Поэтому она очень рассердилась на телефон, разбудивший её. Не очень вежливо прохрипела в трубку: «Алё…» И долго молча, раздирая тонкими смуглыми пальцами иссиня-чёрные лохматые волосы, слушала выговор с того конца провода. Сопела, яростно скребла ногтями голову. Потом, прижав трубку подбородком, принялась исследовать маленькую розовую ступню: сосредоточенно отколупывала старый лак с ногтя.
Звонила хозяйка, риэлтерша Иванова (Иванишна). Вступительная часть речи носила воспитательный характер. Она посвящалась чёрной неблагодарности Червячка, которая зря хлеб жрёт и бока отлеживает. И заслуживает единственное: собрать шмотки и в 24 часа пинком обратно в солнечный Туркменистан.
Вторая часть разговора отводилась собственно делу. С крючка срывалась однокомнатная квартира в центре города: приватизированная на одного, наследники первой очереди отсутствуют. Чистая: в завещание и в дар не подписанная, под судом и следствием не состоящая.
В районе у Иванишны всё было схвачено: нотариусы, собес, регпалата, ЗАГС, паспортный стол, морг, дом престарелых, приватизационный отдел и отдел социального найма в администрации и т. д. и т. п. Только что Иванишне поступил тревожный звонок из ЗАГСа: клиент, до которого всё как-то не доходили руки, подал заявление. Испытательный срок перед свадьбой, как водится, месяц.
Напрасно Иванишна наезжала на Червячка: та была её самой надёжной приманкой, наживкой, с которой ещё не срывалась ни одна крупная рыба. Её можно было бросить на самый ответственный участок, в горящую (как сейчас) ситуацию, в абсолютно безнадёжное, проигрышное, казалось бы, заведомо обречённое на провал дело. Червячок извивалась, буравила, ввинчивалась, вгрызалась – и, несколько потрёпанная, выползала на белый свет с ключами от вожделенной квартиры.
Сколько свадеб, разводов и супружеских похорон состоялось в её коротенькой жизни – скрывал её очередной новенький паспорт. Сколько числилось за ней подаренных, оставленных в наследство, приватизированных на её имя квартир и комнат – скрывала Иванишна. Ну и хрен с ней. Главное, Червячок честно зарабатывала на клёвые шмотки и несколько ночей отсыпания в одиночестве. До тех пор, пока не выдёргивал из сна очередной телефонный звонок.
Чем-то Червячок оправдывала своё прозвище: двигалась грациозной извивающейся походкой – бескостная, упругая, гибкая, смугло-розовая. Иванишна купила её на Киевском вокзале у старой туркменки за сто долларов. По-настоящему Червячка звали Гульшат, что по-туркменски обозначает: «Счастливый цветок». Так при рождении назвала её мама.
Аннушка летела на высоте шести тысяч метров и, должно быть, тихо безутешно плакала. Она начала плакать еще перед регистрационной стойкой. Что поделаешь, служебная командировка.
Невыносимая, отчаянная пустота до звона в ушах. От любви щемит сердце. Через два часа Аннушка приземлится и позвонит прямо из аэропорта. Как прожить эти два часа?! Иван встал у ступенек, круто ведущих к входу в кинотеатр. В сотый раз читал афишу, не понимая ни слова.
…– Скорее, скорее! – неизвестно откуда взявшаяся смуглая девочка налетела, в чёрных раскосых глазах нескрываемый ужас. Увлекла его за щит с афишей. Выглянула, тихо вскрикнула и потащила вверх по крутым ступенькам. Прикрываясь им, пристроилась в хвост очереди, приникла всем тельцем (атласный смуглый прохладный живот под короткой майкой, джинсы лопаются на попке). Шепнула в ухо:
– Там пьяный мужчина, видишь? Это отец. Маму избил, за мной гонится. У него нож в кармане. Он у нас уголовник… А ты такой большой, за тобой удобно прятаться. Ой, извини, – Червячок – это была она – смущённо отпрянула. – У тебя, наверно, свои дела…
– А как же ты?
– Не знаю, постою за колонной. Отцу надоест, он уйдёт.
– Так ты пересиди сеанс… У тебя денег нет? – догадался он и полез в карман. Попалась крупная бумажка. – На, мороженого поешь.
– Ой, спасибо. А… ты? Давай вместе. Боязно одной будет выходить. Тебя как зовут? Иван? А меня Гуля.
Вот они, обещающие пролететь незаметно два часа. Перед фильмом посидели в прохладном полутёмном баре. Он взял ей ведёрко с попкорном, эскимо. От мороженого смуглая мордашка у неё довольно, сытенько залоснилась. Она облизывала сладкие пальчики и губки.
Сели в бархатные широкие мягкие кресла в последнем ряду. У него вздрагивало в душе предчувствие чего-то, сердце билось сильнее обычного. Доверчивая мяконькая лапка сжимала его ладонь. Когда погасили свет, девочка вздохнула и зарылась мордочкой в его колени.
Он шумно, как бык, раздувая ноздри дышал.
– Да расслабься, Иван. Половина зала сейчас этим занимается.
Он тяжело дышал и только сжимал и разжимал одеревеневшие пальцы в её иссиня-черной гривке… Силуэты на экране, свет и тьма, день и ночь, земля и небо, рай и адская бездна перевернулись, завертелись, вспыхнули и провалились в его крепко зажмуренных глазах… Когда она села к нему на колени, мордашка у неё была сияющая и довольная, как после мороженого.
