Она решила, что разыгрывают, но Павел Андреевич Гердт подтвердил:
– Теляковский служил в лейб-гвардии Конного полка, был полковником. А в последние годы управлял московскими театрами. Только хватит ли кавалерийского упрямства с Матильдой Феликсовной справиться?
Трефилова поморщилась:
– Если Кшесинская своих покровителей привлечет, то и барону Фредериксу в отставку уходить придется, а не только Теляковскому.
Она права, Кшесинской благоволили все Романовы, если пожалуется хотя бы Великому князю Владимиру Александровичу, который балету главный покровитель, то и министру Двора барону Фредериксу не поздоровится.
Театр притих в ожидании новых баталий между примами и премьерами, с одной стороны, и новым директором – с другой. Сочувственно вздыхали:
– Волконский уж на что дипломат был, а с балеринами да актрисами поладить не сумел.
Вздыхали, но втайне ждали – кто кого?
Ветер перемен уже чувствовался за кулисами Мариинки, где даже сквозняки неспособны разогнать вековую пыль.
Почему-то радовался Фокин. На вопрос Ани, чему именно, блестя глазами, пояснил:
– Сергея Дягилева могут поставить петербургскими театрами руководить. А что, Теляковский все может!
– И что?
– Мир искусства верх возьмет, значит, старому всему крах!
Это Павловой не нравилось совсем, хотя бунтарский дух захватил и ее.
У бывшего кавалерийского полковника Теляковского хватило ума и выдержки не рушить ничего до основания и никого не увольнять, но особенно зарвавшихся прим он в порядок все же привел. Или ему показалось, что привел…
В ведении Теляковского был не только балет и даже не только Мариинский театр – еще Александринский, Эрмитажный и московские театры, в том числе главный соперник Мариинки – Большой.
Удивительно, но смертельного противостояния с Кшесинской у Теляковского не случилось, возможно, тому причиной новое состояние и положение Матильды Феликсовны, а также удивительное для кавалерийского полковника умение поступать дипломатично.
– Аня, смотри, – прошептала Люба Петипа, кивая в сторону Матильды Кшесинской.
Павлова посмотрела, но ничего не увидела, прима, как всегда, великолепна. Завистники могли сколько угодно твердить, что все ее заслуги из области амурных с Великими князьями, но на сцене Кшесинская действительно была лучшей.
– Ну, посмотри же! – настаивала Любовь.
Павлова с младшей дочерью Мариуса Ивановича близко не дружила, но они учились в одном классе, вместе стояли у палки, вместе пришли в театр. И все же Петипа вела себя немного странно.
– Она беременна!
– Кшесинская? – изумилась Анна. – Не может быть!
Люба только хихикнула и умчалась с довольным видом.
Павлова невольно пригляделась к Матильде Кшесинской. Что-то в ее жестах, в том, как она держала руки у талии, словно оберегая свой живот, подтверждало догадку Любы. Так женщины берегут будущее дитя с первых минут, как только узнают о его зарождении, даже если сам живот пока незаметен.
Анна вспомнила, что Кшесинская в последние недели и впрямь не пила вина и шампанского, но танцевать-то не прекратила.
Павлова так задумалась, что едва не пропустила свой выход. Конечно, на репетиции, к тому же рядовой, это не наказуемо, но она сама терпеть не могла, когда кто-то срывал работу остальных.
– Что это с тобой? – шепотом поинтересовался Фокин, помогая ей крутиться.
– Нет, ничего. Все в порядке, Миша.
– Заболела?
– Говорю, что нет!
Поинтересовалась и Кшесинская:
– Аннушка, ты не больна?
– Нет, Матильда Феликсовна, просто задумалась.
– О чем?
– О детстве, – соврала Павлова и тут же заработала замечание.
– Аня, ты врать не умеешь. Зайди ко мне сегодня вечером. Нам нужно поговорить.
Опять будет сводить с Великим князем Борисом Владимировичем! – раздраженно подумала Анна, но кивнула:
– Приду.
В Мариинке, как и любом другом театре, к новеньким относились по-разному.
Здесь строго соблюдалась не только субординация (за этим следили все сверху донизу), но и правило старшего по возрасту. Как и в училище, младшие обращались к старшим на «вы», а старшие к младшим на «ты».
Это же касалось права делать замечания: простоявшие у воды артистки кордебалета предпенсионного возраста считали себя вправе сделать замечание молодой Преображенской или Трефиловой, мол, руки не так держишь, ленты на пуантах небрежно завязала… И те послушно перевязывали.
Не делали замечаний только Кшесинской.
Замечания новеньким делали не все, были те, кто считал ниже собственного достоинства вообще смотреть на молодняк. Но большинство не упускало случая обсудить и осудить «нынешнее поколение», мол, «вот в наше время…». Павлова однажды не сдержалась и продолжила:
– Да, в древности все иначе было.
Хорошо, что та, которой этот язвительный комментарий был адресован, не отличалась хорошим слухом. Правда, услышал Гердт и от души посмеялся.
