. Тиберий радовался,что сенату приходится выбирать между его сыновьями и законом. Закон,разумеется, был побежден, но не сразу и незначительным большинством голосов,как побеждались законы и в те времена, когда они еще обладали силою.
52. В том же году в Африке началась война,возглавляемая со стороны неприятеля Такфаринатом. Нумидиец родом, он служил вримском лагере во вспомогательном войске; бежав оттуда, он принялся радиграбежа и захвата добычи набирать всякий привычный к разбою сброд, а затем,создав по принятому в войске обыкновению отряды пеших и конных, стал вождем ужене беспорядочной шайки, как это было вначале, но целого племени мусуламиев.Племя это, значительное и сильное, обитавшее близ африканских пустынь и тогдасовершенно не знавшее городской жизни, взялось за оружие и вовлекло в войну снами соседних мавританцев, которыми предводительствовал Мазиппа. Неприятельскоевойско было разделено на две части: Такфаринат держал в лагере отборных ивооруженных на римский лад воинов, приучая их к дисциплине и повиновению, тогдакак Мазиппа, неожиданно налетая с легковооруженными, жег, убивал и сеял повсюдуужас. Они успели подбить на то же самое и кинифиев, народ немалочисленный иотнюдь не слабый, когда проконсул Африки Фурий Камилл повел на врага легионвместе с воинами вспомогательных войск, какие только у него были, — ничтожнуюсилу, если сравнить ее с множеством нумидийцев и мавританцев; к все же римскийвоеначальник больше всего опасался, как бы враги из страха не уклонились отбитвы. Но надежда на победу привела их к поражению. Итак, легион располагаетсяпосередине, а по флангам — когорты легковооруженных и два конных отряда.Такфаринат не отказался от боя. Нумидийцы были разбиты, и вновь после долгихлет имя Фуриев украсилось воинской славою. Ибо после знаменитого освободителяРима[37] и его сына Камилла полководческаяслава принадлежала другим родам, да и сам Фурий, про которого мы здесьвспоминаем, считался человеком, в военном деле несведущим. Тем охотнее Тиберийпревознес в сенате его деяния, а сенаторы присудили ему триумфальные почести,что, по причине непритязательного образа жизни Камилла, прошло для негобезнаказанно.
53. В следующем году Тиберий получил консульство втретий раз, Германик — вторично. В эту должность, однако, он вступил в ахейскомгороде Никополе, куда прибыл, следуя вдоль иллирийского побережья, чтобыповидать брата, находившегося в Далмации, после тяжелого плаванья сначала поАдриатическому, а затем Ионическому морю. В Никополе он провел несколько дней,пока чинились корабли его флота; вместе с тем он побывал в Актийском заливе ипосетил знаменитый храм, построенный Августом на вырученные от продажи добычисредства[38], а также места, где находилсялагерь Антония, вспоминая о своих предках. Ибо, как я уже говорил, Август былему дядей, Антоний — дедом, и там пред ним постоянно витали великие образырадости и скорби. Отсюда направился он в Афины, где в честь союзного,дружественного и древнего города оставил при себе только одного ликтора. Грекиприняли его с изысканнейшими почестями, непрерывно превознося дела и словасвоих предков, чтобы тем самым придать большую цену расточаемой ими лести.
54. Отплыв затем на Эвбею, он переправился оттуда наЛесбос, где Агриппина родила ему Юлию, своего последнего ребенка. Потом, пройдямимо крайней оконечности Азии, он посещает фракийские города Перинф и Бизантий,минует пролив Пропонтиды и достигает выхода в Понт, движимый желаниемпознакомиться с этими древними и прославленными молвою местами; одновременно онпытается успокоить и ободрить провинции, изнуренные внутренними раздорами иутеснениями со стороны магистратов. На обратном пути дувший навстречу северныйветер помешал ему добраться до Самофраки, где он хотел увидать тамошниесвященнодействия[39]. Итак, посетив Илион иосмотрев в нем все, что было достойно внимания как знак изменчивости судьбы икак памятник нашего происхождения[40], онснова направляется в Азию и пристает к Колофону, чтобы выслушать прорицанияКларосского Аполлона. Здесь не женщина, как принято в Дельфах, но жрец,приглашаемый из определенных семейств и почти всегда из Милета, осведомляется ужелающих обратиться к оракулу только об их числе и именах; затем, спустившись впещеру и испив воды из таинственного источника, чаще всего не зная ни грамоты,ни искусства стихосложения, жрец излагает складными стихами ответы на тевопросы, которые каждый мысленно задал богу. И рассказывали, что Германикуиносказательно, как это в обычае у оракулов, была возвещена преждевременнаякончина.
