— Итак, мы вернулись с пустыми руками? — удрученно говорит Ребюффа.
— По крайней мере, мы знаем, что здесь ее нет.
— Нужно немедленно возвращаться.
— Здесь едва ли найдем какое-нибудь продовольствие. Забирай что есть, и убирайтесь с Панзи в Муктинат через Торунгзе. Это даст вам возможность не подниматься на перевал Тиличо, и вы вернетесь в Тукучу на день раньше. После такого путешествия на голодный желудок вы устанете, поэтому на оставшиеся рупии можете нанять пони.
— А как же ты?
— Не беспокойся, с плиткой шоколада я смогу добраться до лагеря Тиличо.
— Это дьявольски длинный путь!
— Я буду там завтра утром. Мне бы хотелось вместе с Ишаком подняться на эту несложную вершину.
Мы съедаем то немногое, что у нас есть, и отправляемся каждый своей дорогой.
Я оказываюсь совсем один.
Имея только плитку шоколада, мне следует спешить, чтобы подняться с 2800 метров выше 5000 метров.
Я решил идти как можно быстрее, даже, может быть, бежать, бежать до полного изнеможения.
Час спустя я уже в Кангзаре. Не теряя ни минуты иду по тропинке, вскоре исчезающей на левом берегу потока.
Пробираюсь между скалами; то поднимаюсь, то спускаюсь, чтобы обойти препятствия. Время летит быстро.
Я нахожу ступеньки, выбитые Путаркэ в известняке. Затем начинаю подниматься по длинной крутой осыпи и, наконец, дохожу до потока, через который надо перебраться.
О том, чтобы перепрыгнуть, не приходится и думать; я снимаю ботинки и вешаю их через плечо. Уже смеркается. Падение в ледяную воду было бы весьма неприятно. Осторожно, пробуя ногой каждый камень, вхожу в воду.
Течение очень сильное. Внезапно я поскальзываюсь, пытаюсь удержаться, но только глубже окунаюсь и в конце концов окончательно падаю и на этот раз вымокаю до нитки.
С большим трудом выбираюсь на противоположный берег и принимаюсь выжимать одежду и выливать воду из ботинок. Дрожа от холода и стуча зубами, одеваюсь. Мне нужно по меньшей мере четыре часа, чтобы добраться до лагеря, а светлого времени остается немногим больше часа. Пошатываясь, я пересекаю длинный крутой склон затвердевшей земли, где неоднократно с трудом удерживаюсь от падения.
Из долины дует пронизывающий ветер, и я дрожу от холода. Дороги не видно. Ищу место, где можно было бы провести ночь, и в конце концов опускаюсь на клочок травы, натянув капюшон так, что он закрывает меня полностью. Ноги заледенели, колени стучат от холода.
Сидя под капюшоном, я размышляю: съесть ли мне последний кусок шоколада или оставить его на утро? Выбираю первое, а затем разрешаю себе выкурить последнюю сигарету.
Я затерян в самом сердце гор на высоте 4500 метров, насквозь промокший, уставший и голодный. Найду ли я в себе силы, чтобы подняться на последние 500 метров?
Коварный ветер проникает в каждую щелку моей одежды.
Начинает падать снег.
Закрываю глаза, расслабляю мышцы и стараюсь забыться, как я всегда делаю на биваке в горах.
Часы текут медленно и однообразно. Подо мной глухо ревет поток. Земля дрожит, и эхо без конца отдается в долине. Чувствуется сырость — ужасное ощущение, когда замерз до мозга костей. Я должен отчаянно с ним бороться.
Сколько мыслей в голове! Как было бы хорошо в тепле и уюте! Иногда я приоткрываю один глаз. Погода не улучшается. Если спустятся облака, я не смогу найти дорогу.
Окоченевший, в полузабытьи, я с радостью встречаю первые проблески зари. Нужно подождать, пока станет немного светлее. Как мучительны эти последние минуты! Наконец поднимаюсь. Сложив штормовку, с болезненной пустотой в желудке снова отправляюсь в путь.
Очень холодно, но я надеюсь согреться на ходу.
Погода улучшилась. Я часто останавливаюсь под предлогом выбора пути. Ноги дрожат и отказываются повиноваться, но тем не менее я умудряюсь продвигаться вперед.
Солнце уже освещает Манангбот, но я еще в тени.
На каждой остановке, прежде чем снова двинуться в путь, я намечаю удобный камень для следующего привала. Остановки становятся все более частыми и длительными.
Начинаю задумываться: смогу ли я вообще дойти?
Всякий раз, когда мне попадается плоский камень, я сажусь и тотчас же чувствую некоторое облегчение. После нескольких секунд отдыха нелепость такого положения становится для меня очевидной: неужели я не могу пройти еще несколько метров? Я выбираю другой камень, с трудом отрываю себя от прежнего и делаю несколько шагов. У меня такое ощущение, как будто я мчусь во весь опор, однако на самом деле я медленно бреду и падаю в тот самый момент, когда достигаю очередной цели. Метр за метром набираю высоту. Наконец до лагеря, который мне еще не виден, остается около 200 метров.
Я пытаюсь закричать, но не могу издать ни звука.
Меня шатает из стороны в сторону — безопаснее и удобнее ползти на четвереньках. Голова кружится, хочется спать.
Собрав последние силы, с трудом вылезаю на гребень и падаю. Время идет… Когда наконец я открываю глаза, мне кажется, что прошло сто лет.
