Теляковский возмущался справедливо, стоило ему в чем-то уступить одной прелестнице, как начинали требовать такого же остальные. Пока никто не покушался только на право Матильды Феликсовны выступать три месяца в году и выбирать себе роли. Просто все помнили, кем даровано ей такое право.
И вот теперь Павлова именно на это пыталась покуситься.
Теляковский сказал нет.
Анна дара речи не потеряла, напротив, обрела, и на повышенных тонах.
– Мне нечего танцевать! Я просто уеду, и вы не сможете запретить!
Больше всего Теляковский ненавидел, когда ему ставили условия, да еще и таким тоном. Возможно, попроси она спокойно, нашел бы способ помочь, но Павлова требовала, причем того, что требовать права не имела.
– Нет новых спектаклей – танцуйте в старых. Раньше вы танцевали предложенные партии и не считали это зазорным. А уедете – будете платить неустойку.
– Вот еще! Какую?
Теляковскому удалось сдержать смех. Тоже мне бунтарша, сейчас назовет сумму, и весь бунт закончится. Но не усмехнуться не удалось, Павлова заметила, а потому, услышав огромную сумму (прописанную в контракте с ней) – двадцать одна тысяча рублей, – бунтовать не прекратила, напротив, усмехнулась:
– Заплачу! Если вы, конечно, докажите, что должна.
Глядя ей вслед, Теляковский усмехнулся: надеется на Дандре. Но у барона не так хороши дела, родительское состояние давно потрачено, а жить скромно Виктор Эмильевич не умел никогда.
Директору вовсе не хотелось ни досаждать Павловой, ни требовать с нее штрафных выплат, он хотел одного – заставить строптивую приму работать в театре серьезно, не уподобляясь капризам других. И чувствовал, что не получится.
– А жаль…
Анна приехала домой, полыхая от гнева.
Требовать уплаты неустойки! И у кого – у нее, за которой толпами ходили импресарио.
Мордкин звонку удивился, но обрадовался. Он танцевал в «Саламбо», только что поставленном для него же Горским, но других ролей не предвиделось, а жена и вовсе танцевала у воды. Может, получится раздобыть контракт и для нее?
Анна опрометчиво пообещала договориться, совершенно уверенная, что все будут готовы на ее условия.
В Нью-Йорк полетела телеграмма о согласии балерины Анны Павловой и танцовщика Михаила Мордкина на контракт на определенных условиях. Она делала все порывисто, не раздумывая. Возможно, будь Дандре в Петербурге, сумел бы удержать Анну, но она успела договориться о гастролях в Америке прежде, чем Дандре вернулся из какой-то поездки. Договорилась и для Мордкина, его жену обещали подключить немного позже, зато им с партнером обещан не только Нью-Йорк, но и Бостон, Филадельфия и Балтимор при условии, что приедут немедленно. Гонорар за выступления покрывал неустойку с лихвой. Анна согласилась. Согласился и Миша.
Но, дав согласие, Анна вдруг струсила. Одно дело – гастроли в составе труппы или у Дягилева, совсем иное – самостоятельные. Попыталась убедить себя:
– Я взрослая женщина, чего бояться?
Но она, как и все, была наслышана о ловкости импресарио, особенно американских, о том, как те оставляют доверчивых европейцев без цента в кармане и с кабальным договором. Конечно, ожидать подобного от директора «Метрополитен-опера» грешно, но все же… И что она скажет завтра Виктору, когда тот вернется из поездки? Что ей через несколько дней срочно уезжать, чтобы успеть к началу гастролей на другую сторону океана? Кто же поверит, что она решила так вдруг? Да, договор был написан давно, еще во время ее гастролей в Берлине, но сроки не стояли, Дандре не поверит в срочность ее решения, подумает, что намеренно обманула.
Она долго лежала без сна, размышляя, как преподнести все Виктору. К тому же, оставляя Дандре в Петербурге даже на месяц (плюс переезды и путешествие морем туда и обратно), она рисковала, вернувшись, действительно обнаружить в квартире на Итальянской баронессу Дандре.
Анну охватило отчаянье.
И вдруг она придумала!
Дандре разрыву с Мариинкой и срочным гастролям в Америке действительно удивился, ее предложение поехать в качестве ее импресарио не принял:
– Какой из меня импресарио? Я статский советник и барон, а не администратор-побегунчик.
– Но ведь Дягилев занимается организацией гастролей и вполне успешно, – попыталась возразить Павлова.
– Я не Дягилев.
Не стал добавлять, что Серж работает с целой труппой, а не с одной балериной, даже известной.
– А почему ты не хочешь танцевать у Сержа? Вы же договорились?
Анну меньше всего интересовали сейчас дела Дягилева, она пошла ва-банк, понимая, что другого случая просто может не быть.
– Тогда женись на мне и поедешь в качестве мужа.
И Дандре не свел все к шутке, как в прошлый раз, он… отказался!
– Нет, Аннушка. Нет.
Не добавил, что бароны не женятся на балеринах, но можно и не объяснять…
Это было не просто унижение.
Он растоптал ее, уничтожил, показал настоящее место.