Кшесинская вела себя иначе, она приветствовала молодняк, приглашала к себе домой, угощала чаем, показывала подарки и иногда даже передаривала. Относилась ко всем ровно и доброжелательно, но выделяла самых перспективных.
Павлова быстро попала в это число и стала бывать в доме Кшесинской тогда еще, на Английском проспекте. Потом прима построила себе роскошный особняк на Кронверкской, но туда Анне входа уже не было.
На Английском проспекте Аню тоже угощали чаем и всякой всячиной, показывали безумно дорогие безделушки, однажды она получила от хозяйки платиновый карандаш, усыпанный бриллиантами. Кто подарил – Матильда Феликсовна даже запамятовала:
– Ой, сколько их было, таких подарков! Да и у тебя будут. Нужно только выбрать поклонника подходящего – состоятельного и не жадного. А еще симпатичного и неглупого. Я подберу.
И ведь подобрала – князя Бориса Владимировича, сына главного покровителя балета из семьи Романовых Великого князя Владимира Александровича. Сама Кшесинская пользовалась покровительством Владимира Александровича, а за его сына Андрея Владимировича через два десятка лет даже вышла замуж.
Павлова не могла понять:
– Мамочка, она так нас опекает! Все показывает, рассказывает. И о своих ролях, и о балетах, и о князьях, и о Государе с Государыней. Зачем ей это?
Любовь Федоровна, видевшая Матильду Феликсовну только на сцене и издали, вздыхала:
– Видно, добрая женщина. Вот и хорошо, что такая наставница вам в театре попалась, поможет во всем.
– Я сама справлюсь! – строптиво заявляла Анна. Ей вовсе не хотелось принимать знаки внимания от Великого князя Бориса Владимировича, хотя тот и был недурен собой, на четыре года старше Анны и весьма настойчив.
Постепенно Павлова поняла, почему Кшесинская столько внимания уделяет новеньким.
В каждом ее рассказе, в каждом подарке, каждом произнесенном слове слышалось:
– Кшесинская самая могущественная, самая талантливая, непобедимая, сильная… С ней лучше не связываться, не стоит даже думать о том, чтобы одолеть. Лучше завоевать ее расположение, тогда получишь все, что она пожелает.
Матильда Феликсовна очень хитро внушала возможным соперницам, что лучше всего с ней дружить, но не пытаться конкурировать и тем более бороться.
– Хочешь стать такой, как я? Подражай мне, я научу, но для этого нужно меня слушаться во всем. Тогда обретешь любое покровительство, оно даст деньги, драгоценности, а главное – роли. Без моего согласия ролей не будет.
Осознав эту хитрую игру в доброжелательность с внушением, Анна даже растерялась, не зная, что же ей выбрать. Именно к ней Матильда Феликсовна была особенно добра и внимательна. Позже Кшесинская станет так же опекать Тамару Карсавину, при этом исподволь стараясь рассорить их с Павловой.
А пока Карсавиной еще не было в театре, будущая прима только училась балетным премудростям и опасности для примы тогдашней не представляла. Зато представляла Вера Трефилова, с которой Павлова внезапно стала заклятой подругой. Потом Аня осознала, что к дружбе их подтолкнула вездесущая Матильда Феликсовна еще в училище. Самой дружбы не получилось и получиться не могло, но поглощенные соперничеством между собой, они меньше мешали Кшесинской. И интересные подробности о Трефиловой узнавать от Павловой легче, а о самой Павловой – у Веры Трефиловой.
– Мама, она словно паук – всех оплела, все от нее зависят.
Иногда Ане становилось страшно, но Любовь Федоровна успокаивала:
– Тебе показалось. Вот увидишь, все не так, все гораздо лучше.
Может, и правда показалось? Кшесинская действительно помогала даже тем, от кого ей ничего не было нужно, защищала, даже если не просили, добивалась повышения, награждения, отмены наказания…
Вот и пойми, какая она в действительности.
Беременность Кшесинской означала серьезные перемены в театре. Если прима не сможет танцевать сезон, кто же заменит Матильду? Какие предстояли распри!.. Павлова терпеть не могла закулисную борьбу и даже от советов опытной Кшесинской отмахивалась, но понимала, что теперь начнется настоящая драка за роли. А она сама?
А может, и Любе показалось?
– Аня, я буду танцевать только до февраля…
Против воли взгляд Павловой метнулся к животу Кшесинской, та заметила, неожиданно звонко рассмеялась:
– Уже знаешь? И кто сказал?
– Я… Нет, просто подумала…
– Теперь не важно, – махнула рукой прима. – Я действительно беременна и танцевать буду только до Великого поста.
– А потом?
Кшесинская снова рассмеялась:
– А потом рожу.
Очень хотелось поинтересоваться, вернется ли вообще Матильда на сцену, но спрашивать не пришлось, та сама пояснила:
– На сцену вернусь только в новом сезоне. Но хочу, чтобы ты после поста взяла хотя бы одну мою партию. Пока одного балета хватит.
Анна замерла. Всесильная Кшесинская крайне редко отдавала свои роли, а тут вдруг решила отдать какой-то балет ей? Но что потом, когда Матильда вернется на сцену, – придется отдавать обратно?