достигшие в свое время консульства и жреческих должностей, поглощены заботами облагоустройстве своих садов. И обвинители ухватились за это, как за оружие.
28. Начал Коссуциан; с еще большей горячностью говорилМарцелл, восклицая, что дело идет о самом существовании Римского государства;строптивость подчиненных полагает предел милосердию властителя. Слишком мягкимивплоть до этого дня были сенаторы, допускавшие, чтобы ускользали от наказаниявраждебный государству Тразея, его зять Гельвидий Приск, одержимый тем жебезумием, и вместе с ними Паконий Агриппин, унаследовавший отцовскую ненавистьк принцепсам, и кропающий мерзостные стишки Курций Монтан. Он, Марцелл,требует, чтобы Тразея присутствовал в сенате — как бывший консул, припровозглашении обетов — как жрец, при принесении присяги — как гражданин, еслитолько он открыто не стал предателем и врагом отечества, отвергающим завещанныепредками учреждения и священнодействия. Пусть, наконец, является в куриюразыгрывать сенатора минувших времен, пусть по своему обыкновению заступаетсяза недоброжелателей принцепса, пусть выскажет, что, по его мнению, должно бытьисправлено или изменено. Сенаторам будет легче вынести порицание им чего-тоопределенного, чем выносить, как ныне, его молчаливое осуждение всего, что ниесть. Или, быть может, ему не нравится, что на земле царит мир и что победыодержаны без потерь в войске? Они, сенаторы, больше не должны потакатьизвращенному честолюбию человека, которого общественное благополучие повергаетв скорбь, который считает пустынею площади, театры и храмы, который угрожает,что добровольно удалится в изгнание. Он не видит здесь ни сенатскихпостановлений, ни магистратов, ни самого города Рима. Так пусть же он прерветжизнь, связывающую его с государством, которое уже давно перестало быть длянего дорогим, а ныне и терпимым.
29. И когда Марцелл с огнем в голосе, лице, взоребросал такие слова, сенаторов охватило не давно знакомое и ставшее привычным виспытаниях, которым они постоянно подвергались, уныние, а внушенный видомвоинских отрядов во всеоружии еще не изведанный ими глубокий страх. К тому же вих воображении витал почтенный облик самого Тразеи. Были и такие, которыежалели Гельвидия, обрекаемого казни не за совершенные им преступления, а толькоза то, что он с ним породнился: и Агриппину также ничего не вменяют в вину,кроме грустной судьбы отца, который, столь же ни в чем не повинный, как он,погиб от свирепости Тиберия. Да и Монтана, благонравного юношу, никогда несочинявшего поносных стихов, собираются изгнать на чужбину лишь потому, что онобнаружил дарование.
30. Между тем в сенат входит обвинитель Сорана ОсторийСабин и начинает с того, что говорит о дружбе Сорана с Рубеллием Плавтом и отом, что в бытность проконсулом провинции Азии он не столько пекся обобщественном благе, сколько о снискании расположения ее обитателей и с этоюцелью потворствовал мятежным общинам. Но это дела давнишние, а было и нечтоновое, чем Осторий впутывал и дочь в затеянный против отца судебный процесс,утверждая, что она издержала много денег на магов. Действительно, Сервилия —так звали молодую женщину, — движимая тревогою за отца, из любви к нему и посвойственной ее возрасту неосмотрительности, обратилась к ним, запросив их,однако, только о том, все ли будет благополучно с семьей, можно ли мольбамисмягчить Нерона и не принесет ли сенатское расследование чего-либо страшного.Ее, вызвали в сенат, и у трибунала консулов встали друг против другапрестарелый отец и юная дочь, которой шел лишь двадцатый год, с недавних пор,после того как ее муж Анний Поллион был отправлен в ссылку, осиротелая иодинокая, не смевшая даже взглянуть на отца, ибо считала себя виноватою в том,что усугубила тяжесть его положения.
31. На вопрос обвинителя, не продала ли она свадебныхуборов или снятого с шеи ожерелья, чтобы добыть деньги для магических таинств,она, простершись ниц, долго плакала, не произнося ни слова, а затем, обнявжертвенник с алтарем, сказала: «Я не призывала злых богов, не произносилазаклятий и в моих злосчастных молитвах смиренно просила только о том, чтобы ты,Цезарь, и вы, сенаторы, оставили жизнь этому лучшему из отцов. Я отдаладрагоценности, наряды и знаки моего достоинства, как отдала бы кровь и самуюжизнь, если бы их от меня потребовали. Только этих прежде мне совсемнеизвестных людей касается, какая слава утвердилась за ними и каким ремесломони занимаются. А принцепса я называла лишь в ряду остальных божеств.Несчастнейший мой отец ни о чем не был осведомлен, и если содеянное мной —преступление, то совершила его я одна».
32. Не дав ей закончить, Соран восклицает, что она непоследовала за ним в провинцию, что по молодости лет не могла знать Плавта, чтоне была замешана в преступлениях мужа и, повинная лишь в чрезмерной любви котцу, должна быть оставлена в стороне от дознания по его делу; сам же онпокорится уготованной ему участи, какой бы она ни была. И он кинулся бы вобъятия устремившейся к нему дочери, если бы подоспевшие ликторы не отстранилиих друг от друга. Затем приступили к опросу свидетелей; и если необоснованностьжестокого обвинения возбудила глубокое сочувствие к подсудимому, то презрение игнев навлек на себя свидетель Эгнаций. Этот клиент Сорана, подкупленный, чтобыпогубить друга, носил личину последователя стоической школы; искушенный впритворстве, он внешностью и речами изображал добродетель, но в душе был хитер,коварен, жаден и похотлив. Деньги вызвали все это наружу, и на своем примере онвоочию показал, что нужно остерегаться не только погрязших в обмане изапятнавших себя дурными поступками, но и тех, кто под покровомдобропорядочности лжив и вероломен в дружбе.
33. Тот же день принес, однако, и возвышенный образецчестности, явленный Кассием Асклепиодотом, выдававшимся среди вифинцевнесметным богатством; почитая Сорана, когда тот был на вершине могущества, онне покинул его и в беде, за что и был лишен достояния и отправлен в ссылку,показав своею судьбой, сколь безразличны боги к добру и злу. Тразее, Сорану иСервилии предоставляется избрать для себя смерть по своему усмотрению;Гельвидий и Паконий изгоняются из Италии; Монтан, во внимание к просьбе отца[21], был прощен, впрочем с оговоркою,воспрещавшей ему отправление государственных должностей. Обвинителям Эприю иКоссуциану было пожаловано по пяти миллионов сестерциев, Осторию — миллиондвести тысяч и квесторские знаки отличия.
34. Между тем к Тразее, который оставался у себя всадах, уже под вечер был послан консульский квестор. Тразея в тот день созвал ксебе многих знатных мужчин и женщин и главное внимание уделял учителюкинической философии Деметрию, с которым, как можно было предполагать повыражению лиц и доносившимся до слуха словам, когда они начинали говоритьгромче, обсуждал вопрос о природе души и о раздельном существовании духовного ителесного, пока не прибыл один из его ближайших друзей Домиций Цецилиан,сообщивший о принятом сенатом решении. Узнав о нем, все разразились слезами исетованьями, и Тразея стал убеждать их покинуть его возможно скорее, дабы ненавлечь на себя опасности подвергнуться участи осужденного; обратился он сувещанием и к Аррии, высказавшей желание умереть вместе с мужем, последовав вэтом примеру своей матери Аррии[22], иуговаривал ее не расставаться с жизнью и не лишать единственной опоры их общуюдочь.
35. Затем он направился к портику, где скорееобрадованного вестью о том, что его зять Гельвидий только изгоняется за пределыИталии, чем погруженного в скорбь, его и находит квестор. Получив от негосенатское предписание, Тразея уводит в спальный покой Гельвидия и Деметрия; тамон протягивает обе руки, чтобы ему надрезали вены, и, когда из них хлынулакровь, окропив ею пол и подозвав к себе квестора, говорит: «Мы совершаемвозлияние Юпитеру Освободителю; смотри и запомни, юноша. Да сохранят тебя отэтого боги, но ты родился в такую пору, когда полезно закалять дух примерамистойкости». Но смерть медлила, и он, испытывая тяжелые страдания, обратив кДеметрию…[23].