– Выпускать будут?
– Наверное. Танкисты от них в восторге. Особенно те, что на старых Ка Вэ войну начинали.
– А не проще пятьдесят четвертые или пятьдесят пятые сразу выпускать?
– Ни фига. В начале войны, когда танки нужны как воздух? Небольшие переделки еще возможны, но полностью перепрофилировать производство под другой танк это уже время, которого у нас и так мало. Хотя… машины экспериментальные. Те, которых из-за ленточки в бой не посылали, возможности наших танков только по фильмам и знают. Может, уже начали какой завод оборудовать под пятьдесят пятые. Кто знает? Кстати, заметь, мы получаем множество битой техники, причем в основном старой. Двадцать шестые там или вообще монстры тэ тридцать пятые, грузят и отправляют их куда-то по железке.
– А, так это я в курсе. Все побитые, в основном те, что трудно восстановить, а выкинуть жалко, к нам отправляют. Причем не в Белоруссию, а в Россию, накал патриотизма хотят поднять, что-то они там затевают, – задумчиво почесал я затылок.
– Хорошее дело, может, под это дело еще что добудут? Ништяков много надо.
– Голова у них на плечах есть, пусть думают. Тебе, кстати, не обидно, что в штаб отправили?
– С чего бы это? Я тут квалификацию поднимаю. Опыт он и есть опыт. Да и нравится мне тут. Подо мной шесть операторов-радистов, вот ими я и командую. Общее руководство на Шапошникове. Он, знаешь, как развернулся?
– Знаю, вчера с ним разговаривал, провел он мне экскурсию.
– Черт, время, – воскликнул полковник, вскакивая. – Ладно. Сегодня встретиться не получится, давай завтра?
– Вечером, часов в шесть встретимся в управлении.
– Лады.
Проводив взглядом спешившего Воронова, я собрал все, что осталось, и убрал в сумку. После ста грамм коньяка появилась легкая бодрость в теле. Мельком глянув на часы, решил идти к Гоголеву, вдруг раньше освободится.
Мир СССР. Окраина Минска. Тяжелая танковая рота капитана Куницына. 18 июля. 15 часов 12 минут
– И что, выдержала? – недоверчиво спросил невысокий рыжий танкист.
– Сам посмотри, там два сердечника торчат, – ответил Плохиш.
Вместе с рыжим встали еще шестеро пришлых танкистов и стали осматривать башню – как наиболее пострадавшую часть, на предмет пробоин.
Остатки роты капитана Куницына после рембата ждали погрузки на железнодорожной станции, их отправляли вместе с экипажами на завод, где временно расквартировался КБ, проводивший модернизацию танков. Однако приказ из штаба фронта перейти в подчинение представителя Генштаба фактически вернул их с платформ.
За два часа с момента приказа они успели занять позиции на окраине города. То, что Минск готовят к сдаче – особо не обсуждалось и не афишировалось тоже, но все про это знали.
Представитель Генштаба, тучный полковник с фамилией Бродман, не только снял роту с погрузки, но даже велел вывести все способные стрелять танки из рембата и подготовить из них неподвижные огневые точки, подчинив их все Куницыну.
Вот сейчас как раз экипаж КВ-2, которого притащили на тросе и столкнули в неизвестно кем вырытый капонир и башня которого торчала в тридцати метрах от танка лейтенанта Хакимова, обсуждали прошедший шесть дней назад бой, проходивший в тридцати километрах от Минска.
Незнакомые танкисты не только осмотрели кавэшку снаружи, но и изучили ее изнутри.
– М-да. Как только броня выдержала? Нас вон с первого выстрела срезали. Прямое попадание в двигатель, – хмуро проговорил командир «двойки» старший лейтенант Проса.
– Это экспериментальные машины. Скоро в общий выпуск пойдут, – ответил Хакимов, гордо оглядывая свой танк.
Пока Плохиш рассказывал не верящему рыжему, который, кстати, тоже был мехводом, про ходовую, а Панин в красках описывал попадание их снаряда в лобовую броню «тройки»: «… у того аж двигатель вылетел сзади…», показалась наконец «эмка» полковника.
– Товарищи командиры? Попрошу подойти ко мне, – приказал он, расстелив на капоте карту.
Командиров осталось одиннадцать. Это только в самоходках командовали сержанты. В остальных танках, даже зенитных, командиры были в званиях не ниже младшего лейтенанта.
– Так, товарищи командиры, ваша задача…
Возвращаясь к своему танку, капитан Куницын размышлял над поставленным заданием.
«Танков осталось одиннадцать. Восемь КВ. Три „тридцатьчетверки«, две самоходки и зенитки. Да еще эти пришлые. Хотя… Два КВ, „двойка «и „единица «тоже неплохо. Но куда мне восемь тэ двадцать шестых? Да еще у одного башня заклинена, вон экипаж починить пытается. Металлолом!»
– …а вы что скажете, товарищ капитан? – отвлек комроты от размышлений вопрос одного из подчиненных, командира батареи самоходок старшего лейтенанта Скворца.
Оказалось, шедшие рядом командиры вслух обсуждали тот же приказ. А приказ был странным. Было бы неудивительно, если бы их поставили оборонять город, перекрыв шоссе или другие важные подступы. Однако приказ был довольно четок и немногословен. Не оборонять, а именно охранять группу специалистов из Москвы и спецбатальон, которые сейчас как раз разгружались на станции.
