– Он жив?
– Не знаю.
Когда она перелезла через небольшую стену, борясь с тошнотой, то справа увидела Пушка. Он скулил и рвался вперёд, пытаясь набраться смелости для прыжка.
– Пожалуйста, – взмолилась она. – Будь добр, стой на месте.
Пёс послушно растянулся на земле.
Девочка пробралась между кактусов. Астор, сидевший рядом с "Веспой", прикусив палец, глядел на торчащую из-под мотороллера руку Пьетро, лежащую на почерневшей бутылке отбеливателя. Остальная часть тела скрывалась под мотороллером. Ветер утих, и тишину нарушал только собачий скулёж.
– Надо его вытащить, – сказала она брату, хотя был риск раздавить его мотороллером. – Ты понял? – она повернулась к Астору, который смотрел в пустоту. – Очнись, блин! Помоги мне! Возьми его за руку и тяни, а попробую поднять мотороллер.
Ребенок, как автомат схватил Пьетро обеими руками за запястья.
– И не отпускай. Не вздумай отпустить!
Анна ухватилась за корму "Веспы" и оттолкнулась ногами. Ей удалось приподнять её на десяток сантиметров, но потом пришлось снова опустить. Слишком тяжёлая. Она попробовала ещё раз, но безуспешно. Казалось, мотороллер обо что-то зацепился. Она села, упёрлась лбом в колени и прошептала:
– Не получается.
Почему она позволила ему починить “Веспу”? Это она сказала ему: "Ну, завтра ещё попробуешь". Достаточно было сказать: "Хватит, пойдём пешком". Всего несколько других слов – и теперь они бы уже были на пути к Мессине.
Она глянула на две жёлтые башни собора.
– Надо взяться и поднимать вдвоём: я сзади, а ты спереди.
С первой попытки им удалось немного сдвинуть "Веспу" с места. Показалось плечо и бок Пьетро в полосатой рубашке. Крови не было. Во второй раз Астор ухватился немного по-другому, и Анна с отчаянным криком дёрнула. Мотороллер приподнялся, но не перевернулся. Девочка толкала вперёд, упираясь вытянутыми руками.
– Астор, сюда. Быстрее.
Мальчик отпустил руль и сел рядом с ней.
– На счёт "три". Закрываем глаза и толкаем. О Пьетро не думаем. Просто толкаем, – она посмотрела ему в голубые глаза. – Представь, что ты самый сильный в мире, хорошо?
Астор кивнул.
– Раз… два… три!
Скутер перевернулся, унося с собой облако земли и опунции, и с металлическим грохотом упал с уступа на пляж.
Инстинктивно Анна обняла Астора и прижала к груди.
Пьетро лежал, раскинув руки. Голова, свесившаяся набок, потонула в лохмотьях и полиэтиленовых пакетах. Под коленями брюки были залиты кровью. Одна лодыжка расплющилась, превратившись в мешанину носков, костей и плоти. Из локтя торчала розоватая кость.
Анна опустилась на колени и поднесла ухо к его рту.
– Он жив.
Через три дня он умер.
В те дни Анна пыталась вытащить Пьетро на дорогу. Она раздобыла лестницу и веревки, но едва она пошевелила его, мальчик истошно завопил и задрожал, будто его терзали электрическим током. Анна испугалась и отпрянула.
Они срезали опунцию, разожгли костёр и осторожно переложили Пьетро на надувной матрас. Анна разрезала ему ножом брюки и футболку. Тёмный синяк начинался из-под пупка, покрывал весь живот и спускался на бок. На заднице и под мышками, как она и подозревала, были алые пятна вируса.
Мальчик лежал без сознания, горел лихорадкой. Когда ему давали пить, он выплёвывал воду, как яд.
Ночью он кричал.
В кромешной тьме вместе с Пушком Анна бродила по тёмным переулкам Чефалу в поисках лекарств. В ящиках аптек почти ничего не осталось: крема для кожи, дезодоранты и коробки, съеденные мышами. Она откопала бутылочку мелатонина, тахипирин и антибиотики, но ничего, чтобы облегчить страдания.
На следующий день Пьетро погрузился в задыхающийся сон, от которого с визгом просыпался, как будто об него разбивались волны боли. Он повторял, что ему холодно, даже огонь и одеяла не могли его согреть.
На следующее утро из серого, как камень, моря вышло бледное холодное солнце. Астор и Анна спали, свернувшись калачиком рядом с Пьетро, который потерял сознание. Кровь превратилась в чёрную густую, как смоль, смесь, которая приклеила его к матрасу. Пурпурное пятно на распухшем животе стало тёмным и тёплым.
В середине дня он начал бредить – разговаривал с каким-то Патрицио. Говорил, что тот должен перестать печатать, что шум клавиш сводит его с ума.
– Сейчас скажу ему, – успокаивала его Анна, поднимая голову. – Слышишь? Он перестал.
Гримаса ужаса застыла на лице Пьетро, который ледяными глазами смотрел в потухшее небо, словно над ним парило что-то страшное.
Анна снова сбегала в аптеку и, вскрыла там все ящики, нашла таблетки и ампулы для инъекций, но не шприцы. Она вылила ему жидкость между потрескавшихся губ и попыталась сунуть в рот горсть таблеток, но он сжимал зубы, будто ей назло. Она попробовала несколько раз, но безуспешно. Наконец она разбросала таблетки в стороны, стала пинать пустые консервные банки и опунцию и с криками выдирать кусты. Астор вцепился ей в ноги, умоляя остановиться.
