Сначала исчез отец, потом братья, а теперь меня бросила и мама. А я-то думала, что мы всегда будем вместе, ведь мы – семья. Оказывается, я ошибалась. Дом превратился в холодную, мрачную пещеру, и все, что мне оставалось делать, – это сидеть и тихонько плакать. Вдруг до меня начало доходить, что дело тут совсем в другом: родные меня не бросили – их кто-то забрал. Маму, по крайней мере, точно. Какой-то монстр из темноты. Он похитил мою мамочку и скоро вернется за мной. Мне даже казалось, что я его слышу. Чую его запах. Вот он крадется во тьме, все ближе и ближе… вот уже он встает во весь рост, возвышаясь надо мной… – Молли сильнее обхватила себя руками. – А потом… снаружи раздался какой-то шум, дверь открылась, и в прихожую вошла мама. Я даже не шевельнулась. Не смогла двинуться с места. Я просто сидела, как каменная, и не сводила с мамы глаз. Но эта женщина уже не была моей мамой. Ведь моя мама спала бы в своей кровати или смотрела бы телевизор, понимаешь? Мой мир рухнул. Исчез. А вместе с ним исчезли и все, кого я знала и любила. А эта женщина – она была каким-то неведомым существом, которое проникло в дом под видом моей мамы.
«Это и есть тот самый монстр, – подумала я, – он просто притворяется мамой».
Но вот она подняла голову, увидела меня и бросилась по ступенькам наверх; я сказала, что думала, будто она ушла навсегда, а мама стиснула меня в объятиях так крепко, что я чуть не вскрикнула от боли, и ответила, что всегда будет рядом; потом она напоила меня теплым молоком, отвела в мою комнату, уложила в кроватку и подоткнула одеяло, а сама легла рядом и до самого утра проспала вместе со мной.
– Где же она пропадала?
– Мой дядя – папин брат – жил в десяти милях от нас, на побережье. Он поздно вернулся домой, отпустил таксиста и вдруг обнаружил, что, когда выходил из квартиры, захлопнул дверь, а ключи не взял. Само собой, он был пьян, это я поняла и без маминых объяснений. Не то чтобы он много пил, но иногда случалось. Мы, дети, к этому давно привыкли и даже любили, когда он приходил к нам подвыпивший, – он нас здорово веселил. Поскольку пьяным дядюшка за руль никогда не садился, то отправился пешком до ближайшего места, откуда можно было позвонить, – и позвонил нам. Мама решила, что успеет отвезти ему запасной комплект ключей и вернуться до того, как я проснусь. Потом она сказала, что была не права и сначала стоило меня предупредить. Только и всего.
– Черт возьми, Молл. Сочувствую.
– Чему тут сочувствовать? Я лишь бурно пережила трагедию, которую сама же и выдумала на пустом месте.
– Но ведь очевидно, что это не прошло для тебя бесследно.
Молли улыбнулась:
– И чтобы это понять, я, естественно, долго ходила к психотерапевту. Но… на этом история не заканчивается. Через несколько дней я обо всем забыла. Мы с мамой решили сохранить произошедшее в тайне. Ведь если братья узнают, как я испугалась, они мне потом жизни не дадут: засмеют, будут обзывать трусихой – им, засранцам, только дай повод. Да и вообще, какой смысл вспоминать об этой ночи, если вся семья снова в сборе, а мир вокруг по-прежнему гармоничен и прекрасен.
И вот как-то вечером я играла на улице, а родители на кухне готовили ужин. До меня доносились их голоса и звон посуды, и на душе у меня было радостно и спокойно, и казалось, что так будет всегда. И вот я слышу, как папа рассказывает маме о том, что встретил в городе дядю Пита и его нового бойфренда, что они втроем выпили немного после ужина и что этот бойфренд, судя по всему, отличный парень. На что мама отвечает: вот и замечательно, наконец-то и на улице Пита наступил праздник, он это полностью заслужил. После чего родители переходят на какую-то другую тему. А я некоторое время сижу, перевариваю услышанное – а потом опять принимаюсь за игру. И жизнь вновь идет своим чередом.
Тут Молли повернула голову и уставилась на меня, вопросительно вздернув брови.
– Я ничего не понял. – (Она терпеливо ждала, пока я соображу.) – Тебя потрясло, что твой дядя – гей?
– Господи, да нет же! Об этом все давно знали. Дядя Пит гордился своей ориентацией и не делал из нее тайны, и его семья относилась к этому совершенно нормально.
– А что тогда?
– Мои родители сейчас живут в Сан-Диего. Но детство я провела в Санта-Крузе.
– Да, ты рассказывала. А я вот из Беркли.
– В таком случае тебе хорошо известно и то, что все, кто живет у залива, говоря о «городе», имеют в виду лишь один город.
И тут меня наконец осенило.
– Твой отец рассказывал о своей недавней командировке в Сан-Франциско.
– Да, и в том году это был единственный раз, когда он ездил туда с ночевкой.
– А если дядя Пит со своим бойфрендом находился тогда в Сан-Франциско, то явно не мог звонить твоей матери и просить примчаться к нему на выручку.
– Точно.
– Ну и дела! И что дальше?
– Ничего. Как ты понимаешь, я не стала приставать к маме с расспросами, но мне никак не давала покоя одна мысль: это ведь она предложила сохранить все в тайне. Да, ей наверняка хотелось оградить меня от насмешек братьев, которые не упускали случая надо мной поиздеваться, но… Это было ее предложение, и говорила она очень убедительно. Я до сих пор не знаю, куда мама ездила той ночью. Навряд ли ей вздумалось просто покататься по пустому шоссе, озаренному лунным светом, – иначе она бы так и сказала. Нет, она с кем-то встречалась.
– С кем?
– Не знаю.
– Есть какие-нибудь идеи?
– Несколько месяцев спустя они с отцом вдруг начали ссориться. Ругались громко и подолгу, а следующие год-два вели себя как чужие люди. Папа очень переживал, часто выглядел отстраненным и подавленным. Но потом этот период закончился. Они до сих пор вместе и души друг в дружке не чают. Что бы тогда ни случилось, родители приняли вызов и с достоинством прошли через это испытание, которое в итоге лишь укрепило их отношения. И это прекрасно. Вот только я после того случая изменилась… – Молли пожала плечами.
– Ты знала что-то такое, чего не знал твой отец, – сказал я. – И твои братья. Твоего любимого дядю использовали как фальшивое алиби, но и ему ты тоже не могла ничего рассказать. Плюс ко всему твоя мать оказалась более сложной натурой, чем ты себе представляла, и ты, будучи одной из двух женщин в вашей семье, не могла не задаться вопросом: «А что, если и я такая же?» Короче говоря: прощай, привычный мир простоты и невинности, – здравствуй, порочная вселенная тайн и притворства.
– А ты в этом разбираешься, – улыбнулась Молли. – Прямо в точку попал. Я столько времени ходила по незнакомым людям, которые выслушивали меня за полторы сотни долларов в час. А в итоге все оказалось до банального просто: девочку оставили одну в доме с выключенным светом, поэтому ей теперь некомфортно в темных местах. Конец.
– Как говаривала моя бабуля: «Все мы простенькие кексы, облитые сверху толстым слоем разноцветной глазури».
– Серьезно? Так и говаривала?
– Вообще-то, нет. Женщина она была очень славная, но стряпать ни хрена не умела. Я сам это только что придумал.
– Ха-ха. Но правда состоит в том, что меня потрясла не сама ситуация.
– А что же?
– То, что я узнала благодаря ей. Что за твоей спиной всегда что-то происходит. Что даже те, кто тебя любит, тебе врут. И даже тем, кого любишь ты, доверять нельзя. И что иногда в глубине души ты понимаешь: с этим миром что-то не так – как я поняла тогда, проснувшись ночью. И знаешь, что самое страшное? Когда ты так думаешь – ты оказываешься прав. – Молли пристально посмотрела мне прямо в глаза. – Я ведь и сейчас права, Нолан. Это нехорошее место, в нем таится какое-то зло. И я жалею, что заметила шахту. Лучше бы мы вообще не находили эту пещеру.
Я стойко выдержал ее взгляд, собираясь сказать в ответ что-нибудь вроде: да брось ты, все будет хорошо.
Но так и не смог.
Мы выбрались из бассейна, и, пока Молли надевала свою восхитительно сухую одежду, вызывая во мне муки зависти и сожаления, я глядел на воду. В этот раз я снова отметил про себя, что вода уже не такая прозрачная, как раньше. Более того, по краю бассейна скопились какие-то сгустки, напоминающие простейшие водоросли.
Либо в прошлый раз они ускользнули от моего внимания, либо это мы нарушили баланс местной экосистемы, загрязнили воду чем-то, принесенным из мира снаружи.
И самими собой.
Глава 28
Когда я вновь проснулся, наша импровизированная спальня уже была тускло освещена лежащим на полу фонариком. Особого голода я не чувствовал, а вот пить хотелось страшно. За долгие-долгие годы у меня прочно вошло в привычку начинать день с двух-трех ведер кофе, и в этом Кен меня полностью поддерживает. Мне всегда было искренне жаль глупцов, которые тщились сравняться с нами в количестве кофеина, поглощенного до полудня: когда мы с Кеном в форме и действуем сообща – мы непобедимы. Но сегодня кофе у нас не было, а это означало, что день не предвещает ничего хорошего.
Я поднялся, хрустя суставами, и начал разминать затекшие плечи. Вчерашнее столкновение с Джеммой напомнило о себе тупой болью в пояснице. Прислушавшись к ощущениям в организме, я донес до его сведения, что, как бы ни была велика жажда, довольствоваться ему придется малым, но даже за это он должен быть признателен. После чего отхлебнул воды из бутылки и, прежде чем проглотить, с полминуты держал ее во рту. Кен сделал то же самое и критически оглядел свою бутылку, полную всего на треть.
– Скоро нам придется прогуляться до бассейна и заправиться, – заметил он.
– Не думаю, что это по-прежнему хорошая идея.
И я рассказал ему о событиях этой ночи, не упомянув, однако, о нашем с Молли разговоре. Молли тем временем встала, потянулась и бодро прошествовала мимо нас в главный коридор. Хотелось верить, что я был хоть немного, да причастен к этой перемене в ее настроении.
Кен пожал плечами.
– Если ты видел эти водоросли ночью, значит они были там с самого начала, – сказал он. – Потому что ничто не в состоянии расти так быстро. Разве что бамбук. Или счет в баре Вегаса, где работают одни женщины. Я его, кстати, все равно всегда оплачиваю. И потом, я годами, бывало, такое дерьмо на обед жрал, что тебе и не снилось, а ты меня пугаешь кучкой каких-то одноклеточных. Ты же сам пил ту воду – и ничего, с кишками все вроде в порядке.