даже те, чьи друзья и близкие отлучились по делам из дому, также трепетали заних, и, пока не выяснилось, кого именно поразило это ужасное бедствие,неизвестность только увеличивала всеобщую тревогу.
63. Когда начали разбирать развалины, к бездыханнымтрупам устремились близкие с объятиями и поцелуями, и нередко возникал спор,если лицо покойника было обезображено, а одинаковые телосложение и возраствводили в заблуждение признавших в нем своего. При этом несчастье былоизувечено и раздавлено насмерть пятьдесят тысяч человек, и сенат принялпостановление, воспрещавшее устраивать гладиаторские бои тем, чье состояниеоценивалось менее четырехсот тысяч сестерциев, равно как и возводить амфитеатрбез предварительного обследования надежности грунта. Атилий был отправлен визгнание. Следует упомянуть, что сразу же после разразившейся катастрофы знатьоткрыла двери своих домов: повсюду оказывали врачебную помощь и снабжалилечебными средствами; и в городе в эти дни, сколь ни был горестен его облик,как бы ожили обычаи предков, которые после кровопролитных битв поддерживалираненых своими щедротами и попечением.
64. Еще не успело поблекнуть воспоминание об этомнесчастье, как на город обрушилась неистовая сила огня, причинившего невиданныедотоле опустошения: выгорел весь Целиев холм; и пошла молва, что этот годнесчастливый, что в недобрый час было принято решение принцепса удалиться изРима, ибо толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине; ноЦезарь пресек этот ропот раздачей денег в размере понесенных каждым убытков. Всенате ему принесли благодарность за это знатные граждане, и народ восхвалялего, ибо, невзирая на лица и безо всяких просьб со стороны приближенных, онпомогал своей щедростью даже неизвестным ему и разысканным по его повелениюпогорельцам. Кроме того, в сенате было сделано предложение переименовать Целиевхолм в Священный, ибо, когда все вокруг было истреблено пламенем, осталасьневредимою только статуя Тиберия, стоявшая в доме сенатора Юния. То жепроизошло некогда и с изображением Клавдии Квинты: ее статуя, установленнаянашими предками в храме Матери богов, дважды избегла разрушительной силыпожара[55]. Клавдии — священны, к нимблаговолят божества, и нужно, чтобы была особо отмечена святость места, вкотором боги оказали принцепсу столь великий почет[56].
65. Не будет неуместным сообщить здесь о том, что этотхолм в старину прозывался Дубовым, так как был покрыт густыми дубовыми рощами,а Целиевым его назвали впоследствии по имени Целия Вибенны, который, будучипредводителем отряда этрусков и придя вместе с ними на помощь римлянам, получилэтот холм для заселения от Тарквиния Древнего, или его отдал ему кто-то другойиз царей, ибо в этом историки расходятся между собой. Но не вызывает нималейших сомнений, что воины Целия, которых было великое множество, обиталидаже на равнине вплоть до мест по соседству с форумом, из-за чего эта частьгорода и стала называться по имени пришельцев Тусским кварталом[57].
66. Но если усердие знати и щедрость Цезаря доставилиримлянам облегчение в стихийных несчастьях, то ничто не ограждало их отбесчинств с каждым днем возраставшей и наглевшей шайки доносчиков; противродственника Цезаря богача Квинтилия Вара выступил с обвинениями Домиций Афр,ранее добившийся осуждения его матери Клавдии Пульхры, и никто не удивилсятому, что, долго прозябавший в нужде и беспутно распорядившийся недавнополученной наградой, он замыслил новую подлость. Но всеобщее изумление вызвалосоучастие в этом доносе Публия Долабеллы, ибо, происходя от прославленныхпредков и связанный родством с Варом, он по собственной воле пошел на то, чтобызапятнать свою знатность и навлечь позор на свое потомство. Сенат, однако, недал ходу этому обвинению, постановив дождаться прибытия императора, что былотогда единственным способом отвести на время нависшие бедствия.
67. По освящении храмов в Кампании Цезарь, невзирая нато, что предписал особым эдиктом, чтобы никто не осмеливался нарушать егопокой, и расставленные ради этого воины не допускали наплыва к нему горожан,все же, возненавидев муниципии, колонии и все расположенное на материковойземле, удалился на остров Капреи, отделенный от оконечности Суррентского мысапроливом в три тысячи шагов шириною. Я склонен думать, что больше всего емупонравилась уединенность этого острова, ибо море вокруг него лишено гаваней, илишь мелкие суда, да и то не без трудностей, находили на нем кое-какиеприбежища, так что никто не мог пристать к нему без ведома стражи. Зима наострове умеренная и мягкая, так как от холодных и резких ветров его укрываетгора, а лето чрезвычайно приятное, потому что остров беспрепятственно обвеваетФавоний[58] и кругом — открытое море.Отсюда открывался прекрасный вид на залив, пока огнедышащая гора Везувий неизменила облика прилегающей к нему местности[59]. Говорят, что Капреями когда-то владели греки и чтоостров был заселен телебоями. Но в то время его занимал Тиберий, в чьемраспоряжении находилось двенадцать вилл с дворцами, каждая из которых имеласвоё название; и насколько прежде он был поглощен заботами о государстве,настолько теперь предался тайному любострастию и низменной праздности. Онсохранил в себе присущие ему подозрительность и готовность верить любомудоносу, а Сеян, еще в Риме привыкший растравлять в нем и ту и другую, делал этона Капреях еще безудержнее и уже не скрывая козней, подстраиваемых им Агриппинеи Нерону. Приставленные к ним воины заносили словно в дневник сообщения обовсех гонцах, которые к ним прибывали, обо всех, кто их посещал, обо всем явноми скрытом от постороннего глаза, и больше того: к ним подсылались люди,убеждавшие их бежать к войску, стоявшему против германцев, или, обняв на форумев наиболее людный час статую божественного Августа, воззвать о помощи к народуи сенату. И хотя эти советы были ими отвергнуты, им тем не менее вменялось ввину, что они якобы готовились к осуществлению их.
68. Год консульства Юния Силана и Силия Нервы[60] имел дурное начало: повлекли в темницуиз-за привязанности к Германику прославленного римского всадника Тития Сабина;единственный из стольких его клиентов, он не перестал оказывать внимание егосупруге и детям, посещая их дом и сопровождая их в общественных местах, за чтопорядочные люди его хвалили и уважали, а бесчестные ненавидели. На него ирешили напасть бывшие преторы Луканий Лациар, Порций Катон, Петилий Руф и МаркОпсий, жаждавшие добиться консульства, доступ к которому был открыт толькочерез Сеяна, чью благосклонность можно было снискать не иначе как злодеянием.Итак они сговариваются между собой, что Лациар, который был немного знаком сСабином, коварно завлечет его в западню, что остальные будут присутствовать каксвидетели и что затем все вместе выступят против него с обвинением. Лациарсначала заводит с Сабином как бы случайные разговоры, потом понемногу начинаетпревозносить его преданность, то, что не в пример прочим, будучи другомпроцветающего семейства, он не покинул его и тогда, когда оно оказалось в беде;одновременно он говорил с величайшей почтительностью о Германике и выражалсочувствие Агриппине. И после того как Сабин — ибо сердца смертных в несчастьесмягчаются, — прослезившись, высказал кое-какие жалобы, он уже смелее принялсяосуждать Сеяна, его жестокость, надменность, притязания; не воздержался он дажеот упреков Тиберию. Эти беседы, которые их как бы объединили в запретном,придали их отношениям видимость тесной дружбы. И уже Сабин по собственномупобуждению стал искать встреч с Лациаром, посещать его дом и делиться с ним,как с ближайшим другом, своими огорчениями.
69. Названные мной совещаются, как поступить, чтобынесколько человек могли подслушать такие беседы. Дело в том, что для этогонужно было присутствовать в таком месте, которое Сабин считал бы уединенным, ностоять за дверьми они не решались из опасения, что он их увидит, услышит шорохили еще какая-нибудь случайность вызовет в нем подозрение. И вот три сенаторапрячутся между кровлей и потолком, в укрытии столь же позорном, скольомерзительной была и подстроенная ими уловка, и каждый из них припадает ухом котверстиям и щелям в досках. Между тем Лациар, встретив Сабина на улице,увлекает его к себе в дом и ведет во внутренние покои, как бы намереваясьсообщить ему свежие новости, и тут нагромождает перед ним и давнишнее, инедавнее, — а было этого вдосталь, — и вызывающее опасения в будущем. Сабинделает то же, и еще пространнее, ибо чем горестнее рассказы, тем труднее, разони уже прорвались, остановить их поток. После этого немедленно сочиняетсяобвинение, и в письме, отосланном Цезарю, доносчики сами подробно рассказали отом, как они подстроили этот подлый обман, и о своем позоре. Никогда Рим небывал так подавлен тревогой и страхом: все затаились даже от близких, избегаливстреч и боялись заговаривать как с незнакомыми, так и знакомыми; даже напредметы неодушевленные и немые — на кровлю и стены — взирали они сострахом.
70. А Цезарь в послании, прочитанном в сенате в деньянварских календ, после обычных пожеланий по случаю нового года, обратился кделу Сабина, утверждая, что тот подкупил нескольких вольноотпущенников с цельюучинить на него покушение, и недвусмысленно требуя предать его смерти. Тут жебыло вынесено соответствующее сенатское постановление, и, когда осужденноговлекли на казнь, он кричал, насколько это было возможно, — ибо его голова былаприкрыта одеждой, а горло сдавлено, — что так освящается наступающий год, такиежертвы приносятся Сеяну. Куда бы он ни направлял взор, куда бы ни обращалслова, всюду бегут от него, всюду пусто: улицы и площади обезлюдели: впрочем,некоторые возвращались и снова показывались на пути его следования,