[3], идиот! Величайший убийца всех времен.
Кристиан надеялся, что какой-нибудь грабитель или цыган ночью забредёт на свалку в поисках поживы, и наткнётся на Мэнсона.
– Представляешь, какой-нибудь негритос попытается сбежать, будет перелезать через сеть с вываливающимися из него кишками, а Мэнсон тем временем схватит его за задницу? – хмыкнул он, хлопнув Сэмюэля по плечу.
Чтобы щенок стал ещё злее, Кристиан побродил в интернете по сайтам про боевых собак. Он достал электрошокер, одну из тех штуковин, которые стреляют в тебя высоковольтными электрическими разрядами, пока ты не лишаешься чувств, – и с ним и палкой, покрытой резиной, начал превращать собаку в машину смерти. Не удовлетворившись этим, зимой он обливал щенка ледяной водой, чтобы тот стойче переносил погодные условия.
Не прошло и года, как Мэнсон стал настолько агрессивен, что приходилось бросать ему пищу издалека и наполнять миску водой с помощью специального насоса. Отличная работа, так как ночью нельзя было даже спустить его с цепи, не рискуя остаться без руки.
Как и у тысяч других собак, судьба Мэнсона заключалась в том, чтобы провести свою жизнь на цепи.
С приходом вируса всё изменилось.
Эпидемия выкосила семью Оддо за несколько месяцев, и собака осталась одна и на привязи. Пёс боролся за жизнь, вылизывал дождевую воду, которая скапливалась в металлических углублениях автомобилей, и сухие остатки еды с земли. Время от времени кто-то проезжал по дороге, но никто не останавливался, чтобы накормить его, и он в отчаянии выл, поднимая морду к небу. Мать какое-то время отвечала на его призывы, потом замолчала, и даже у Мэнсона, измученного голодом, не осталось сил, чтобы лаять. Ноздри улавливали зловоние из общих могил Трапани.
В какой-то момент инстинкт подсказал, что хозяева больше ничего ему не принесут и он здесь так и умрёт.
Цепь, которая сидела у него на шее, длиной около 10 метров, заканчивалась колом, воткнутым в землю. Он начал тянуть, упираясь задними лапами и шаря передними. Ошейник уже свободнее сидел на исхудавшей шее, и в конце концов ему удалось из него вырваться.
Он весь ослабел, покрылся язвами, блохами, и с трудом держался на ногах. Он прошёл мимо останков матери, ненадолго принюхался к ней и шатаясь вышел из главных ворот.
Он ничего не знал о мире и очень удивился, что одни люди стали пищей, а другие, поменьше, были ещё живы, но едва завидев его, опрометью убегали.
Вскоре он восстановил былую форму. Питаясь отбросами, он входил в дома и подчищал всё, что находил, не гнушаясь даже ловить ворон, пирующих на трупах. Бродя по улицам, он встретил стаю бродячих собак и прибился к ней.
Когда он первым набросился на тушу овцы, остальные зарычали, показывая клыки. Он на своей шкуре ощутил, что в стае существует иерархия, а ему надлежит держаться подальше от самок в период течки и ждать своей очереди, чтобы поесть.
Однажды в заброшенном поле за складом шин перед ним выскочил заяц.
Заяц – непростой зверь. Он быстро бегает и совершает внезапные прыжки, которые сбивают с толку. У него только один недостаток – он быстро устаёт. С другой стороны, тело Мэнсона представляло собой массу выносливых мышц. После изнурительного бега он схватил этого зайца, дёрнул, сломал ему позвоночник и стал пожирать.
Перед ним появилась сутулая гончая, чуть выше него по рангу, с обвислыми ушами и большим носом, похожим на гриб. Мэнсон пошевелился, низко опустив хвост, но в тот момент, когда гончая начала есть, он прыгнул на неё и одним укусом оторвал ей ухо. Противник, удивлённый и испуганный, повернулся, брызнул кровью, и вонзил зубы в толстую шкуру овчарки. Мэнсон отпрыгнул назад, бросился вперёд, вцепился противнику в горло и одним махом вытащил трахею и пищевод, оставив его барахтаться в луже крови.
Бои среди собак, как и волков, редко заканчиваются смертью. Они служат больше для определения иерархии в стае, однако Мэнсон был борцом, который плевал на правила и не останавливался, пока противник не падёт бездыханным. Кристиан Оддо как в воду глядел. Пёс был прирождённой машиной смерти, и после перенесённых страданий и пыток он стал нечувствительным к ранам и безжалостным к побеждённым.
Кровь возбуждала его, придавала сил, приносила уважение ведомых и благосклонность текущих сук. Этот мир ему нравился: ни цепей, ни жестоких людей. Покажи клыки – и тебя все уважают. Через несколько недель, даже не сразившись с вожаком, который припал к земле, широко расставив лапы, он стал альфа-самцом – тем, кто ест первым и покрывает самок.
Три года спустя, когда взрыв метанового месторождения застал стаю врасплох, пока та кружила вокруг лошади на стоянке торгового центра "Подсолнух", он ещё не потерял своего ранга. Что лошадь делала на той стоянке, было загадкой, которая никого не интересовала. Животное, худое и в язвах, застряло копытом в тележке для покупок и неподвижно стояло в облаке мух, рядом с кассовыми аппаратами. Гнедая голова болталась у неё между ног. Лошадь находилась в том состоянии смирения, которое иногда одолевает травоядных перед смертью, колгда им остаётся только ждать. Собаки окружали её неторопливо, почти вяло, с осознанием того, что рано или поздно у них появится свежее мясо.
