вернуться в провинцию, отнятую у него незаконно и все еще не имеющую правителя.На совещании, которое он собрал, чтобы решить, как следует действовать, его сынМарк Пизон предложил поспешить в Рим: еще не сделано никаких непоправимых шагови нечего опасаться ни вздорных подозрений, ни пустой болтовни. Раздоры сГермаником могут, пожалуй, навлечь на его отца ненависть, но они не подлежатнаказанию; к тому же отнятие у него провинции вполне удовлетворило его врагов.Но если он туда возвратится, то вследствие сопротивления Сенция дело необойдется без гражданской войны, а центурионы и воины недолго будут оставатьсяна его стороне, так как возьмет верх еще свежая память об их полководце иглубоко укоренившаяся преданность Цезарям.
77. Напротив, Домиций Целер, один из ближайших друзейПизона, настаивал, что нужно использовать случай: Пизон, а не Сенций поставленправителем Сирии, и ему вручены фасции, преторская власть и легионы. Если тудавторгнется враг, то кому же еще отражать его силой оружия, как не тому, ктополучил легатские полномочия и особые указания? Со временем толки теряют своюостроту, а побороть свежую ненависть чаще всего не под силу и людям, ни в чемнеповинным. Но если Пизон сохранит за собой войско, укрепит свою мощь, многое,что не поддается предвидению, быть может, обернется по воле случая в лучшуюсторону. «Или мы поторопимся, чтобы причалить одновременно с прахом Германика,чтобы тебя, Пизон, невыслушанного и не имевшего возможности отвести от себяобвинение, погубили при первом же твоем появлении рыдания Агриппины иневежественная толпа? Августа — твоя сообщница, Цезарь благоволит к тебе, нонегласно; и громче всех оплакивают смерть Германика те, кто наиболее обрадованею».
78. Неизменно склонный к решительным мерам, Пизон легкоприсоединяется к этому мнению и в письме, отосланном им Тиберию, обвиняетГерманика в высокомерии и чрезмерно роскошном образе жизни: изгнанныйГермаником из провинции, чтобы не мешать ему в осуществлении государственногопереворота, он снова и с прежнею преданностью берет на себя попечение овойсках. Одновременно он приказывает Домицию отплыть на триреме в Сирию, держакурс мимо островов и подальше от берега. Тем временем Пизон распределяетсобравшихся у него перебежчиков по манипулам, вооружает нестроевых, и,переправившись кораблями на материк, перехватывает подразделение шедших в Сириюновобранцев, и пишет киликийским царькам, чтобы они помогли ему своимиотрядами; в этих военных приготовлениях принимает участие и молодой Марк Пизон,не разделявший, однако, взгляда, что нужно открыть военные действия.
79. Следуя вдоль берегов Ликии и Памфилии, онивстретились с кораблями, сопровождавшими Агриппину, и обе стороны схватилисьбыло за оружие, но вследствие страха, который они друг другу внушали, делоограничилось перебранкой, причем Марс Вибий вызвал Пизона в Рим для судебногоразбирательства. Тот насмешливо ответил ему, что, разумеется, не замедлит тудаприбыть, как только ведающим делами об отравлениях претором будет назначен деньявки подсудимому и обвинителям. Между тем Домиций, пристав к сирийскому городуЛаодикее, направился на зимние квартиры шестого легиона[51], так как считал его наиболее пригодным дляосуществления своих планов, но его опередил легат Пакувий. Сенций обращается кПизону с письмом, в котором сообщает ему об этом и увещевает его не возбуждатьлагерь засылкою в него возмутителей, а провинцию — военными действиями. Собраввсех, о ком ему было известно, что они чтят память Германика или враждебны еговрагам, он настойчиво убеждает их в том, что Пизон поднимает оружие на величиеимператора, на Римское государство; и Сенций выводит навстречу Пизону сильный иготовый к бою отряд.
80. Несмотря на неудачи, постигавшие Пизона в егоначинаниях, он не упустил случая обезопасить себя, насколько это было возможнопри сложившихся обстоятельствах, и занял сильную киликийскую крепостьКелендерий; пополнив перебежчиками, недавно перехваченными новобранцами ирабами, своими и Планцины, присланные ему на помощь царьками отряды киликийцев,он довел численность своих сил до уровня легиона. Он заверял своих, что его,легата Цезаря, не пускают в провинцию, отданную ему в управление, не воинылегионов (ибо они и призвали его возвратиться), но Сенций из личной ненависти кнему, которую он прикрывает ложными обвинениями. Так пусть же они выйдут наполе боя — ведь легионеры не станут сражаться, когда поймут, что Пизон, когоони еще так недавно звали своим отцом[52],одержит верх, если спор будет решаться на основании права, и не бессилен, если— оружием. Затем он располагает свои манипулы у стен крепости на обрывистом икрутом холме, — с других сторон ее окружало море. Против них стояли построенныебоевыми порядками ветераны и резервы; здесь было преимущество в выучке воинов,там — в труднодоступной местности, но у тех, кто ее занимал, не было ни боевогопыла, ни веры в успех, ни даже оружия, кроме того, каким располагают сельскиежители, или изготовленного наспех. Когда враги сошлись врукопашную, исход битвымог вызывать сомнение лишь до тех пор, пока когорты римлян не вышли на ровноеместо; киликийцы бежали и заперлись в крепости.