В конце рабочего дня секретарша сказала:
– Вас к телефону.
Иван от дверей бросился к аппарату так, что опрокинул стул и сдвинул с места массивный стол.
– Але-о… Твой Червячок лежит в постельке и ждёт папочку… Только из ванны, скинула халатик… Угу, совсем-совсем без ничего… Какой ты противный, папочка. Едешь завтра с родственниками на пикничок и не берешь с собой своего Червячка. А я для тебя приготовила сюрприз. Какой, какой…Ма-аленькую бутылочку французского коньячка – ровно на три глоточка…»
– Вам по межгороду женщина третий день звонит, – строго сказала секретарша.
Он, не попадая в рукава пиджака, пробормотал:
– Женщина?… Да, да…
Из дневника.
«Иван… Вот и нет больше на свете моего любимого. А сорокалетняя Джульетта продолжает жить, не сдержала слова. Как легко в сказках: жили счастливо и умерли в один день. Почему уйти за умершим любимым в семнадцать лет – красиво и печально, пьесы об этом напишут. А в пятьдесят – смешно и глупо? Девочки на работе говорят:
– Анна Ивановна, вы же вся высохли.
А что делать? Еда для меня как вата – и по вкусу, и по продолжительности жевания.
Мне кажется, Иван что-то чувствовал. Метался. После моего отъезда – несколько сумбурных, скомканных телефонных переговоров. При встрече вёл себя странно. Встал на колени, обнял мои ноги и долго говорил, что я его единственный близкий, понимающий человек. Что это чудо, что встретил меня. Что такие женщины встречаются раз в тысячу лет.
…Как всё было. Иван поехал с сестрой, её мужем и детьми на речку. Обычный уик-энд. Пошёл мыть котелок, отступился и камнем пошел ко дну. Пока обезумевшие родственники суетились, пока прибыли спасатели – всё было кончено. В кармане у Ивана обнаружили пятидесятиграммовую бутылочку с коньяком, чуть-чуть отпитую. Сдали на экспертизу: коктейль из смертельной дозы изопропилового спирта, сахара и растворимого кофе.
Вскрытие показало: Иван умер не от яда. И не оттого, что захлебнулся водой. Просто отказало сердце. Вот так.
Я уже собирала Тонин баул, когда над ухом пронёсся теплый выдох: «Не уходи…» Иван продолжает жить в квартире. Он никуда не ушел из этих стен, от этих книг. Здесь всё наполнено, пропитано им. Доживать с его незримым присутствием, с его запахом, его шёпотами – единственное, что мне осталось.
Завтра – вскрытие завещания…»
Я – ОБСЛУГА
Людмила Ивановна вот уже несколько лет возглавляет агентство по подбору домашнего персонала: гувернанток, нянь, помощниц по хозяйству. По её признанию, как коробочка, туго набита историями на тему «Я – обслуга». Буквально в первый же день, как приобрела бизнес – срочно понадобилась выручать из беды одну из бывших работниц. Назовём её Татьяной – женщина средних лет, опытная, бойкая.
В своё время Татьяна успешно набила руку под крылом агентства и решила отправиться в свободное плавание. Устроилась домработницей в состоятельную семью в престижном районе Подмосковья.
Понадобилось постирать нижнее бельё хозяйки. Среди белья были изящные трусики с вкраплением – как ей показалось – страз, стекляшек. У Татьяны в голове не укладывалось, что нижнее бельё может быть украшено настоящими бриллиантами. Заложила нежнейшие шёлковые тряпочки в стиральную, супер-пупер навороченную машину, включила деликатную стирку…
На выстиранных трусиках хозяйка не досчиталась больше половины драгоценностей. Были истерики и угрозы, допросы с пристрастием, тщательный обыск как Татьяниной комнаты и её вещей, так и внутренностей стиральной машины.
Увы, бриллианты бесследно исчезли в недрах канализации. Последовали немедленное изъятие Татьяниного паспорта и перспектива «отрабатывать брюлики» бесплатно в течение всей жизни, а может, и жизней её детей и внуков.
Агентство помогло Татьяне связаться с московской общественной организацией. Та взялась вызволять бедняжку из пожизненного рабства – примерно так квалифицировал Уголовный Кодекс действия подмосковных хозяев.
Паспорт вернули, Татьяна приехала домой. Но она получила такую глубокую психологическую травму, что решительно порвала с работой в этой сфере услуг.
В семье родился ребёнка, срочно понадобилась няня. Подобрали женщину, устроили. Спустя четыре дня – звонок в агентство. На другом конце провода – полный ужаса, панический нянин крик: «Я во что-то вляпалась!» В прямом смысле вляпалась: вся в краске, бордовой, вроде марганцовки.
Дело в том, что некоторые хозяева, пока не установлено видеонаблюдение, расставляют хитроумные невидимые ловушки, «капканы». Проводят инструктаж обслуги: допустим, нельзя прикасаться вот к этим шкафчикам, секретерам, ящикам стола… На всякий случай метят их маркерами. А наша няня возьми и наследи своими «пальчиками».
Немедленно сообщили работодателю. Тот в гневе: «Вы кого к нам прислали?!»
– Давайте успокоимся, – попросила Людмила Ивановна, – и в деталях восстановим ход событий, как всё произошло.