— Почему моя?
— Ладно, не ваша, пусть будет просто Тамара. Значит, она, как я уже говорил, ничего не помнит. Но во всей этой… гм… мистике, есть одно обстоятельство… Вполне реальное, причем единственное реальное. Я не уверен, что имею право вам об этом сообщать, но сейчас мы все равно уже вынуждены обратиться к вам за помощью.
— За помощью? А чем я…
— Об этом — позже, — жестом остановил его опер. — Как вы уже слышали, физически Тамара почти не пострадала. Никаких телесных повреждений, никаких следов изнасилования, все кости целы. Но при более углубленном обследовании кое-что все-таки удалось обнаружить. Вот здесь, — опер отставил кружку с недопитым чаем, вскинул руку, положил ладонь на собственный затылок и переместил ее немного выше, к теменной части головы, — нашли гематому. Не сказать чтобы большую. Но по голове, похоже, девушка от кого-то получила. Медики накатали заключение: удар именно в эту часть черепа теоретически может вызвать частичную амнезию. Утрата памяти будет не полной, но тем не менее. А когда она восстановится — хрен его знает. Поэтому, собственно, я к вам и приехал. Нужна помощь.
19
Тамаре отвели отдельную палату.
На всякий случай у палаты была выставлена охрана, но Бражник сказал, что это ненадолго, хотя ему удалось убедить руководство, будто гражданка Томилина — важный свидетель, которого пытались похитить и убить. Наличие гематомы — а если уж быть точным, обычной шишки на темени — стало весомым аргументом: «важному свидетелю» выделили отдельную палату, убрав из двухместной лишнюю койку, и охрану — сержантов, которые должны были сменяться каждые двенадцать часов.
— Если она узнает вас, Виктор, значит, все не так уж плохо, — пояснила Шамраю следователь, ожидавшая их в фойе больницы и теперь сопровождавшая к палате. — Она дважды встречалась с вами в последнее время. И это потребовало от нее значительных усилий, ведь после убийства Поддубного Тамара, как вы уже знаете, старалась не выходить из дому и ограничила все личные контакты.
— Я в курсе. Но неужели вы по-прежнему не верите в существование аномальной зоны?
— Да при чем здесь аномальная зона? — Березовская не смогла сдержать раздражение. — Опять вы с этими вашими «необычными фактами»!
— Я исхожу из того, что девушку нашли не так уж далеко от Подлесного, — принялся втолковывать ей Шамрай. — Можете сами посмотреть по карте, да я и сам проезжал по этому участку трассы. Других дорог, по которым можно добраться туда, просто нет. То есть они существуют, но ими уже много лет не пользуются. А кому может прийти в голову кататься по бездорожью в зоне отчуждения?
— Ну и что, по-вашему, это значит?
— Все просто и вполне логично. У Тамары — стресс, ей чудится, что Подлесное зовет ее. В какой-то момент она уже доведена до крайности и не в силах противиться зову. Поэтому срывается с места, мчится в Подлесное, а там оказывается в аномальной зоне и исчезает…
— Вместе с машиной? — Теперь в голосе Березовской звучала ирония.
— О машине — потом. Спустя сутки Тамара возникает словно из-под земли. Есть, насколько я понимаю, свидетели того, как она куда-то отчаянно спешила перед исчезновением, и того, как нашлась. И последний аргумент — частичная потеря памяти. Известны случаи, когда геопатогенные зоны лишали людей той части их воспоминаний, от которых сам человек стремился избавиться. Я внятно излагаю?
— Как по писаному, — согласилась Березовская. — Только вы не учитываете одного обстоятельства: поверить в существование аномальных зон мне не позволяют высшее юридическое образование и двадцать лет следственной практики. А вот в шишку на затылке гражданки Томилиной я охотно верю. Как и в то, что ее амнезия связана с нанесенной кем-то травмой… Так, мы уже на месте… И давайте пока без этих ваших сказок, если можно.
20
Напрасно Шамрай нервничал, ожидая увидеть в палате как минимум полутруп.
Тамара выглядела вполне здоровой, хотя и основательно измученной. Темные круги под глазами — первое, что отметил для себя Виктор на ее правильном и почти красивом лице. Эти тени он замечал и раньше, но сейчас они просто бросались в глаза. К тому же Тамара заметно похудела с тех пор, как он видел ее в последний раз в кафе рядом с Соборной площадью.
Да, Тамара выглядела переутомленной и все еще немного испуганной. Но — живой и невредимой. Когда опер, следователь и журналист вошли в палату, она полусидела в постели, подложив под спину пару подушек, и листала толстый иллюстрированный журнал. Номер был далеко не свежий, как успел заметить Шамрай, но публикации в таких журналах, как известно, не имеют срока давности.
— Как вы, Тамара? — бодро поинтересовалась Березовская.
— Сегодня лучше… Особенно после укола…
Шамраю показалось, что речь девушки звучит несколько заторможенно. Тамара скользнула взглядом по посетителям: сперва взглянула на Киру Антоновну, затем на капитана и только после этого на Виктора.
Даже стоя у двери палаты, метрах в двух от кровати, Шамрай почувствовал, насколько этот взгляд безразличен.
— Ну и прекрасно. Больше ничего не вспомнили? — вмешался Бражник.
— Пока что нет… Я до сих пор не могу поверить…
— Спокойно, не волнуйтесь, — жестом остановила ее Березовская. — Тут к вам еще один посетитель. Может, вспомните хотя бы его?
Шамрай, понимая, что именно этого от него хотят, выступил вперед.
Тамара прищурилась. Виктор сделал шаг, остановился в ногах кровати и оперся обеими руками о спинку. Их взгляды встретились. Затем девушка закрыла глаза, на ее лице появилось сосредоточенное выражение.
— Добрый день, Тамара, — произнес Шамрай.
Глаза девушки снова открылись. Теперь она смотрела на Виктора с напряженным вниманием, словно изо всех сил пытаясь что-то припомнить.
— Вы меня тоже не помните?
— Может, позже вспомню… Мы встречались?..
— Ну да.
— Давно?
— Неделю назад. Возможно, немного раньше.
— Где?
— Вы пришли ко мне на работу.
— А где вы работаете?
Кира Березовская и капитан Бражник в эту минуту выглядели как парочка каменных изваяний. Застыли на месте, не издавая ни звука, чтобы ничем не нарушить контакт, который сейчас пытался наладить с девушкой Шамрай.
— Я работаю в газете. Вот в этой.
Запустив руку в карман куртки, Виктор извлек сложенный вчетверо номер «Необычных фактов» со своей статьей об аномальной зоне в Подлесном. Среди иллюстраций к статье было и фото Тамары Томилиной. Развернув газету на нужной странице, Шамрай протянул ее девушке. Та взяла, при этом ее рука слегка дрогнула.
— Взгляните, ведь это вы на снимке?
Тамара, словно близорукая, поднесла «Необычные факты» чуть ли не вплотную к глазам. Затем, отложив газету, пошарила правой рукой на прикроватной тумбочке, нашла на ощупь небольшое круглое зеркальце и уставилась в него. Склонив голову набок, некоторое время она изучала собственное отражение. Потом снова взяла газету и принялась рассматривать ее, но теперь на расстоянии вытянутой руки.
— Да, это я, — наконец признала она. — Здесь написано: фото Георгия Савича. Это вы?
— Нет. Это Жора, наш редакционный фотограф. Меня зовут Виктор, моей фамилией подписана эта статья.
— Виктор… Шамрай, да? — уточнила Томилина.
— Так точно. Все еще не вспомнили? Тогда так: вы пришли ко мне в редакцию, рассказали о Подлесном и о том, как оно вас манит, как там исчезают люди, а потом мы с вами…
Внезапно Тамара остановила его, выставив вперед обе руки и выронив при этом газету. Та, шурша, спланировала на линолеум. Девушка рухнула на бок, спрятала лицо в ладонях, ее плечи начали судорожно вздрагивать.
— Может, позвать кого-нибудь? — дернулся к двери опер.
— Подожди немного, — покачала головой Березовская. — Что-то эта реакция смахивает на «момент истины».
Наконец Тамара поднялась и села на кровати. Она снова смотрела на Шамрая, но теперь уже совсем другим взглядом.
— Да. Я вспомнила…
— Все? — мгновенно откликнулся Бражник.
— Не совсем. — Томилина жестом указала на Виктора. — Только его… То есть вас… Вы показали газету, и меня будто кто-то по голове…
— Кто вас ударил по голове? — снова не удержался опер. — Где? Когда?
— Темно… — Тамара перевела взгляд на него. — Пока что там, — ее пальцы коснулись виска, — еще темно. Зато Виктора я вспомнила. Я пришла к нему, когда у меня уже не было сил бороться с этим зовом…
Кира Антоновна и Бражник переглянулись.
— Значит, все-таки зов?
— Почему — «все-таки»? — В голосе Тамары послышался вызов. — Я была там, в Подлесном… В зоне… Объяснить я этого не могу, но в голове у меня, под сводом черепа, все время что-то гремело.
— Зачем же вы пошли в газету с этим… грохотом?
— А куда мне было идти? — Вызов теперь звучал совсем открыто. — В милицию? К психиатру? Я же не душевнобольная! Я в самом деле что-то чувствовала. Сейчас я не все еще помню, но припоминаю, как вот он, — девушка снова указала на Шамрая, — что-то выяснял там, а потом пытался мне растолковать. Но все равно это не прекратилось. Меня тянуло в Подлесное — и все тут.
Только сейчас Шамрай заметил: следователь держит в руке включенный диктофон. И тут же пожалел, что не прихватил своего. Оставалось надеяться лишь на память, но с ней у Виктора все было в порядке. Такой материал не должен, не имеет права пропасть!
— Расскажите, что случилось в тот вечер, Тамара, — спокойно проговорила Березовская.
— Когда именно?
— Когда зов, как вы это называете, стал совсем невыносимым.
— Да. — Тамара снова на мгновение прикрыла глаза. — Кажется, вспоминаю, но с трудом, нечетко. Был вечер, совсем уже поздний. Я выбежала из квартиры, села за руль, поехала…
— Куда?
— Дальше — опять темно… — Девушка отчаянно напряглась, пытаясь восстановить в памяти подробности. — Потом — короткий просвет. Вокруг все равно ночь, но я уже сворачиваю с какой-то трассы на проселок… Лес… Деревья… Дорога… Остановилась. Светит луна. Какие-то постройки… Ясно вижу — два ряда домов по обе стороны улицы. Дома старые, какие-то жуткие, будто в них одни привидения…