Мэнсон, чтобы подчеркнуть свой статус, первым подошёл к кляче, которая, почувствовав, как его клыки вонзаются в бедро, едва не лягнулась. Но зарево пожара, подпитываемого ветром, окутало сцену одеялом едкого, раскалённого дыма. Охваченные пламенем, напуганные взрывами бензонасосов, собаки укрылись на складе электроники. Они прятались там ещё нескольких дней, чуть не задохнулись под сводом огня, а когда всё сгорело и они вышли, мир явил собой царство пепла без пищи и воды.
Анна откинула волосы.
Овчарка проползла вперёд и остановилась, прижав уши и не сводя глаз с добычи.
Девочка посмотрела на сетку забора. Слишком высоко. Ей не хотелось возвращаться в машину – там и умереть можно.
Она развела руками:
– Иди сюда! Чего ждешь?
Зверь, казалось, колебался.
– Давай, давай! – она подпрыгнула на месте. – Давай покончим с этим.
Собака плюхнулась на асфальт. Ворон каркнул в небе.
– Ну что? Боишься?
Животное щёлкнуло хвостом.
Девушка подбежала к машине так быстро, что ударилась бедром о бок. Простонав, она проскользнула в дверь и закрыла её за собой.
Машина с грохотом вздрогнула.
Анна схватила ремень безопасности, обмотала им ручку и привязала к рулю. Сквозь непрозрачное стекло она видела, как тёмный силуэт бросается на окно.
Она нырнула внутрь машины и свернулась калачиком в багажнике, но мгновенно чемодан, которым она заткнула окно, вылетел внутрь, а за ним – пёс. Она оттолкнула его, закрываясь чемоданом и судорожно подыскивая оружие защиты. Рука нащупала зонтик. Она схватила его обеими руками, держа перед собой, как пику.
С оглушительным рыком пёс заскочил в кабину.
Анна ткнула ему тростью зонта в шею – струйка крови ударила ей лицо.
Пёс хмыкнул, но не отступил. Он двинулся вдоль сиденья, упираясь грязной спиной в крышу машины.
– Я сильнее! – девочка ударила его в рёбра.
Она попыталась вытащить зонт, но ручка осталась у неё в руке.
Зверь с тростью между рёбер набросился на неё. Зубы щёлкали в нескольких дюймах от носа Анны, которую обдавало горячим, гнилым дыханием. Защищаясь локтями, она отбрасывала пса назад и отступила на переднее сиденье, оказавшись между костями мёртвой женщины.
Собака не двигалась. С испачканной кровью и пеплом шерстью, исходящий кровавой слюной, пёс посмотрел ей в глаза, склонил голову, словно хотел лучше понять её, едва покачнулся и рухнул.
Анна стала напевать песню, которую сама же и сочинила:
– А вот и Нелло, у него розовые кроссовки и с верблюжьи усы.
Нелло был другом её отца, водил белый фургон и время от времени приезжал из Палермо с книгами для мамы. Анна видела его несколько раз, и хорошо помнила, насколько он был симпатичный. Она часто вспоминала его усы.
Солнце поднялось среди белых облаков, окаймляющих небо. Было не жарко, лучи приятно согревали озябшую за ночь кожу.
Рюкзак пришлось нести на одном плече, поскольку другую лямку порвали собаки. Однако разорвать его им не удалось. Бутылка настойки тоже не пострадала.
Перед уходом она решила последний раз посмотреть на зверя. Держась на безопасном расстоянии, Анна глянула через распахнутую дверцу. Кусок грязной шкуры поднимался и опускался с хриплым сипом. Она подумала, стоит ли прикончить пса, но не рискнула приближаться. Пусть лучше сам сдохнет.
Она прошла по дорожке, которая шла рядом с A29, а затем свернула к морю, пройдя через торговый район. От дискаунтера, в котором они когда-то закупались, остались только железные столбы и балки крыши. Мебельный магазин, где они купили диван и двухъярусную кровать в рассрочку, уничтожило пламенем. Пепел плотным слоем покрывал белую каменную лестницу. Красивых ваз, украшенных головами мавров уже не было. Остались остовы диванов и пианино.
Анна прошла через автостоянку дилера "Форд" с аккуратными рядами сгоревших машин и срезала дорогу через поле. От виноградников остались только опоры рядов, окурки оливковых деревьев и каменные стены. Комбайн рядом с развалинами хозяйского дома напоминал насекомое с полным ртом зубов. Плуг, как муравьед, вонзил остроконечную морду в землю. То и дело между чёрными комьями торчали стебли инжира, а на обугленных стволах деревьев виднелись светло-зелёные почки.
Низкое современное здание начальной школы "Де Роберто" плыло по чёрному морю среди волн жары, от которых, казалось, плавился горизонт. Баскетбольная площадка за зданием заросла травой. Огнём расплавило мусорные корзины. Сквозь пустые окна виднелись скамейки, стулья, покрытый землёй линолеум. На стене её 3-его "С" класса ещё висел рисунок жирафа и льва за авторством Даниэлы Сперно. Учительская кафедра стояла на возвышении рядом с доской. Однажды она открыла ящик и нашла там классный журнал и зеркало, с помощью которого учительница Ригони проверяла волосы на подбород