Она лишь содержанка, красивая игрушка, пусть талантливая, пусть очень ценная, уже знаменитая, но игрушка. На таких не женятся.
Сил хватило только на то, чтобы не разреветься от обиды прямо у него на глазах. Виктор, как и все мужчины, терпеть не мог женских слез, к тому же чувствовал себя неловко, потому отговорился делами и поспешил уйти. Хорошо поступил, Анна была на грани истерики, которых будет еще немало в ее жизни.
К лицу пришлось прикладывать лед, чтобы снять отеки от слез – Анна все же не выдержала и наревелась вволю.
Дандре приехал проводить их, снова стояли коричневые вагоны «Норд-экспресса», только теперь предстояло ехать через всю Европу, чтобы успеть на пароход в Америку.
– Аннушка, может…
Договорить не дала, собрав все силы, ответила предельно холодно:
– Не ждите меня, барон, я не вернусь. Квартиру можете сдать, а вещи отвезти моей матери. И прощайте.
Дандре смотрел ей вслед, пока шла под ручку с примчавшимся из Москвы Мордкиным, и вздыхал. Никто не знал, что у щеголя и мота барона Дандре уже не было средств достойно содержать красивую строптивую возлюбленную ни в качестве любовницы, ни в качестве жены. И не было больше приятелей, которые могли бы поддержать, – круг балетоманов Петербурга стремительно разваливался. Но она права – бароны на балеринах не женятся.
Гастроли в Нью-Йорке начались с неприятности, во всяком случае, так посчитал бы любой другой, но не Павлова. У нее была возможность танцевать в «Метрополитен-опера» в «Коппелии» Делиба с Мордкиным в качестве партнера и местным кордебалетом. О какой неприятности можно говорить? Да, директор Итальянской оперы, которая в то время занимала здание, не пожелал уступать место, и балет пришлось давать после оперного спектакля, да еще и трехчасового! Кто же будет ждать столько времени, чтобы посмотреть какие-то там танцы?
– Сколько они будут возиться?! – Павлова все же не смогла удержаться от возмущения и была права. Близилась полночь, а рабочие все готовили сцену для ее выступления. – Зрители заснут, прежде чем рабочие закончат переоборудование.
Мордкин мрачно заметил:
– Не заснут, слишком шумно.
В зале действительно почти никого не осталось, но самые терпеливые были вознаграждены сполна! Оказалось, что балет очень красивое и вдохновляющее искусство.
На следующий день «Коппелию» давали первой, а оперу пришлось надолго задержать из-за не отпускавших Павлову со сцены зрителей. Но оперные артисты в претензии не были – они тоже смотрели балет.
Наутро пресса захлебывалась от восторга, рассказывая о выступлениях Павловой, а Канн ликовал, готовя новый договор о гастролях осенью.
После Нью-Йорка последовали Бостон, Филадельфия, Балтимор, Сан-Франциско… И всюду аплодисменты, цветы, приветственные возгласы и захлебывающаяся от восторга пресса.
Анна раскрывала газету, смотрела, практически ничего не понимая, поскольку английским не владела. Но ее фотографии если не на первой полосе, то близко к тому, значит, восторг. Знала, что русские газеты непременно перепечатают, а статьи попадут на глаза Виктору Дандре. Только нужны ли барону такие новости?
Прекрасным дополнением к восторгам были растущие суммы на их счетах, оказалось, что американцы умеют достойно платить за выступления.
– Миша, еще немного, и я смогу выкупить себя из рабства у Теляковского.
– Я тоже.
Павлова нахмурилась:
– Он и тебя заставил платить неустойку? Я думала только меня…
– А чем я лучше? И от меня потребовал.
– Сколько?
Оказалось вполне сопоставимо, просто у нее зарплата вообще была больше, как у примы Мариинского.
– Значит, скоро перестанем быть крепостными.
Гастроли в Америке закончились, они с Мордкиным вернулись в Европу, когда репетиции нового Дягилевского сезона уже начались.
Анна даже себе не признавалась, что очень надеется встретить у Дягилева Виктора. За время долгого путешествия через океан придумала себе романтическую историю, что Дандре, настрадавшись за это время вдоволь, начитавшись о ее успехе в Америке, истосковавшись, непременно примчится, чтобы просить прощения, встав на одно колено перед ней в присутствии всей труппы.
Конечно, она простит и даже не потребует жениться. Теперь в этом не будет необходимости.
Анне шел тридцатый год, она уже была взрослой женщиной, внешне суховатая, иногда даже неприветливая, в душе она осталась романтичной девочкой, когда-то восхитившейся принцем в «Спящей красавице». Иначе и быть не могло, иначе не станцуешь «Лебедя» так выразительно.
Возвращаясь в Европу, на пароходе познакомились с представителем лондонского «Палас-театра», который видел отзывы об их гастролях и немедленно ухватился за возможность предложить и свой контракт. Павлова и Мордкин уже согласились на осенние гастроли в Америке, а в июне начинались спектакли у Дягилева, потому Анна пока не дала согласия. В душе еще теплилась надежда на восстановление отношений с Дандре.
Михаил возразил:
– Аннушка, до начала сезона в Париже мы сможем еще целый месяц протанцевать в Лондоне.