ь в последний момент оттолкнувшись от него руками и увернувшись. На ладонях остались глубокие порезы от острых краёв породы, но я их не замечал и продолжал бежать. Время замедлялось, когда я замедлялся, не в силах поддерживать выбранный темп, и ускорялось, когда после нескольких глубоких вдохов я снова бросался наперегонки со своей несуществующей здесь тенью.
На школьных соревнованиях я всегда был номером один. Спорт давался мне легко, и друзья, для которых бег на средние и длинные дистанции представлял собой род средневековой пытки, откровенно мне завидовали. Сам я простой бег не любил: не было в нём того накала эмоций, тех молниеносных изменений и разнообразной тактики, как в командных видах. К тому же он не мог удовлетворить мою страсть к мячам. Больше всего мне хотелось заниматься гандболом. В этом спорте всё было для меня, и само течение, ритм, пульс матчей звучали в унисон с внутренними ритмами моего тела. К несчастью, школьная команда по гандболу никуда не годилась. Иногда мы выигрывали, но тащить матчи в одиночку, тем более, когда соперник прекрасно знает, на кого играет вся семёрка, и так и норовит «вырубить» тебя подлым приёмом – дело обречённое. Продолжил ли я играть, поступив в университет? Я не помнил…
Задыхаясь, я повалился на лоскутный ковёр. Кровь шумела в голове, глаза закрывались, земля подо мной раскачивалась, и требовались большие усилия, чтобы свет не сменился темнотой, чтобы сознание не покинуло меня.
Лежал я так, должно быть, четверть часа. Затем медленно перевернулся на бок. Из ран на ладонях натекла кровь. Ею было запачкано всё: одежда, серые лоскуты, лицо. Раны жгли, хотелось сунуть их во что-то холодное; хотелось пить. Нужна была вода. Рюкзак я оставил там, откуда начался мой бессмысленный марафон. Возвращаться за ним – значит, признаться в слабости, не возвращаться – в глупости. Я закашлялся и снова лёг на спину. Свод подземелья имел здесь упорядоченную структуру: столбы стояли рядами, образуя что-то вроде лучей огромной звезды, ветви отходили от них симметрично, делились на всё более и более тонкие отростки. И в центре этой пятилучевой конструкции находилось моё измученное тело. Вокруг лежали белые шары, много белых шаров. Как мелки на сером асфальте. «Ими можно рисовать по асфальту? Надо взять один, когда пойду домой…» Глаза сами собой закрывались, мысли становились беспорядочными. Огромные тени скользили в пространстве вокруг меня одна за другой, серые тени серого подземелья. Когда они перемещались, то вызывали лёгкое движение застоявшегося, густого воздуха; это движение холодило лицо и руки. Не останавливайтесь. Только не останавливайтесь… Мне нужен этот ветер! Пусть он станет ураганом, налетает на меня порывами и лучше с дождём!
Я открыл глаза. Прямо надо мной пронеслось огромное, чёрное, похожее на ската тело незнакомого животного. Страх перед неизвестным, страх перед движением, хищником, первобытное желание выжить внезапно одержали во мне победу, рука схватила ближайший белый шар. Привстав на одно колено, я подождал, когда скат развернётся, и метнул снаряд ему навстречу. Животное, испуганное возникшим прямо перед ним и кричащим сотней голосов лицом-призраком, бросилось в сторону. Призрак распался на иглы, которые парили теперь в воздухе, поворачиваясь вслед ускользающей мишени. Что они медлят?!
Внезапно я услышал в голове его голос. Скат звал меня. Ему было страшно, он не хотел умирать. За секунду пронеслась передо мной вся жизнь этого существа: охота на насекомых, лёгкий и свободный полёт над холмами, уютные тоннели, ведущие в подземелье – укрытие от непогоды… «Стойте! Остановитесь!» – мысленно закричал я белым остриям, но было поздно: со свистом рассекая воздух, они устремились вперёд. Существо бросилось вверх, сжалось, снова попыталось расправить широкие крылья. Большая часть смертоносного облака пролетела мимо, но те иглы, что вонзились в тело ската, вызвали невыносимые крики боли и отчаяния, заполнившие мою голову. Мне хотелось сбежать, отключиться от его мыслей, зажать руками уши, закрыть глаза и не видеть агонии упавшего вниз животного. Но каким же мерзким и отвратительным предательством будет это! «Я не хотел, не хотел!» – кричал я в ответ, пытаясь подняться. Ноги не слушались, в груди всё болело. Сделав несколько шагов вперёд, я упал, снова встал… Не помню, как я добрался до него, беспомощного, еле дышащего. Крики в голове сменились плачем. Он был очень музыкальным, этот плач, красивым. Сил не было даже на то, чтобы поднять руку, чтобы сжать кулак. Мы лежали рядом. Каждый смирился с тем, что его ждёт. Каждый нашёл в своём обречённом состоянии временное пристанище, укромный угол, где притупившиеся чувства отступают, а тело становится дальше от разума, меньше тревожит, меньше отвлекает. Я видел прямой тоннель. Он вёл под землю, расширялся… И вот вокруг меня знакомый уже полумрак, высокие своды, колонны столбов. Теперь обратно в тоннель, навстречу свету. Это повторялось снова и снова, под аккомпанемент едва ощутимого беззвучного плача: он показывал мне путь на поверхность.
