— Ты почему в школу не пришла? — спросила Майкки тоном обвинителя.
— Ты разве не видишь, что я болею? — ответила Анни с такими же укорительными нотками в голосе. — И я еще не знаю, когда смогу подняться. Может, мне вообще не придется ходить в школу.
И Анни напустила на себя томный, усталый вид.
— Да ты просто должна прийти, потому что мне без тебя скучно, — сказала Майкки.
— Приду, когда поправлюсь, — чуть заносчиво ответила Анни.
— А учитель у нас такой чудесный, — проговорила Майкки с нежностью в голосе. — Как было бы хорошо, если бы он в меня влюбился.
— Хе-хе-хе! — рассмеялся Лассе. — В такого-то ребеночка!
Тут Майкки подошла вплотную к Лассе и влепила ему звонкую пощечину. Лассе так растерялся, что даже ничего не ответил. Что за муха укусила Майкки, обычно такую смирную, тихонькую девочку?
— Послушай, господин хороший, — сказала Майкки. (И где только она нашла такие слова: «господин хороший»? Во всяком случае, они прозвучали очень внушительно.) — Я ведь все время расту. И учти, господин хороший, может, как раз из нас с тобой и получится неплохая супружеская пара. Потому что когда-нибудь я непременно выйду замуж, уж это точно.
— Тоже мне… Сама дерется, пощечину влепила… Еще на такой жениться, да ни за что в жизни… — обиженно пробурчал Лассе, потирая щеку.
— Да я тоже еще не уверена, пойду ли за тебя. Мне больше нравятся черненькие, — сказала Майкки и посмотрела на Лассе так пристально, что мальчик смутился под ее взглядом. — Но судьбы своей никому не избежать, и, кто его знает, может мы как раз созданы друг для друга.
Но это было уже слишком. Лассе схватил футбольный мяч и ни слова не говоря пулей выскочил из комнаты.
— Анни, завтра ты должна обязательно прийти в школу, — сказала Майкки. — Я без тебя не могу.
— Ну если не завтра, то послезавтра приду, — ответила Анни таким тоном, словно делала подружке одолжение.
— А знаешь что, — сказала Майкки перед уходом. — Все жильцы нашего дома строят разные планы, как избавиться от Юлкуски, потому что она не ладит с детьми. Придется найти более подходящего человека.
Произнеся с достоинством эти слова, Майкки удалилась, по-взрослому степенно затворив за собой дверь.
«Да она за один день школы стала совсем другим человеком, — задумчиво сказала сама себе Ан ни. — Ой-ой-ой, вот интересно, а какой же я стану? А вдруг из-за школы нельзя будет превратиться в колдунью?»
17
В вечерних сумерках вверх по Казарменной горе поднимался высокий худощавый мужчина с густой бородой. Поправив рюкзак, он отыскал взглядом угловое окно на третьем этаже и, увидев там свет, остановился.
В это самое время мама Анни мыла посуду.
— Завтра еще отдохнешь денечек, а потом, доченька, тебе надо в школу. А то ты сильно отстанешь, — сказала она.
— Ну уж, отста-ану… Да они только буквы проходят, — протянула Анни обиженно. Она-то уже сотни сказок прочитала…
— Не говори так. Элиас Виртанен тоже ведь умеет читать, а все равно ходит в школу, — сказала мама.
Анни надулась и подошла кокну. «Вот и птицы все улетели в теплые края. Осень на дворе… Как грустно», — думала Анни. Во дворе громким лаем залился Тэри. Анни по привычке выглянула в окно. Там стоял какой-то мужчина. Силуэт его отчетливо вырисовывался на фоне вечернего неба.
— А знаете что? Папа идет, — проговорила Анни словно во сне.
Мама бросила недомытую посуду и кинулась к окну. Мужчина постоял немного и зашагал к дому. Мама не отрываясь смотрела вниз: капельки мыльной воды стекали у нее с пальцев. Анни показалось, что мужчина чуть заметно махнул рукой.
Лассе в это время сидел и наклеивал в тетрадку портреты любимых спортсменов. Он поднял голову от своей клетчатой тетради и посмотрел на мамину спину. Мама отошла от окна и бессильно опустилась на стул. Тогда Лассе в свою очередь подскочил к окну и стал вглядываться в сумерки.
— Точно, это он, — сказал Лассе.
Мама сидела на стуле и дрожала как осиновый лист. На лестнице раздались шаги; они остановились у их двери. Вот дверь отворилась, и в комнату вошел он — отец.
— Привет…
Одним взглядом он охватил всех, кто был в комнате: жену, сидевшую на стуле и всю дрожавшую, сына Лассе, который стоял у окна и смотрел на него с неуверенной улыбкой, и маленькую, очень худенькую девочку, которая смотрела на него в упор горящими глазами.
— Загулялся я, давненько здесь не был, — проговорил он и скинул на стол большой тяжелый рюкзак. Потом он шагнул к Лассе, слегка потрепал за подбородок и сказал: — Такой взрослый парень, и не узнать.
Лассе покраснел от удовольствия, но ничего не ответил. Только хмыкнул как-то неопределенно. Затем отец подошел к Анни, подхватил ее и на вытянутых руках поднял высоко в воздух. Анни не смеялась, она даже не улыбнулась. Она неотрывно смотрела на отца. Потом, сдвинув брови, серьезно спросила:
— Почему ты так долго не приходил?