На четвереньках они подобрали таблетки и сунули их ему в рот по одной, пока Пьетро не успокоился. Его лицо расслабилось, он погрузился в тяжёлый сон.
На третий день Анна проснулась от голоса Пьетро:
– Анна... Анна ...
Она вылезла из-под одеяла, опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку:
– Вот я, здесь.
Пьетро прищурился, словно ему в глаза бил яркий свет, приподнял затылок и уставился на неё слепым взглядом.
– Колесо… его заклинило… я пытался... – приступом кашля ему раздирало грудь. Он выплюнул комок тёмной крови и нащупал в темноте её пальцы. – Найди кроссовки…
Анна вытерла слёзы и погладила его вспотевший лоб:
– Конечно, найду.
– Ты должна их найти, поняла? Они спасут тебя.
– Поняла. А теперь отдохни.
Слова Анны, казалось, успокаивали его. Видимо, его губы искривились в улыбке, и несколько минут он молчал, затем заговорил с закрытыми глазами:
– Анна, возьми два полиэтиленовых пакета.
– Зачем?
– Два пакета. Без дыр.
ДВА ПАКЕТА
Вита – небольшая деревня в провинции Трапани. На улице Алерамо, посреди фруктового сада стоял современный дом, принадлежащий семье Ло Капо. На первом этаже жила Костанца, вдова Доменико Ло Капо, владельца преуспевающей строительной компании, умершего в 60 лет от сердечного приступа. На втором этаже обосновалась Лаура, их старшая дочь, мать Пьетро, разведённая с Мауро Серрой, механиком гоночной команды "Ducati". На третьем этаже располагалось две квартиры, в которых жили две другие дочери: Аннарита и Челесте.
Аннарита, младшая, изучала архитектуру. Челесте, которой было уже за 30, была холоста и владела гончарной мастерской в центре города. Люди говорили, что Челесте – ни рыба, ни мясо, а одно из тех существ, которым секс не интересен, независимо от пола. Про Аннариту ходили слухи, что она лесбиянка, а её учёба в университете – лишь предлог, чтобы ездить в Палермо к подруге, которая работает в городском совете. В общем, деревенские пересуды.
Дело в том, что после смерти Доменико в доме на улице Алерамо жили одни женщины, которые опекали Пьетро, как маленького короля.
Только одному мужчине было разрешено приходить в это своеобразное женское общежитие – Мауро, отцу мальчика. Вечно путешествующий по миру механик выкраивал выходные в месяц и две недели летом, чтобы приехать к сыну и бывшей жене, которая вместе с сёстрами кормила его капонатой почти без уксуса, омлетом и канноли с рикоттой из овечьего молока. В те дни звезда Пьетро уходила в закат, а звезда отца ярко сияла на небе.
Мауро Серра был высоким и рыжим, с голубыми глазами и густой бородой, обрамлявшей лицо. Он одевался во фланелевые рубашки, а на ногах носил остроконечные техасские сапоги. Сёстры утверждали, что он переплюнул Роберта Редфорда и, как и американский актёр, был заядлым плейбоем.
Когда по воскресеньям три сестры смотрели Гран-При, они пытались угадать, кого из девушек-зонтиков[9] Мауро уже успел соблазнить.
– По одной каждую гонку, – фыркнула Лаура, подавая пармезан.
Лаура Ло Капо была красивой женщиной со смуглой кожей и с двумя угольно-чёрными глазами. После развода она набрала вес и не перестала закрашивать седину на корнях длинных волос. Она называла бывшего мужа плейбоем, но вместо того, чтобы ревновать, гордилась этим:
– Разве можно мешать льву охотиться? Нельзя же запирать его в клетке. Я так не могу. Это преступление против женского пола.
Поскольку она была единственной львицей, от которой у Мауро был ребенок, это льстило её самолюбию и вполне удовлетворяло: пока Мауро не забывает о Пьетро и привозит ей из путешествий магниты на холодильник, этого вполне достаточно. Младшие сёстры тоже не сопротивлялись обаянию зятя, и каждый раз, когда он приезжал домой, одевались понаряднее, красились и соревновались в искусстве обольщения. Мечта о жизни в гареме, деля механика между собой, оказывало стимулирующее действие на их либидо.
– Поскольку ему понравились каннеллони, которые я приготовила своими руками, то сегодня ночью плейбой будет спать со мной, – говорила младшая, теряя всякую скромность.
– Ему нечего делать с такой худышкой, как ты, – возражала Челесте. – А вот я... как ты там выражался, Мауро? – тигрица!
И она приподнимала руками свои большие сиськи.
– Не ссорьтесь, девочки! Если обнимемся, то все втроём поместимся в постели. Да, Мауро, я знаю, что ты будешь не против, – разгорячённо орала Лаура, ополаскивая посуду.
Возбуждённые, как старшеклассницы, женщины хихикали, чувствуя себя продвинутыми и современными.
Механик уже видел себя на пенсии, милостью Божьей, с тремя женщинами, которые служат ему и почитают, как вавилонского царя.
Маленький Пьетро тоже вырос, уважая этого статного и необыкновенного отца, который привозил ему футболки и побрякушки с брендом Ducati. Он часами сидел в сарае и смотрел, как тот чинит старый мотоцикл "Лаверда Йота".