Приподнимаю голову над гребнем.
Лагерь! Всего в двадцати метрах.
— Эй! Эй!
Тщетно я пытаюсь привлечь чье-либо внимание; носильщики спокойно беседуют вокруг яркого костра. Если бы они только могли меня увидеть! Если бы хоть один повернул голову! Я сбрасываю несколько камней в надежде, что это заставит их взглянуть наверх, но они не слышат, а окликнуть их я не в состоянии. Голова как будто налита свинцом, в ушах звенит.
Теперь, когда я уже уверен, что дойду, я просто стискиваю зубы и ползу на четвереньках, как животное.
Внезапно Путаркэ оборачивается:
— Бара-сагиб!
Остолбеневший, он смотрит, как я ползу. В следующее мгновение все вскакивают и бросаются ко мне.
Я спасен!
Дрожащего с ног до головы, меня кладут на надувной матрас. Я пью и немного ем. Узнаю, что Ишак еще не вернулся, но вскоре появится. Я прошу приготовить мне поесть. С помощью носильщиков Путаркэ открывает внушительное количество банок. Весело горит огонь. Вместительные котелки начинают закипать, распространяя столь соблазнительный запах, что я вынужден лежать неподвижно, в полусне, чтобы как-то сдержать свое нетерпение. Когда еда готова, я начинаю есть прямо из котелков.
Это совсем не то, чего ждал Путаркэ, — он готовил на весь лагерь! В течение полутора часов, без перерыва, с упоением и с невероятной быстротой, я поглощаю такое большое количество еды, как никогда в моей жизни. Я напоминаю змею, проглотившую жирную овцу! С облегчением растягиваюсь в своем спальном мешке.
— Доброе утро, Морис!
Я сбрасываю с себя оцепенение.
— Мата!
— Мы только что спустились с вершины 6200 метров!
Обмениваемся новостями. Все увязывается с выводами Ишака и подтверждает их. Таким образом, вся северная часть массива Аннапурны исследована.
— Сомнения нет, — говорю я Ишаку. — Ключ к Аннапурне на юге. Надо идти через «Перевал 27 апреля» по ущелью Миристи.
— Тогда здесь нам делать больше нечего, — решает Ишак. — Надо немедленно спускаться в Тукучу.
На следующий день снимаем лагерь. Носильщики рады покинуть это место, где они прожили целых три дня, отрезанные от всего мира и без всякого дела. Нет необходимости их подгонять и показывать дорогу. В несколько минут грузы увязаны, распределены, и, в то время как мы с Ишаком, беседуя, оставляем лагерь, носильщики во главе с Анг-Таркэ быстро удаляются. Он ведет их… прямо к Большому Ледяному озеру. На этот раз они совершенно спокойно пересекают его в наиболее широкой части.
Я вижу, как Ишак внезапно застывает в сосредоточенной позе. Он рассматривает какие-то камни.
— Полигональные почвы, — преподносит он как сенсационную новость.
— Что это за штука?
— Ты ученый и не знаешь, что такое криопедология?[67] Это же важнейшая наука! Взгляни на эти камни. Мне пришлось видеть множество таких же в Гренландии. В Гималаях они попадаются впервые.
— Но кто в наше время знаком с криопедологией?
— Ну по меньшей мере… гм… десяток людей!
Мы с сожалением расстаемся с криопедологией, перенося свое внимание на гребень, ведущий к перевалу Западный Тиличо.
За эти три дня снег, покрывавший гребень, растаял. На перевале мы ненадолго останавливаемся, чтобы бросить взгляд на Большое Ледяное озеро, на окружающий его гигантский амфитеатр и главным образом на великолепный Большой Барьер.
Все это мы видим в последний раз.
Мчимся вниз по склонам и оказываемся в самой гуще великолепного кедрового леса.
Поднимается сильный ветер, но он дует в нужном направлении, и вскоре мы доходим до Тинигаона.
На следующее утро погода прекрасная. Ветер утих. Мы снова проходим через Марфу. Я с удовольствием возвращаюсь в эту живописную деревушку со столь любознательными приветливыми жителями.
После шести утомительных дней мы рады снова попасть на основную базу экспедиции.
При нашем приближении к лагерю Удо выходит навстречу.
— Привет, доктор! Какие новости?
— Все уже здесь и чувствуют себя отлично. Как вы?
— Видел ли ты Гастона?
— Он вернулся вчера.
— Прекрасно! Сегодня 14 мая, и нам нужно наметить план действий. После обеда устроим совещание.
Что же произошло на Дхаулагири во время нашего отсутствия?
Вечером в понедельник 8 мая Нуаель быстро спускается из лагеря на Восточном леднике. Страшно взволнованный, он рассказывает, что поднялся на ледник с Кузи и Шацем. Затем они ушли вперед, и он увидел их в очень крутом снежном кулуаре.
Этот путь представляет интерес: он, вероятно, позволяет обойти огромные и очень опасные сераки в верхней части Восточного ледника. Однако он так же труден и опасен, как и первый путь, поскольку по кулуару идут лавины.
В полукилометре выше видны гигантские сбросы голубого льда.
В тот момент, когда Нуаель наблюдает за движением второй связки, огромная ледяная глыба в верхней части ледника отделяется и летит вниз. Тонны льда со страшным грохотом мчатся по склону, едва не задевая нашего офицера связи, и разлетаются в пыль далеко внизу, на плато Восточного ледника.