— Ки, уменьши яркость в квартире первого помощника на сорок процентов.
Встроенное освещение в стенах грустно потускнело, а потом, мигнув, полностью отключилось.
— Яркость снижена на 40 %, коммандер. Не желаете ли выбрать музыкальное сопровождение?
— Нет, Ки, так… так идеально, — ответил Сенна в темноте. — Не знаю, зачем я это попросил.
Ему не нужен свет. В подобном у него рука была набита. Он мог активировать диск с закрытыми глазами и даже только зубами, если придётся. Кварианец нащупал на полу блок питания, подключил его к левой стороне диска и большим пальцем переключил тумблер питания. Он едва мог дышать, вены на лбу пульсировали.
Диск слабо завибрировал. Именно так понимаешь, что держишь в руках нечто древнее: сейчас-то уже ничего не вибрировало. Всё на этом корабле работало тихо, словно стоячая вода, даже на самых высоких уровнях выработки энергии. Но не его диск. Он гудел от усердия.
Тьма озарилась светом. Над центральной частью диска появилась маленькая мерцающая фигура, немного полупрозрачная, но цветная и объёмная: кварианская женщина, пожилая, но всё ещё сильная и выносливая, без костюма, ведь в её время костюмы были не нужны. Знакомая широкая паутина шрамов покрывала левую часть её головы — напоминание о том времени, когда геты чётко и ясно выразили, что они думают об органиках. Глаза её были белыми и добрыми, без зрачков, а волосы спрятаны под грубо сделанным серым капюшоном; длинные птичьи ноги, как и всё остальное тело, обтягивала пурпурная и красная шерстяная ткань.
— Здравствуй, бабушка, — тихонько сказал Сенна, хоть рядом не было никого, кто мог бы его услышать.
— Всегда так формально, внук мой, — произнесла предок-ВИ со своим привычным, отрывисто-мелодичным древним раннохским акцентом. — Называй меня Лиат, почему бы и нет. Всё равно никогда не представляла себя настолько старой, чтобы у меня были внуки.
Сенна улыбнулся и расслабился. С ней всё было в порядке. Она выдержала весь этот путь через изведанный и неизведанный космос в целости и сохранности.
— Бабушка, мы почти в Андромеде, так что технически тебе уже девятьсот пятьдесят пять лет.
— Следи за языком, мелкий бош'тет, — ответило изображение бабушки с голографической усмешкой. — Никогда не обсуждай возраст дамы, её материальный статус или сколько она жмёт. — Переливы цвета проекции отразили беспокойство. — Выглядишь худым. Ты хорошо кушаешь?
Сенна протянул руку и нежно коснулся боковой стороны металлического диска. Он был тёплым; такой же тёплой могла быть бабушка. Правда, Лиат'Нир не была настоящей бабушкой. Лиат'Нир, пьяница, болтушка, трудоголичка со сложной жизнью, его прародительница, умерла в первом спазме восстания гетов, когда полыхал весь Раннох. А эта голограмма — виртуальный интеллект, написанный сотни лет назад с отпечатка личности настоящей Лиат'Нир, взятый за считанные часы перед её гибелью и сохранённый для следующих поколений кварианцев, чтобы они никогда не забывали, кто они, и чтобы ни один ребёнок не оставался без семьи. Она была крайне незаконной и почти невероятно ценной. Лиат'Нир была величайшим секретом родителей Сенны, а теперь стала его секретом. До войны таких ВИ было тысячи, у каждого кварианца. Любой мог услышать голоса своих дедушек и бабушек, а также прапрадедушек, прапрапрабабушек тогда, когда хотел. Пусть это были и ненастоящие голоса, они всё же давали ощущение комфорта, преемственности, яркости прошлого, которое на самом деле не ушло. При восстании геты уничтожили банк данных предков, и если это было умышленным наказанием, то могло считаться самым жестоким из всех. ВИ предков не обладали сознанием, но перед пробуждением гетов у кварианцев происходило что-то вроде гонки вооружений в попытках их усилить и улучшить, чтобы разница между ВИ и настоящим предком была чисто номинальной. Этого так и не достигли. Но теперь… Теперь их интеллект был почти ошибкой. Слишком тревожно после того, как кварианские машины-слуги обратились против своих создателей, спрашивая, есть ли у них душа, умоляя дать им знание и в конце концов убивая людей, которые не ответили им, не могли ответить. Если вы не знакомы с процессом загрузки личности в базу данных и выводом стандартных и импровизированных ответов на основе установленных подсказок и анализа предыдущих взаимодействий, то может показаться, что у предка-ВИ есть душа. У сбоившего дозатора воды её вот не было. Поэтому в послевоенной антимашинной панике кварианцы не пытались создать ещё один такой ВИ. Его потерю можно было пережить, а потерю дозатора воды — нет.
Но далеко не все предки были стёрты гетами. Некоторые выжили — по воле случая или судьбы. Отпечаток личности Лиат'Нир был сделан на всякий случай как раз перед тем, как она отправилась на войну против своих же созданий, и этот случай наступил. Этот образец просто не успел оказаться в датабанке. Кто-то из семейного древа Сенны был больше похож на него, чем другие. Кто-то сочувствовал роботам так же, как и он. Кто-то не смог вынести потери Лиат'Нир как из-за гетов, так и из-за неожиданного ужаса кварианцев, затронувшего все ВИ, и установил её в отдельное мобильное устройство. То, что Сенна'Нир держал в своих руках, одновременно и ужасало кварианцев, и, возможно, представляло большую ценность для них. И ценность была невообразимой. Всё, что по характеристикам приближалось к ИИ, было под запретом. Но предок-ВИ — потерянное наследие их расы. Кварианцы потеряли всё, но их вычислительные нейронные сети подвели предков-ВИ к порогу разумности. Этот побитый металлический диск был и преступлением, и полумифическим сокровищем, поколениями скрываемым его семьёй. Большую часть жизни Сенна боялся, что это выплывет наружу. Его могут выбросить на планету-тюрьму и оставить там умирать. Его могут восхвалять за то, что он принёс эту жемчужину Флоту. Ей могут выделить почётное место. Её могут удалить. Но при любом раскладе её конфискуют. А она была его бабушкой, и он ни за что не позволит этому случиться.
Остальные, начиная с тех родственников, которые сделали из своей бабки довольно непривлекательную тарелку, должны были понимать, что предок-ВИ — это не гет-штурмовик. Они не представляют никакой опасности. Их кодовая база огромна: программа интерфейса Ки полностью бы уместилась на стеклянной пластине размером с одну пятидесятую часть этого большого тяжёлого металлического блюдца. Но код, сам код, просто машинный язык, был безвреден. Он не может сделать то, о чём его не просили. Пока, конечно, не попросишь. И кто-то, чья ДНК все ещё жила в клетках Сенны, должен был знать это. Должен был знать, что предки-ВИ не были разумны и не могли такими стать просто от поступления новой информации, точно так же, как рыба не отрастит ноги от разговоров с ней. Как бы органично не формировалась эта замысловатая триада языка, эмоций и образа, все слова, что использовал ВИ, тон голоса и жесты — всё это было полностью определено алгоритмами. Искусственный интеллект был намного сложнее виртуального. Эти родственники-бунтовщики, кем бы они ни были, сохранили Лиат'Нир и скрыли её от общественного уничтожения истории каждого кварианца. И каждое поколение передавало его последующему с такой любовью и почтением, что в сердце Сенны кольнуло от воспоминаний о том дне, когда родители представили его ей, внесли его имя в её код и велели Сенне никогда и никому об этом не рассказывать. И он не рассказал. Даже Кетси. Даже когда они были очень близки. Но не было и мгновения, когда, размышляя о полёте в Андромеду, Сенна задумался бы о том, чтобы не брать бабушку с собой. Ему было легче оставить обе руки, чем её.
— Лиат, — обратился он к мигающей голограмме. — У меня проблема. Время не ждёт.
У предков-ВИ был определённый набор фраз, которыми можно начать беседу, и их доступные ответы формировались исходя из реакции потомка. Они могли рассказать что-то из обширного каталога анекдотов или ответить на вопрос, на который реальный предок тоже мог бы ответить, и даже больше — в стиле сварливого родственника, если ВИ были подключены к новому информационному ядру. Но причина, по которой вообще стоило разговаривать с предком-ВИ, заключалась в том, что они могли импровизировать и делали это двумя способами. Первый заключался в комбинации предыдущих фраз, и каждый раз после использования новой фразы в разговоре Лиат запоминала её и могла использовать потом самостоятельно, так что разговор с Лиат был по большей части разговором с ней и со всеми его родственниками, которые общались с ней раньше: собственный язык отсылок, групповой звонок со всей историей клана Ниров. Но как бы это ни впечатляло непосвящённых, по сути это было не больше, чем фокусом, не отличающимся от того, что было в старой человеческой сказке про бесконечных обезьян с бесконечными пишущими машинками, бесконечно пытающихся создать нечто, во что Йоррик тотчас запустит свои лапы.
Другой способ — то, из-за чего хранение Лиат'Нир, несмотря на всю её ценность, считалось преступлением.
Небольшая заблокированная часть её командной строки могла производить спонтанную рекомбинацию, процесс, называемый (что достаточно иронично) генетическим программированием. Столкнувшись с проблемой, его бабушка могла самостоятельно направить генетический алгоритм на группу предварительно запрограммированных локально принимаемых решений. Потом она могла комбинировать и перераспределять эти ответы как строки фиксированной длины, чтобы вывести совершенно новое решение, которое никогда раньше не приводилось от пользователя к ней или наоборот. Каждая итерация производила дочерние строки, которые содержали в себе данные из нескольких родительских строк. Быстрее, чем настоящая бабушка сделала бы глоток чая, Лиат могла произвести сотни и тысячи итераций, большинство «детей» которых были бы бесполезными мутациями, сломанными фрагментами или тупиковыми строками, и всё же каждое «поколение» она приближалась к успешному результату, пока одна из строк не достигала полного соответствия тому, о чём спрашивал её бедный тугодум внук. Это было похоже на сбор всех мартышек в одной комнате, требование создания «Гамлета», насильственное выведение среди них лучших авторов и безжалостное уничтожение тех, кто не смог воспроизвести меланхоличного датчанина. Ключевыми были определения