ложа посмертная маска, где стихи, сложенные для прославления его памяти, гдеслезы или хотя бы притворное выражение горя?
6. Это стало известно Тиберию, и, чтобы пресечь толки внароде, он напомнил ему особым эдиктом, что множество прославленных римлянотдало жизнь за отечество, но ни о ком не сокрушались столь безутешно, как оГерманике. Это было бы великою честью и для него, и для всех, если бысоблюдалась должная мера Но мужам, занимающим высокое положение, инароду-повелителю не пристало уподобляться рядовым семьям и малым общинам.Свежему горю приличествовали стенания, и оно утолялось трауром; однако пораобрести былую душевную твердость, как это сделали некогда, подавив печаль,божественный Юлий, понесший утрату единственной дочери, и божественный Август,потеряв внуков[9]. Нет нужды обращаться кболее древним примерам, — сколько раз римский народ стойко переносил поражениясвоих войск, полное истребление знатных родов. Правители смертны — государствовечно. Поэтому пусть они возвращаются к повседневным занятиям и — так какблизились театральные представления на празднествах в честь Великой Матери[10] — не отказываются также отудовольствий.
7. По снятии траура все вернулись к своим делам, и Друзвыехал к иллирийскому войску. Но ненависть к Пизону не улеглась: со всех сторонраздавались требования обрушить на него кару, и часто слышались сетования нато, что он объезжает прелестные местности Азии и Ахайи, нагло и коварнозатягивая возвращение в Рим, чтобы тем временем уничтожить доказательства своихпреступлений. И в самом деле, распространился слух, что знаменитаяотравительница Мартина, высланная в Италию, как я уже говорил, Гнеем Сенцием,умерла внезапною смертью в Брундизии, причем в ее убранных узлом волосах нашлиприпрятанный ею яд, однако на ее теле не было обнаружено следов отравления.
8. Послав впереди себя сына и поручив ему датьпринцепсу объяснения, которые могли бы того смягчить, сам Пизон между темнаправляется к Друзу, рассчитывая найти в нем скорее признательность заустранение соперника, чем ненависть за умерщвление брата. Тиберий, желаяпоказать, что он далек от предвзятости, принял молодого человека радушно иодарил его с такою же щедростью, какая была обычна по отношению к сыновьямзнатных семейств. Но Друз заявил Пизону, что если обвинения против негосправедливы, никто не принес ему столько горя, как он; впрочем, он, Друз,предпочел бы, чтобы они оказались пустыми и лживыми и смерть Германика неповела к чьей-либо гибели. Это было высказано в присутствии многих, а от беседынаедине Друз уклонился; и в то время не сомневались, что такое поведение емупредписал Тиберий, ибо, обычно бесхитростный и по-молодому податливый, он наэтот раз прибегнул к стариковским уловкам.
9. Переплыв Далматинское море и оставив корабли уАнконы, Пизон направился через Пицен и далее по Фламиниевой дороге и нагналлегион, следовавший из Паннонии в Рим, а оттуда в Африку для усилениянаходившегося там войска. Много толковали о том, что Пизон часто показывался вдороге двигавшимся походным порядком воинам. Из Нарнии, чтобы избежатьподозрений или, может быть, потому, что у тех, кто охвачен тревогою, решенияпеременчивы, Пизон спустился по Нару и затем по Тибру, но еще большевосстановил против себя народ и тем, что его судно причалило возле гробницыЦезарей[11], и тем, что в самое оживленноевремя дня, когда берег был заполнен людьми, на глазах у всех прошествовалвместе с Планциной, он — сопровождаемый большою толпой клиентов, она — целоювереницею женщин, — и оба с веселыми лицами. Ненависть к нему распаляло и то,что его возвышавшийся над форумом дом был украшен по-праздничному и в немсобрались на пиршество гости, а вследствие людности места все происходившее внем было у всех на виду.
10. На следующий день Фульциний Трион потребовал Пизонак ответу перед консулами. Этому воспротивились Вителлий, Вераний и другие изнаходившихся при Германике, заявившие, что Трион — лицо постороннее, а сами онине в качестве обвинителей, но рассказывая и свидетельствуя обо всемпроисшедшем, выполнят данное им Германиком поручение. Трион, отказавшись отсвоего требования, добился разрешения обвинять Пизона за его предыдущиепреступления, и принцепса попросили взять на себя их расследование. Ничего неимел против этого и обвиняемый, который боялся враждебности сенаторов и народа,а вместе с тем знал, что Тиберий располагает достаточной властью, чтобыпренебречь слухами, и к тому же связан причастностью к этому делу собственнойматери: одному судье легче отличить истину от клеветы, а если их много, надними всесильны зависть и ненависть. Но Тиберий не обманывался в трудноститакого расследования и в том, какая молва шла о нем самом. Итак, выслушав вприсутствии всего нескольких приближенных нападки со стороны обвиняющих ипросьбы — с другой, он полностью передал это дело сенату.
11. Между тем возвратился из Иллирии Друз, и, хотя запереход к нам Маробода и совершенные прошлым летом деяния сенат назначил емутриумфальное вступление в Рим, он въехал в него безо всякой торжественности, навремя отложив эти почести. После этого обвиняемый обращался к Луцию Аррунцию,Публию Виницию, Азинию Галлу, Эзернину Марцеллу и Сексту Помпею, прося их себев защитники, но так как они под разными предлогами отказались, защищать еговзялись Маний Лепид, Луций Пизон и Ливиней Регул; Рим проникся настороженныможиданием: насколько друзья Германика окажутся верны его памяти, насколькоуверенно поведет себя подсудимый, сможет ли Тиберий в достаточной степенисдержать и подавить свои чувства. Возбуждение народа достигло крайних пределов:никогда прежде не позволял он себе стольких тайных пересудов о принцепсе истольких молчаливых подозрений.
12. На заседании сената Цезарь выступил со сдержанной,тщательно продуманной речью. Пизон был легатом и другом его отца, и по советусената он, Цезарь, дал его в помощь Германику для устроения дел на Востоке.Раздражал ли там Пизон молодого человека своим упрямством и препирательствами итолько ли радовался его кончине или злодейски его умертвил — это требуетбеспристрастного разбирательства. «Ибо, если он превышал как легат своиполномочия и не повиновался главнокомандующему, радовался его смерти и моемугорю, я возненавижу его и отдалю от моего дома, но за личную враждебность нестану мстить властью принцепса. Однако если вскроется преступление, состоящее вубийстве кого бы то ни было и подлежащее каре, доставьте и детям Германика, инам, родителям, законное утешение. Подумайте и над тем, разлагал ли Пизонлегионы, подстрекал ли их, заискивал ли пред воинами, домогаясь их преданности,пытался ли силой вернуть утраченную провинцию, или все это — ложь и раздуто егообвинителями, чрезмерное рвение коих я по справедливости осуждаю. Ибо к чемубыло обнажать тело покойного, делая его зрелищем толпы, к чему распускать, ктому же среди чужеземцев, слухи о том, что его погубили отравою, раз это неустановлено и посейчас и должно быть расследовано? Я оплакиваю моего сына ибуду всегда оплакивать, но я никоим образом не запрещаю подсудимому изложитьвсе, что бы он ни счел нужным, для установления его невиновности или вподтверждение несправедливости к нему Германика, если она и вправду имеламесто; и прошу вас отнюдь не считать доказанными предъявленные ему обвинениятолько из-за того, что с этим делом тесно связано мое горе. И вы, защитники,которых ему доставили кровное родство или вера в его правоту, насколько ктосможет, помогите ему в опасности своим красноречием и усердием; к таким жеусилиям и такой же стойкости я призываю и обвинителей. Единственное, что мыможем предоставить Германику сверх законов, это — рассматривать дело о егосмерти в курии, а не на форуме, перед сенатом, а не пред судьями[12]; во всем остальном пусть оноразбирается в соответствии с заведенным порядком, пусть никто не обращаетвнимания ни на слезы Друза, ни на мою печаль, ни на распространяемые нам впоношение вымыслы».
13. Затем сенат выносит постановление предоставить двадня обвинителям и три, после шестидневного перерыва, подсудимому для защиты.Тогда Фульциний заводит речь о вещах давних и незначительных, о том, что Пизонуправлял Испанией заносчиво и своекорыстно; но ни изобличение не могло бы емуповредить, если бы он отвел от себя новые обвинения, ни признание егоневиновности — принести ему оправдание, если бы было доказано, что на егосовести более тяжелые преступления. После этого Сервей, Вераний и Вителлий содинаковым рвением, а Вителлий и с выдающимся красноречием обвинили Пизона втом, что из ненависти к Германику и желания захватить власть он настолькоразвратил солдатскую массу, попустительствовал ее распущенности и насилиям надсоюзниками, что наиболее разнузданными из воинов был прозван «Отцом легионов»;и, напротив, беспощадно преследуя всякого исправного воина, и особенно друзей иприближенных Германика, он в конце концов погубил его чарами и отравой;обвинили они Пизона и в нечестивых жертвоприношениях и молебствиях, устроенныхим и Планциною, в том, что он поднял оружие на государство и что для того,чтобы он предстал пред судом, его нужно было одолеть на поле сражения.
14. Против большинства обвинений защита была бессильна:Пизон не мог опровергнуть ни заискивания у легионов, ни того, что провинциябыла отдана им во власть негодяям, ни даже оскорбительных выпадов противглавнокомандующего. Единственное, что казалось опровергнутым, — это обвинение втом, что он умертвил ядом Германика, так как даже обвинители, показывавшие, чтона пиру у Германика Пизон, возлежа выше него, своими руками отравил ему пищу,не очень настаивали на этом. Ибо казалось в высшей степени невероятным, чтобысреди чужих рабов, на виду у стольких присутствующих, рядом с самим Германиком,он решился на это. Подсудимый предложил подвергнуть пытке его рабов и требовал