неё под ногами, протянула руку и ухитрилась схватить его за лодыжку. Малыш взвизгнул и покосился на неё.
Девочка приподнялась и увидела под синей краской голубые глаза мамы, нос папы, кривые зубы Астора. Брови у него были сбриты. Она улыбнулась ему:
– Астор.
Он растерянно смотрел на неё, словно не узнавал, потом сглотнул комок и пробормотал:
– Анна... Анна... – и заплакал.
– Пошли, – Анна протянула ему руку.
Но он только помотал головой с искривлённым от рыданий лицом.
– Астор, пошли.
Брат вытер рукой сопли, стекавшие с губ, но не пошевелился.
– Пошли, – повторила Анна.
Но малыш сделал три шага назад, как креветка, и сел на кучу костей:
– Нет. Не хочу…
– Давай, пошли, – она попыталась улыбнуться.
Пока она добиралась сюда, то всё продумала, за исключением того, что брат не захочет идти с ней. От удивления она смогла только делано улыбнуться:
– Вернёмся к ящерицам.
Астор опустил глаза:
– Ты плохая. Ты сказала мне, что все умерли. Нет никаких монстров, нет этого "снаружи".
Он снова заплакал.
У Анны зазвенело в ушах. Карьер, кости, кукла вращались вокруг неё, как накренившаяся карусель. В горле встал ком. Задыхаясь, он сказала:
– Я делала это ради тебя, чтобы ты не видел ничего плохого. Пойдём, пожалуйста.
Мальчик в синем гриме, размазавшемся от слёз и соплей, глотнул воздуха и вздохнул:
– Не хочу. Здесь такие же дети, как и я.
Анна прыгнула к нему.
– Хватит! – она схватила его за руку. – Я твоя сестра, понял? Здесь решаю я, – и потащила его в пыль. – Ты должен слушаться, придурок!
Ветер донес до неё пронзительный свист. Краем глаза она увидела, как к ней скачут синие.
Астор рывком высвободился и на четвереньках поднялся на груду костей.
Синие тянули её за волосы и футболку, липли к ногам. Анна свалилась на землю, продолжая наносить удары руками и ногами, но едва отбивалась от одного, в неё вцеплялся другой. С невероятным усилием ей удалось подняться на колени и встать. На ней висела куча детей. Она сделала пару шагов, пытаясь стряхнуть их, но те не сдавались – она со стоном упала в пыль, как задыхающийся Христос.
Они прижимали её к земле за запястья и лодыжки. Её слепило стоящее в зените солнце.
Улыбчивый силуэт, побледнев, спросил её охрипшим голосом:
– Что ты хочешь от Мандолины? Оставь его в покое.
– Какая мандолина? О чём ты? – Анна прищурилась и различила тень Анжелики.
Та была вся выкрашена в белый и такая худющая, будто едва встала из гроба. Ожерелье из костей, на котором в качестве медальона висел птичий череп, свисало между маленьких грудей. На ней была открытая фиолетовая жилетка, а на босых ногах пара скользких камуфляжных брюк. Золотые металлические солнцезащитные очки покоились на орлином носу, пересекаемом чёрной полосой, которая продолжалась на высоких скулах. Волосы, заплетённые в два больших хвоста, падали на плечи. Она подошла к Астору, который, присев на кости, смотрел вдаль, посасывая палец, и погладила его по голове, как собаку:
– Я говорю о нём.
Анна попыталась приподняться, но её мгновенно остановило множество маленьких рук:
– Он не Мандолина. Его зовут Астор. Он мой брат.
– Сколько тебе лет?
Анна обернулась и увидела Медведя. Кубическая голова покоилась на короткой шее. Лицо, выкрашенное в белый цвет, было плоским, как ладонь, а на лбу просвечивало несколько пятен. Бородка, испачканная голубой пылью, соединялась с отросшими усами и шла к шапке вьющихся волос. На нём была потёртая футболка с надписью "Еду в Мексику". Пара бермуд в зелёно-чёрную клеточку спускалась к икрам размером с батон.
Анна плюнула ему под ноги.
Анжелика присела рядом с сигаретой во рту, посмотрела на неё, затянулась, дунула ей в лицо табачным дымом и сунула руку в шорты.
Анна вскрикнула, пытаясь освободиться от хватки синих:
– Оставь меня в покое, сука.
Анжелика схватила её за волосы на лобке и дернула. Между пальцев осталась прядь, которую она внимательно осмотрела:
– Тебе 13 лет, может быть, 14.
Анна зарычала:
– Вы краситесь в белое, чтобы скрыть Красную.
В ответ она получила пощёчину. Анна зажмурилась и заставила себя не плакать.
– Отпустите её, – приказал Розарио, но дети не шевельнулись, смотрели на него, не понимая. – Я сказал, отпустите её.
Он ногой оттолкнул одного, и все отпустили Анну.
– Говоришь, это твой брат? – Медведь почесал бороду.
– Да, – Анна встала на ноги.
– Здесь не нет ни родных, ни двоюродных братьев, ни друзей – он обвёл детей рукой. – Они принадлежат Крошке. А его зовут Мандолина.
– Не называй его Мандолиной, – Анна вдохнула носом. – Его зовут Астор.
– Ты! Как тебя зовут? – спросил Медведь у Астора.
Тот пробормотал что-то невнятное.
– Не слышу, – Медведь прикоснулся к уху. – Как тебя зовут?
Астор посмотрел на сестру, поколебался и ответил:
– Мандолина.
За последние 4 года жизни Анна много страдала. На её долю выпали грандиозные огненные бедствия, такие как взрыв метанового месторождения, от которых до сих пор ныло сердце. После смерти родителей она погрузилась в такое безграничное и тупое одиночество, что несколько месяцев чувствовала себя идиоткой, но ни разу, ни на секунду мысль о том, чтобы покончить с этим, не коснулась её, потому что она понимала, что жизнь сильнее всего. Жизнь нам не принадлежит, она нам лишь даёт силы. Её жизнь была именно такой – как таракан, который хромает на двух лапах, после того как на него наступили; как змея, которая уползает под ударами мотыги и тащит за собой выпавшие кишки. Анна неосознанно догадывалась, что все существа на этой планете: от улиток до ласточек, включая людей, – должны жить. Это наша задача, это записано в нашей плоти. Надо идти вперёд, не оглядываясь назад, потому что энергия, которая пронизывает нас – мы не можем её контролировать. И даже отчаянные, ослабленные, слепые, мы продолжаем питаться, спать, плыть наперекор водовороту, который тянет нас вниз. И всё же тут, в каменоломне, эта уверенность пошатнулась. Эта "Мандолина", произнесённая тихим голосом, открыла ей новые, более яркие горизонты боли. Анне показалось, что сердце высохло в груди, как цветок в печи, а кровь в венах превратилась в пыль.