Контакт оборвался внезапно. Только что я ощущал его присутствие, мысли, память, боль, страх – и вот всё исчезло. А затем рядом со мной, прямо у самой головы, упала бутылка воды. Что-то холодное, влажное у щеки. Рука сразу узнаёт форму: «Вилючинская». Перемазанными засохшей и свежей кровью руками я пытаюсь открыть её. Сил не хватает, крышка скользит. Пауза. Подышать, успокоиться. Снова попытка. С пятого или шестого раза крышка поддаётся. Знакомые щелчки пластиковых зубчиков. Ещё оборот… Крышка падает, я прижимаю горлышко к пересохшим губам…
Тоннель нашёлся быстро. Увиденные во время печального ритуала прощания ориентиры – сильно изогнутые столбы, кучи сухих крыльев – помогали мне, и вскоре я уже шагал по идущему наверх пути. Хотя уклон был небольшой, мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдышаться. К тому же появилась тошнота. «Не может такого быть от бега, – думал я, – здесь что-то другое». Быть может, причиной всему запах камфоры, медленное отравление. Надо поскорее выбираться на свежий воздух.
Скат остался в подземелье. Его бездыханное тело, которое я укрыл серыми лоскутами, продолжало стоять перед глазами подобно миражу, и не было никакой возможности отделаться от этого образа. Само собой так получилось, что фауна Аномалии воспринималась в первую очередь как угроза. А тут ещё и совершенно незнакомое существо… Стоит захотеть, и можно найти множество оправданий того, что случилось; да вот только забыть его это не поможет. Я был им. Я не просто увидел его воспоминания, радости и страхи – я пережил их сам.
Я шёл через широкий тоннель. Ни разу не встретилось мне следов обработки инструментом или машиной, а рисунок породы и её фактура казались случайной игрой природы; и всё же был он рукотворным, этот путь сквозь скалы: слишком уж точно соблюдались его размеры и форма – полукруглая арка свода, плоские стены…
Метров через двести пропитанный камфорным запахом полог наконец закончился, и под ногами зашуршал мелкий гравий. Стало совершенно темно; приходилось вести по стене рукой и поднимать высоко ноги, чтобы не споткнуться о камни, встречавшиеся всё чаще и чаще. К счастью, тёмный участок длился недолго. Впереди показалось яркое пятно выхода: тёплый дневной свет лился внутрь, будто отгоняя сумрак назад, в скалу, произведшую его. В самом конце пути я всё же оступился на камне и упал, разодрав в кровь колени. Раны на ладонях снова закровоточили. Кое-как поднявшись и выбравшись из подземного царства на свет, я лёг на знакомый рыжий мох и минут десять пролежал неподвижно, глядя в синее небо, далёкое, высокое, вечное. Я чувствовал себя центром чего-то большого, но оно оставалось неподвластно моему контролю. Аномалия казалась мне теперь единым живым существом, с которым случилось что-то ужасное, которому нужна моя помощь, и которую я, в силу своего невежества и слабости, не могу оказать. Но как возможно понять мир, окружающий тебя, без чужих объяснений? Для этого потребовалась бы целая вечность…
Поднял меня холод. Только что было кругом спокойно и тепло, грело солнце – и вот подул резкий ветер. Небо пока оставалось чистым, разве что вдали у гор сгущались подозрительные тучи. «Надо идти». Я встал, скривился от боли в коленях, но, сделав несколько шагов, обнаружил, что состояние моё теперь намного лучше. Дышалось легко, мышцы быстро возвращали себе силы, и даже раны на ладонях выглядели не так скверно, как казалось в полумраке подземелья. «Всё же надо будет их обработать» – подумал я и двинулся наугад через сухие кусты.
Съезжая по каменистому склону вниз, я увидел за холмом поблескивавшую на солнце полоску воды. Внутри сразу зажглась уверенность, что местность эта мне знакома. И действительно, стоило мне перебраться через вершину, как передо мной открылся вид на тот самый ручей или небольшую речку, на которой случилось сражение с фитом. Да, там, ниже по течению, ближе к порогам. Значит, отсюда недалеко и до обзорной площадки, где началось наше приключение, и где мы провели в тумане беспокойную ночь.
Я напился прямо из реки, умылся, промыл раны. Сняв футболку, я разорвал её на полосы и перевязал ими руки. Бутылка, о причинах появления которой не хотелось думать, была вновь полна прохладной водой, и я уверенно направился в сторону стоянки. Мне нужны были ответы.
«Тигр» я заметил издалека. Угловатые формы армейского броневика сразу бросались в глаза на фоне окружающего пейзажа. Сердце застучало быстрее; почти переходя на бег, я добрался до края, ухватился за ржавую стойку забора и запрыгнул на площадку. В машине было пусто. Я прошёл по периметру, всматриваясь в окрестности: никаких признаков людей или животных, тишина, нарушаемая лишь редкими порывами ветра. Двери «Тигра» были закрыты, но не заблокированы, и я залез внутрь. «Что дальше?» – спросил я себя и задумался.
Доехать до Периметра, выбраться в нормальный мир и, быть может, снова обрести там потерянные воспоминания? Правда водить я не умел, но технику всегда любил и более-менее представлял, что и как работает, что и когда нужно нажимать. Сейчас, начиная только размышлять о возможности этого плана, я с каждой мыслью о нём чувствовал нарастающее сопротивление и страх: я боялся узнать,