Отец опустил Анни на пол и сказал:
— Ну меня и встречают.
Его веселое настроение сразу же улетучилось. Он подошел к матери, притянул к себе и спросил:
— Скучала ли ты? Или, может, ухажеров много было?
Мама заплакала. Анни сорвалась с места и, повиснув на руке отца, закричала:
— Оставь маму в покое! Если будешь обижать маму, я двину тебе по зубам!
Отец усмехнулся, подошел к шкафчику с провизией и достал оттуда хлеб и масло. Мама тотчас же поднялась со стула, вытерла фартуком руки и начала собирать на стол. И вот колбаса, Предназначенная для подливы к картошке, кринка простокваши, оставленная на завтрашнее утро, и половина круглой ржаной лепешки моментально исчезли.
— Это была наша еда на завтра, — буркнула Анни с постели, куда она успела тем временем забраться. — А ты все взял и съел.
— Не ругай отца, Анни. У него был такой долгий путь, — сказала мама. Она уже опять стояла у плиты, продолжая мыть посуду и время от времени испытующе поглядывая на отца. Лассе сидел за столом возле отца и следил глазами за каждым его движением. Во время еды отец несколько раз взъерошил рукой волосы Лассе, и каждый раз Лассе заливался румянцем.
— Ты много деревьев свалил, отец? — спросил Лассе.
— Так много, что их хватило бы по крайней мере на десять церквей, — ответил отец.
Вымыв и убрав посуду, мама тоже присела к столу. Теперь она уже немного осмелела и даже улыбалась.
— Тебя, наверно, возьмут обратно на целлюлозный завод, — сказала мама. — Или, может, присмотрим тебе какую-нибудь другую работу, получше.
— Там видно будет, — сказал отец, и мамина улыбка погасла.
Анни отвернулась от сидящих в комнате и притворилась спящей. Ей совсем не хотелось видеть сейчас отца, этого долговязого бродягу, который покинул их на долгие годы, а теперь явился и еще вмешивается в их жизнь. В этот момент она совершенно не помнила о том, как горячо все это время ждала его возвращения.
Посреди ночи Анни проснулась. В узенькую щелочку между занавесками, отделявшими нишу от комнаты, она увидела, что в комнате горит маленькая лампа и возле стола сидят мама с папой.
— Конечно, я так счастлива, что ты вернулся… Как ты можешь в этом сомневаться?! — горячим шепотом убеждала мама. — Ну а что сходила несколько раз на танцы, так подумаешь… Разве это что-то значит? У меня никого другого не было, никого.
— Да-а, — сказал отец. — Верить или нет? А может, ты решила, что я завел себе кого-то, раз не писал так долго?
— А почему же ты не писал? — тихо спросила мама. — Нам пришлось столько всякого пережить, а люди… Чего они только не говорили…
— Не знаю. Не писал, и все… Оттуда вы казались мне такими далекими, — говорил отец. — Я ничего не могу с собой поделать, меня так и тянет бродяжничать. Такая уж у меня натура. В крови, что ли?
— Но теперь ведь ты вернулся и останешься с нами, — сказала мама.
— А вдруг ты меня больше не любишь? — спросил отец.
— Люблю, ужасно люблю, — ответила мама.
— Ты всегда была для меня слишком хорошей, — сказал отец. — Такая красивая… и пела в хоре… И почему ты выбрала меня, не пойму? Ты могла бы найти себе парня и получше… Кто я такой? Драчун и скандалист.
— Да что теперь о старом говорить, — шепнула мама.
— И вот опять я причиняю тебе одни огорчения, — продолжал отец с мрачным видом. — Ты тут одна работала, надрывалась, выслушала столько всяких горьких слов. Непутевый я мужчина. Пожалуй, мне надо поворачивать назад.
— Я тебя не пущу, — сказала мама.
— Если бы ты знала, как живут там, на севере, — промолвил отец. — Полярная ночь, северное сияние. Суровый край… И жалкие лесные бараки. В них мы слушали трескучее радио и писали письма… Все писали, кроме меня. А я не писал. Знаешь что, я побуду здесь немножко, потом вернусь обратно, на север.
— Не пущу, — повторила мама.
— Да и девочка меня не признает, — вздохнул отец и посмотрел в сторону Анни. Сквозь щелку она увидела, что глаза его как-то странно блеснули.
— А девочка у нас необычная, в тебя пошла, — сказала мама и лукаво улыбнулась. — Она ведь была такая маленькая, когда ты ушел, вот теперь и чуждается тебя. Но увидишь, она привыкнет, все постепенно образуется и будет хорошо!
Отец молчал. Потом Анни услышала, как он произнес чужим, глухим голосом:
— Я не писал потому, что год просидел в каменном мешке.
Мама вскрикнула жалобно, как птица.
— За что? — спросила она шепотом, чуть слышно.
— Да было… Вступился раз, и вышла драка…
Долгое время в комнате стояла тишина.
— Ну что молчишь? Наверно, мне лучше уехать и оставить вас в покое, — сказал отец. — Да и работы мне, здесь, пожалуй, не найти. Поеду-ка я обратно. Там, на севере, не больно спрашивают, кто где в жизни побывал.
— Не пущу, не пущу, — жарким шепотом повторяла мама.
Анни повернулась лицом к стенке, вслушиваясь в посапывание Лассе. Но слезы все равно потекли. Прижимая к груди Деву и Воина, Анни долго и беззвучно плакала. В конце концов она уснула.