55. Между тем Гней Пизон, торопясь приступить косуществлению своих целей, обрушивается со злобною речью на испуганный егостремительным появлением город афинян, задев в ней косвенным образом иГерманика, слишком ласково, по его мнению, обошедшегося не с подлиннымиафинянами, которые истреблены столькими бедствиями, а с носящим то же названиесбродом племен и народов: ведь это они заодно с Митридатом пошли против Суллы[41], заодно с Антонием — против божественногоАвгуста. Он упрекал их также за прошлое, за их неудачи в борьбе смакедонянами[42], за насилия, которые оничинили над своими согражданами[43], питаяпри этом и личную неприязнь к их городу, так как, невзирая на его просьбы, онине простили некоего Теофила, осужденного за подлог ареопагом[44]. Затем, поспешно совершив плаванье с заходом наКиклады и всячески сокращая путь по морю, Пизон настигает у острова РодосаГерманика, для которого не было тайною, с какими нападками тот обрушился нанего; но Германик повел себя с таким великодушием, что, когда разразившаясябуря понесла Пизона на скалы и гибель его могла бы найти объяснение в случайномнесчастье, Германиком были высланы на помощь ему триремы, благодаря чему тотизбежал кораблекрушения. Это, однако, нисколько не смягчило Пизона, и, едвапереждав один день, он покинул Германика и, опережая его, отправился дальше.Прибыв в Сирию и встав во главе легионов, щедрыми раздачами, заискиванием,потворством самым последним из рядовых воинов, смещая вместе с тем старыхцентурионов и требовательных трибунов и назначая на их места своих ставленниковили тех, кто отличался наиболее дурным поведением, а также терпя праздность влагере, распущенность в городах, бродяжничество и своеволие воинов в сельскихместностях, он довел войско до такого всеобщего разложения, чти получил оттолпы прозвище «Отца легионов». Да и Планцина не держалась в границах того, чтоприлично для женщин, но присутствовала на учениях всадников, на занятияхкогорт, поносила Агриппину, поносила Германика, причем кое-кто даже издобропорядочных воинов изъявлял готовность служить ей в ее кознях, так какходили смутные слухи, что это делается не против воли самого принцепса. Все этобыло известно Германику, но он считал своей первейшей заботой как можно скорееприбыть к армянам.
56. Этот народ испокон века был ненадежен и вследствиесвоего душевного склада, и вследствие занимаемого им положения, так как землиего, гранича на большом протяжении с нашими провинциями, глубоко вклиниваютсяво владения мидян; находясь между могущественнейшими державами, армяне по этойпричине часто вступают с ними в раздоры, ненавидя римлян и завидуя парфянам.Царя в то время, по устранении Вонона, они не имели[45]; впрочем, благоволение народа склонялось к сынупонтийского царя Полемона Зенону, так как, усвоив с раннего детства обычаи иобраз жизни армян, он своими охотами, пиршествами и всем, что в особой чести уварваров, пленил в равной мере и придворных, и простолюдинов. Итак, Германик вгороде Артаксате, с полного одобрения знатных и при стечении огромной толпы,возложил на его голову знаки царского достоинства. Присутствовавшие, величаяцаря, нарекли его Артаксием, каковое имя они дали ему по названию города. Междутем жители Каппадокии, преобразованной в римскую провинцию, приняли правителемлегата Квинта Верания; при этом, чтобы породить надежду, что римское управлениеокажется более мягким, были снижены кое-какие из царских налогов; над жителямиКоммагены, тогда впервые подчиненной преторской власти, ставится правителемКвинт Сервей.
57. И хотя государственные дела были успешно улажены,Германика это не радовало из-за заносчивости Пизона, который пренебрег егоприказанием либо самому привести часть легионов в Армению, либо отправить их сосвоим сыном. Встретились они только в Кирре, зимнем лагере десятого легиона, —оба с непроницаемыми и бесстрастными лицами, — Пизон, чтобы показать, что онничего не боится, Германик — чтобы не выдать своего раздражения: ведь он был,как я уже сказал, мягким и снисходительным. Но злокозненные друзья, стремясьразжечь в нем вражду, преувеличивали в своих сообщениях правду, нагромождалиложь и всеми возможными способами чернили в его глазах и Пизона, и Планцину, иих сыновей. Наконец, в присутствии нескольких приближенных, Цезарь, стремясьподавить в себе гнев, первым обратился к Пизону; тот принес извинения, вкоторых, однако, чувствовались упорство и своеволие: и они разошлись с открытойобоюдною ненавистью. После этого Пизон редко бывал в трибунале, заседавшем подпредседательством Цезаря, а когда ему все же случалось присутствовать на егозаседаниях, был мрачен и всем своим видом выражал несогласие. А однажды, когдана пиру у царя набатеев Цезарю и Агриппине были предложены массивные золотыевенки, а Пизону и остальным — легковесные, он громко сказал, что это пиршестводается не в честь сына царя парфян, а в честь сына римского принцепса, и,оттолкнув от себя венок, добавил многое в осуждение роскоши, что, сколь бы