Вообще-то практически все железнодорожные пути были уничтожены, осталась только одна ветка на Минск, которую охраняли особо, но и она была готова к уничтожению. Дорога в основном использовалась для вывоза поврежденной и сгоревшей бронетехники, которую почему-то эвакуировали, даже если восстановить ее невозможно. Также трофейную технику и, конечно же, раненых. Санитарные поезда курсировали по ней постоянно. Так что ничего удивительного в прибытии не было, они и сами должны были отбыть по этой единственной нитке, снабжающей войска у города.
– Странный приказ.
– Да нет, товарищ капитан. Мы тут обсуждали, что за батальон нам нужно охранять.
– Да это и так понятно. Опять что-то новое будут испытывать в боевых условиях, – отмахнулся Куницын.
Как ни странно, в этом он не ошибся. Когда подошел батальон – они увидели оружие, которое несли бойцы.
– Пулеметы, что ли?
– Странные какие-то, на треногах. Тяжелые, наверное, – обсуждали сидевшие на броне ближайшей бронемашины танкисты.
Как и для танкистов, для спецбатальона тоже были подготовленные позиции. Окопы полного профиля, а не привычные и ненужные ячейки. Охрана из бойцов НКВД никого к ним не подпускала и отслеживала все перемещения рядом чужих бойцов. Особенно охрана крутилась у десяти молодых командиров со странным оружием в руках, которое они то и дело закидывали на плечо и как будто прицеливались.
– Расчет три человека. Первый номер, второй… Третий точно подносчик, – профессионально оценил бойцов спецбата Куницын.
– А эти? – поинтересовался Проса, кивнув на непонятных командиров. В ответ комроты только пожал плечами.
Однако, к удивлению танкистов и роты танкодесантников, которые тоже с интересом наблюдали за прибывшими, оружие на бруствер они не устанавливали, а только приготовили позиции.
– Воздух!!! – раздался крик наблюдателя.
Танкисты спокойно стали укрываться, лениво наблюдая за небом. Это был уже не первый налет, и парни ожидали увидеть очередной воздушный бой. Что-что, а воздушное прикрытие города было на высоте. Первыми захлопали зенитки, не ротные, те молчали, не выдавая свои позиции. Через минуту они смолкли, в дело вступили истребители прикрытия. Немцы шли двумя эшелонами. Первыми истребители расчистки воздуха. Вторыми уже сами бомбардировщики.
– Десять «мессеров» и тридцать «юнкерсов», – пробормотал Плохиш.
– Наверху еще четыре «мессера». Вон, видишь? – ткнул пальцем в точки под облаком сержант Панин.
– Наших мало, шесть только, – вздохнул Плохиш.
– Это да… Черт, прорвались все-таки, – стукнул кулаком по брустверу Панин.
В это время масксети сползли с ротных зениток, и тонкие пятидесятисемимиллиметровые стволы приподнялись и, как будто принюхиваясь, стали выискивать свои жертвы.
– Ща им дадут, – радостно усмехнулся Плохиш.
У него была причина для уверенности. Во время следования к месту первого боя на них наткнулось звено «лаптежников», которые куда-то шли. Реакция зенитчиков была незамедлительной. Несколько коротких очередей – и три костра на земле.
– Может быть, – не совсем уверенно ответил Панин.
– Чего опять? – недовольно спросил мехвод.
– Те на бреющем шли, а эти на километровой высоте, – пояснил свои сомнения сержант.
Однако наводчик ошибся. Высота не стала преградой для «зэсэушек», и через секунду в слегка разобщенный после прорыва строй бомбардировщиков полетели первые снаряды.
– Горит, – радостно воскликнул Плохиш, – смотри, еще один!
– Вижу. Молодцы наши соколы, а то разлетались, понимаешь, – довольно кивнул сержант.
Несколько бомбардировщиков освободились от своего груза, и, судя по взрывам и сильным пожарам неподалеку от воинских складов, сбросили его туда, куда надо.
После того как последние «юнкерсы» стали удаляться, стараясь сбросить с хвоста четверку «яков», которые только что подоспели, – видимо, дежурное звено, – капитан Куницын покинул противовоздушную щель. Первое, что он отметил – это довольное лицо полковника, провожающего взглядом немецкие самолеты.
– Капитан? Передайте приказ на отдых. Противник подойдет к городу через два часа.
– Есть, – козырнул Куницын и, развернувшись, направился к своей роте. После докладов всех командиров, что в расположении все в порядке, – еще бы, их не бомбили – капитан отдал приказ на оборудование запасных позиций. Отдых отдыхом, но вбитые в него советниками азы танковой тактики засадных боев требовали действовать.
И под рев двигателей зениток, менявших свои позиции, бойцы, взяв в руки лопаты и кирки, направились на оборудование ложных и запасных позиций.
Через три часа пришел злой полковник, ругающий наших сталинских соколов, разбомбивших понтонный мост, по которому переправлялись немцы.
– Теперь даже не знаю, что делать. Может, саперов им в помощь отправить? – горько пошутил Бордман.
Посмотрев на недоумевающих командиров, он пояснил: