тем временем отправился в Ктесифон, местопребывание парфянских властителей; нотак как Фраат и Гиерон со дня на день откладывали поездку, Сурена[60] в присутствии многих и под возгласыобщего одобрения повязал голову Тиридата царскою диадемой.
43. Если бы он немедленно отправился внутрь страны и кдругим племенам, колебания медлящих были бы этим рассеяны и все оказали бы емуполное повиновение. Но пребывая в крепости, в которой Артабан укрыл свою казнуи наложниц, он предоставил парфянам время и тем самым возможность разорватьзаключенное с ним соглашение. Ибо Фраат с Гиероном, а также другие, неприсутствовавшие в назначенный день на торжестве возложения диадемы, обратилисвои взоры в сторону Артабана, одни, страшась будущего, другие из зависти кАбдагезу, подчинившему тогда своей воле нового царя и весь двор. Артабанаразыскали среди гирканов; покрытый грязью, оборванный, он добывал себепропитание луком и стрелами. Сначала он испугался, что ему подготовляетсякакая-то западня, но, когда его убедили, что дело идет о возвращении емуутраченного господства, он воспрянул духом и спросил, в чем причина стольнеожиданных перемен. Тогда Гиерон стал бранить чрезмерную молодость Тиридата,утверждая, что в их стране царствует не Арсакид, а только носящий это имя,изнеженный на чужбине и слабый юнец, а действительная власть в руках Абдагеза иего родичей.
44. Опытный в искусстве царствовать, Артабан сразупочувствовал, что, если они лгут, распинаясь в любви, то ненависть их во всякомслучае непритворна. Итак, промедлив не дольше, чем было необходимо, чтобывызвать на помощь скифов, он торопится выступить, дабы не дать врагам применитьвоенные хитрости, а друзьям раскаяться в принятом ими решении; и он не снялсвоего рубища, чтобы привлечь к себе простой народ состраданием к его участи.Ни обман, ни просьбы — ничего не было им упущено, лишь бы сманить колеблющихсяи внушить бодрость готовым примкнуть к нему. Он уже приближался с крупнымисилами к окрестностям Селевкии, а Тиридат, одновременно потрясенный молвою онем и тем, что он уже рядом, все еще не решил, что ему предпринять: пойти лиАртабану навстречу или затянуть войну выжиданием. Те, кому были по душе битвы истремительность в действиях, утверждали, что разрозненные и истомленныедлительностью похода недавние предатели и враги Артабана, теперь сноваподдерживающие его, еще недостаточно укрепились в желании повиноваться ему. НоАбдагез считал, что нужно возвратиться в Месопотамию, дабы, находясь за рекой иподняв между тем в тылу у врага армян, элимеев и другие народы, получитьподкрепления от союзников и объединиться с тем войском, которое пришлет римскийвоеначальник, и лишь после этого попытать счастье. Это мнение возобладало, таккак Абдагез пользовался наибольшим влиянием и Тиридат страшился опасностей. Ноих отступление походило на бегство: после того как этому положило начало племяарабов, уходить домой или в лагерь Артабана начали и остальные, пока Тиридат снемногими спутниками не достиг Сирии, сняв тем самым со всех бесчестьепредательства.
45. Тот же год поразил Рим ужасным пожаром: выгорелачасть цирка, примыкающая к Авентинскому холму, и все строения на Авентинскомхолме. Уплатив владельцам сгоревших усадеб и доходных домов их полнуюстоимость. Цезарь обратил это несчастье себе во славу. Эти щедроты обошлись всто миллионов сестерциев и встретили в простом народе тем большее одобрение,что для себя принцепс строил очень умеренно и даже в общественном строительствеограничился возведением лишь двух зданий: храма Августу и сцены в театреПомпея; да и то, когда их постройка была закончена, он уклонился от ихосвящения, то ли из презрения к пышным обрядам, то ли по старости. Дляопределения понесенных каждым домовладельцем убытков были избраны мужья четырехвнучек Цезаря — Гней Домиций, Кассий Лонгин, Марк Виниций, Рубеллий Бланд[61], и к ним добавлен по назначению консуловПублий Петроний. Кроме того, были определены почести принцепсу, придуманныекаждым по своему разумению; какие из них были им отвергнуты, а какие приняты,осталось неизвестным, так как вскоре после этого он скончался: немного позднеевступили в должность уже последние в правление Тиберия консулы Гней Ацерроний иГай Понтий[62]. К этому времени Макрондостиг вершины своего могущества; он никогда не пренебрегал расположением ГаяЦезаря, но теперь искал его с возраставшим день ото дня усердием, а послесмерти Клавдии, о браке которой с Гаем Цезарем я сообщил выше, побудил своюжену Эннию прельстить юношу, изобразив страстную влюбленность в него, и связатьего обещанием жениться на ней, а тот ни от чего не отказывался, лишь быдобиться владычества, ибо, хотя по своему душевному складу был порывистым инесдержанным, тем не менее, опекаемый дедом, — хорошо постиг науку лицемерия ипритворства.
46. Принцепсу это было известно, и поэтому онколебался, кому передать после себя государство. Он подумал прежде всего овнуках, из которых сын Друза был ему ближе и по крови, и по влечению сердца, ноеще не достиг возмужалости[63]; а сынаГерманика, хотя он и был во цвете молодости и полон сил[64], любили в народе, и это вызывало в деде неприязнь кнему. Помышлял он также о Клавдии, так как тот, будучи уже в летах[65], проявлял склонность к углубленнымзанятиям, но остановить выбор на нем препятствовала его умственнаяограниченность. А найти преемника вне своего рода Тиберий не хотел, опасаясьнавлечь насмешки и поношения на память Августа, на род Цезарей, — ведь оннеизменно заботился не столько о благодарности современников, сколько о славе впотомстве. В конце концов, по-прежнему колеблясь душой и ослабев телом, онпредоставил судьбе решение, непосильное ему самому, бросая, однако, поройзамечания, из которых можно было понять, что он отчетливо представлял себебудущее: так, он в прозрачном иносказании упрекнул Макрона за то, что тототворачивается от заходящего солнца и устремляет свой взор на восток, а ГаюЦезарю в случайно возникшей между ними беседе, когда тот стал высмеивать Суллу,предсказал, что он будет обладать всеми пороками Суллы и ни одной из егодобродетелей. И когда он при этом со слезами обнял меньшого внука, а старший,увидев это, нахмурился, он, обратившись к нему, сказал: «Ты убьешь его[66], а тебя — другой»[67]. Но невзирая на ухудшение здоровья. Цезарь не оставлялни одной из своих любострастных утех, делая вид, что они нисколько не изнуряютего, и по давней привычке потешаясь над врачебным искусством и над теми, кто,достигнув тридцати лет, нуждается в указаниях со стороны, что ему полезно и чтовредно.
47. Между тем в Риме уже разбрасывались семена техказней, которым предстояло свершиться после Тиберия. Лелий Бальб привлек к судуза оскорбление величия Акуцию, в прошлом жену Публия Вителлия; и когда после ееосуждения было предложено наградить обвинителя, народный трибун Юний Отон,использовав свое право, воспрепятствовал этому: из-за этого между нимиразгорелась вражда, впоследствии повлекшая за собою гибель Отона. Затемобвиняется в неуважении к императору ославленная своими бесчисленными любовнымисвязями Альбуцилла, вдова Сатрия Секунда, донесшего о заговоре Сеяна; по этомуделу привлекаются также как ее сообщники и любовники Гней Домиций, Вибий Марс,Луций Аррунций. О знатности Домиция я ранее упоминал; также и Марс принадлежалк заслуженному древнему роду и, кроме того, приобрел известность своимилитературными дарованиями. То, что допросом свидетелей и пыткой рабов руководилМакрон, как было видно из пересланных сенату протоколов дознания, а также тообстоятельство, что не было письма императора относительно подсудимых, давалооснование подозревать, что во время его болезни и, быть может, без его ведомаосновное и главное в этом деле было вымышлено Макроном из-за его хорошоизвестной ненависти к Аррунцию.
48. Домиций, заявивший, что он готовится к речи в своюзащиту, а Марс — что намерен умертвить себя голодом, сохранили жизнь, тогда какАррунций, когда друзья убеждали его также найти предлог для отсрочки, ответил,что не всем приличествует одно и то же: ему уже много лет[68], и единственное, в чем он себя укоряет, это то, чтосреди опасностей и издевательств терпел полную треволнений старость, всегданенавистный кому-нибудь из стоящих у власти: долгое время Сеяну, теперьМакрону, — и не потому, что за ним какая-нибудь вина, а потому, что он невыносит подлости. Вполне вероятно, что можно протянуть несколько дней докончины принцепса, но как ускользнуть от молодости того, кто немедленно займетего место? И если Тиберия, при столь большой опытности в делах, все-такиразвратило и изменило единовластие, то ужели Гай Цезарь, едва вышедший изотрочества[69], ни в чем ничего несмыслящий и воспитанный на самых дурных примерах, усвоит что-нибудь лучшее притаком руководителе, как Макрон, потому и выбранный для расправы с Сеяном, чтосам он — еще больший злодей, чем тот, и истерзал государство еще большим числомпреступлений? Он предвидит еще более жестокое порабощение и торопится уйти какот прошлого, так и от будущего. Произнеся эти пророческие слова, он вскрыл себевены. Последующее явится подтверждением, что Аррунций избрал себе лучшую долю.Альбуциллу, не сумевшую нанести себе смертельный удар и только поранившую себя,по приказу сената переносят в темницу. Из пособников ее блуда бывший преторКарсидий Сацердот приговаривается к ссылке на остров, Понтий Фрегеллан — кисключению из сенаторского сословия, и к тем же наказаниям присуждается Лелий