81. Между тем Пизон тщетно попытался овладеть флотом,ожидавшим невдалеке исхода сражения; возвратившись к стенам крепости, он, тоударяя себя в грудь, то называя по имени римских воинов и суля им награды,старался склонить их к измене и успел привести их в такое смущение, чтозначконосец шестого легиона перешел к нему со значком. Тогда Сенций приказалтрубить в рожки и трубы, устремиться к валу, установить лестницы и наиболеехрабрым и ловким пойти на приступ, а всем остальным, используя метательныемашины, осыпать врага дротиками, камнями и горящими факелами. Когда, наконец,упорство защитников было сломлено, Пизон стал просить, чтобы, по сдаче оружия,ему было дозволено оставаться в крепости, пока не придет указание Цезаря, комуправить Сирией. Эти условия были, однако, отклонены, и единственное, что былоему предоставлено, — это корабли и безопасное возвращение в Рим.
82. А в Риме, лишь только стали доходить вести оболезни Германика, как все доходящие издалека, до последней степени мрачные,воцарились общая скорбь и гнев, а порой прорывались и громкие сетования. Длятого, очевидно, и сослали его на край света, для того и дали Пизону провинцию;вот к чему привели тайные совещания Августы с Планциною. И сущую правдуговорили старики относительно Друза: не по нраву пришлась властителямприверженность к народоправству их сыновей, и их погубили не из-за чего-либоиного, как только за то, что они замышляли вернуть римскому народу свободу иуравнять всех в правах. Весть о смерти Германика настолько усилила в толпе этитолки, что прежде указа властей, прежде сенатского постановления всепогружается в траур, пустеют площади, запираются дома. Повсюду безмолвие,прерываемое стенаниями, нигде ничего показного; если кто и воздерживается отвнешних проявлений скорби, то в душе горюет еще безутешнее. Случилось так, чтокупцы, выехавшие из Сирии, когда Германик был еще жив, привезли болееблагоприятные вести о его состоянии. Этим вестям сразу поверили, и они тотчасже распространились по всему городу; и всякий, сколь бы непроверенным ни былото, что он слышал, сообщает добрую новость каждому встречному, а те передаютее, приукрашивая от радости, в свою очередь, дальше. Люди носятся по всемугороду, взламывают двери храмов, и ночь немало способствует их легковерию, таккак во мраке всякий скорее поддается внушению. Тиберий не пресекал ложныхслухов, предоставив им рассеяться с течением времени; и народ погрузился в ещебольшую скорбь, как если бы Германик был у него отнят вторично.
83. Между тем для Германика были придуманы почести,какие только могла внушить каждому в меру его изобретательности любовь кумершему, и сенат постановил следующее: чтобы имя Германика провозглашалось впеснопении салиев; чтобы всюду, где отведены места для жрецов августалов, былиустановлены курульные кресла[53] Германикас дубовыми венками над ними; чтобы перед началом цирковых зрелищ было проносимоего изображение из слоновой кости; чтобы фламины[54] или авгуры, выдвигаемые на его место, избирались только изрода Юлиев. К этому были добавлены триумфальные арки в Риме, на берегу Рейна ина сирийской горе Амане, с надписями, оповещавшими о его деяниях и о том, чтоон отдал жизнь за отечество; гробница в Антиохии, где его тело подверглосьсожжению, и траурный постамент в Эпидафне, где он скончался. И нелегкоперечислить все его статуи и места поклонения его памяти. Но когда былопредложено поместить большой золотой щит с его изображением среди таких жеизображений столпов римского красноречия[55], Тиберий решительно заявил, что он посвятит Германикущит такой же и того же размера, что и все остальные: ведь красноречиеоценивается не по высокому положению в государстве, и пребывать среди древнихписателей — уже само по себе достаточно почетно. Сословие всадников присвоилоимя Германика тому сектору амфитеатра, который носил название Сектора младших,и, кроме того, постановило, чтобы в июльские иды отряды всадников следовалипозади его статуи. Большая часть упомянутого сохраняется в силе и посейчас,кое-что сразу же было заброшено или забылось за давностью лет.
84. Немного позднее, при все еще свежей печали послучаю смерти Германика, сестра его Ливия, жена Друза, родила двух младенцевмужского пола[56]. Событие это, редкое иприносящее радость даже в простых семьях, наполнило принцепса таким ликованием,что он не удержался, чтобы не похвалиться им перед сенаторами, подчеркивая, чтони у кого из римлян такого сана не рождались до этого близнецы: ведь решительно